Никишин, конечно же, все приметил и впредь оказывал ни к чему не обязывающие знаки внимания. Застукать же старшину и тетю Маню вместе никто не сумел, так что вопрос об их близких отношениях оставался открытым.

Галя сначала чувствовала себя уязвленной, но потом примирилась с тем, что было между этими людьми или могло быть в принципе. Это взрослые игры, и даже при самой высокой самооценке она не могла поставить себя впереди двух зрелых и полных энергии баб.

Вернувшись домой после знакомства с «Флотским», Галя почувствовала, что может вляпаться в историю, которая так просто для нее не кончится. Первая мысль показалась ей спасительной – рассказать обо всем муровцу. А уж он-то сразу разобрался бы. Может быть, окажись старшина в этот момент дома, она тут же выложила бы ему все. Но Никишин был на дежурстве и ночевать не пришел. И это решило дело.

Софья Григорьевна, вернувшись почти одновременно с Галей, заметила, что та чем-то озадачена. Однако дочь на расспросы отвечать отказалась, насмешливо сказав:

– Люблю себя за красоту и скромность.

– Как знаешь, моя радость, – пожала плечами мать. – И все-таки у тебя что-то произошло…

Тогда Галя показала роскошное платье, подаренное Снегирем. Софья Григорьевна всплеснула руками, она не знала, что сказать по этому поводу.

– Только не думай ничего плохого, умоляю тебя, – попросила Галя. – А Никишину я скажу, что ты подарила, ну мам, я тебя еще раз умоляю. Все чисто. У одного моего приятеля есть знакомый портной. И он попал в неприятную ситуацию. А мой приятель со своими друзьями портному помог.

– Я подарила? – почему-то переспросила Софья Григорьевна. – Ладно, пусть так и будет.

Муровца преподавательница французского уважала. А речи дочери показались ей вполне убедительными.

– Хорошо, я тебе верю, – подытожила Софья Григорьевна. – Это действительно штучная работа. Где живет этот портной?

– В Хамовниках, – соврала Галя и угадала.

– Да, – согласилась Софья Григорьевна, – я что-то слышала о нем еще от твоего отца. Но не слишком ли много у тебя друзей?

На следующий день Галя с нетерпением ждала звонка Кольки Снегирева. Всю ночь она проворочалась и заснула только под утро.

Ее сон нарушил раздавшийся за окном свист Снегиря.

Гали, быстро одевшись, стремительно, через две ступеньки, сбежала по лестнице.

– Ты что такая бледная? Струхнула?

– Да нет, сон какой-то снился дурацкий, – слукавила она.

– Не дрейфь, подруга, где наша не пропадала.

Они быстро дошли до улицы Герцена.

Галя видела, что Снегирь нервничает все больше. Это отчасти передалось и ей. Однако, справиться с дрожью в коленках она решила самостоятельно.

– Стой здесь, – скомандовал Снегирь, – а я пойду к перекрестку.

Он, не спеша, прогулочным шагом, направился в сторону улицы Неждановой. Дойдя до перекрестка, Снегирь остановился и посмотрел на Галю. Она отлично видела его. Колька вытащил пачку папирос, небрежно закурил, снял кепку, повертел ее в руках и засунул в карман куртки. После этого прислонился к телефонной будке, рассеянно посматривая вокруг.

«Как тысячи других», – подумала Галя, – а вот я точно как белая ворона». Чтобы не привлекать к себе внимания, она ходила туда-сюда, поглядывала на часики, чувствуя себя полной идиоткой, потому что потеряла счет времени. Стрелки на циферблате для нее, кажется, остановились на одном месте.

«Все обойдется, – твердила она, – все обойдется, все будет, как раньше, как тогда…»

«Когда – тогда?» – спросила она себя и тут же глянула на место, где только что стоял Снегирь. Но его там не было!

Только сейчас она посмотрел на часы вполне осмысленно. Прошло ровно полтора часа.

А еще через мгновение она увидела знакомый темный плащ, галифе и начищенные до блеска сапоги…

Галя сразу узнала старшину Никишина. С ним были еще два человека, которых она видела у него в комнате. Они шли на некотором расстоянии друг от друга, но с одинаковой скоростью… Руки держали в карманах. Она молила Бога, чтобы старшина не заметил ее.

От испуга ей показалось, что они двигались медленно, как при замедленной киносъемке. Она подумала: «Сейчас должно произойти что-то непоправимое». Какая-то тяжесть придавила ее плечи, и она застыла на месте, не в состоянии пошевелить даже пальцем. «Господи, мне же нужно бежать с этого места. Куда делся Снегирь? Может быть, свиснуть? Но тогда эти трое заметят меня». И страх поборол долг. Она сорвалась с места.

Как она добралась до «моссельпромовского дома», Галя не помнила совершенно. Сбросила туфли, забилась под одеяло и мгновенно уснула.

Софья Григорьевна, вернувшись с работы, возмутилась.

– В чем дело? Спишь в одежде… Ты что, заболела?

Семейную сцену прервал настойчивый стук в дверь.

– Который час, мама? – спросила Галя.

– Семь вечера, – вскинула брови Софья Григорьевна.

– Да, я больна и поэтому проспала шесть часов кряду, – ответила Галя. – Имею право хоть раз вот так покапризничать.

Резко открыв дверь, она почти столкнулась со старшиной. Галя попробовала улыбнуться и пропустить Никишина в комнату, но вместо этого отпрянула и больно ударилась бедром о край стола. Резкая боль немедленно привела ее в чувство.

Вряд ли там, на улице Неждановой, муровец заметил ее. А если и видел, что с того? Разве запрещено днем ходить по улицам?

Софья Григорьевна, увидев Никишина, изобразила на лице живейшую радость.

– Сейчас я соберу на стол, Ярослав Васильевич, почаевничаем. Да проходите же ради бога.

– Нет-нет, – торопливо, как показалось Гале, ответил муровец, – как-нибудь в другой раз. Завтра мне предстоит сдавать домашнее чтение. Может быть, Галя немного поможет мне?

Она все поняла и молча вышла следом за Никишиным. По коридору, освещенному тусклой лампочкой, она двинулась за ним, как на эшафот. Казалось, что на широкой спине старшины было начертано: «Все про тебя знаю. Но лучше будет, если расскажешь сама».

– Несколько часов назад пытались ограбить квартиру народной артистки Пашенной.

– Вот как? – искренне удивилась Галя.

– Это же великая актриса.

– Я тоже так считаю, – согласился он. – Так вот, ее квартира тут недалеко, на улице Неждановой.

– Кто бы мог подумать, – растерянно ответила Галя, отводя глаза в сторону, еще надеясь как-то выкрутиться, – Я думала, что она живет на Кутузовском. Это с ее-то талантом.

– Ты, Галя, тоже талантливая девочка, – спокойно и строго произнес старшина. – Да и налетчики – смелые шалопаи. Решили средь бела дня. Но мы их всех зацепили с поличным. И дружка твоего, Снегиря…

– Да какой он мне друг, – вырвалось у Гали.

– Нехорошо отказываться от друзей, – рубанул рукой по воздуху Ярослав, – особенно, когда они попали в беду. Кстати, а что ты сама делала на улице Неждановой? С 11 до 13 часов дня?

Сердце Гали бешено заколотилось. Стало трудно дышать. Она вскочила на ноги и заметалась по комнате.

– Я, я… я ничего… я просто ждала подругу…

– Два часа, по такой погоде? Видимо, очень важная встреча? А я тебе так скажу – ты «стояла на ливере».

– Что-что?

– Не понимаешь? Или притворяешься? Ты должна была им от сигналить, если что не так.

У Гали подкосились ноги, она рухнула на табуретку и расплакалась. Слезы текли рекой. Ярослав налил стакан воды и подтолкнул его сердито к краю стола. Он терпеливо ждал, когда закончится истерика. Наконец, Галя подняла заплаканное лицо и жадно выпила воду.

– Что со мной будет? Меня арестуют?

– А как ты думаешь, какое наказание ты заслуживаешь?

– Я ничего плохого не делала…

– Тебе грозит от пяти до восьми лет за недоносительство органам власти о готовящемся преступлении. С учетом твоего возраста и того факта, что ты впервые совершила преступление, тебе дадут три – четыре года тюрьмы.

Опять слезы и стенания. Старшина, как опытный объездчик лошадей, накинувший удавку на шею молодой кобылицы, терпеливо ждал, когда она, обессиленная, понуро опустит голову и пойдет в приготовленное для нее стойло.