Наконец Привалов решил подняться во второй этаж, в царство дам. На лестнице его встретила Хиония Алексеевна дружеским восклицанием:
– А, наконец-то и вы, Сергей Александрыч!.. Я думала, что вы сегодня не приедете.
– Нет, я уже давно здесь.
– У нас в клубе смешанное общество, – объяснила Хиония Алексеевна по дороге в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. – Можно сказать, мы устроились совсем на демократическую ногу; есть здесь приказчики, мелкие чиновники, маленькие купчики, учителя… Но есть и представители нашего beau mond'a горные инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики, доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
Плохонький зал, переделанный из какой-то оранжереи, был скупо освещен десятком ламп; по стенам висели безобразные гирлянды из еловой хвои, пересыпанной бумажными цветами. Эти гирлянды придавали всему залу похоронный характер. Около стен, на вытертых диванчиках, цветной шпалерой разместились дамы; в глубине, в маленькой эстраде, заменявшей сцену, помещался оркестр; мужчины жались около дверей. Десятка два пар кружились по залу, подымая облако едкой пыли.
Остальное помещение клуба состояло из шести довольно больших комнат, отличавшихся большей роскошью сравнительно с обстановкой нижнего этажа и танцевального зала; в средней руки столичных трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки на окнах и дверях. Одна комната была отделана в красный цвет, другая – в голубой, третья – в зеленый и т. д. На диванчиках сидели дамы и мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
– Вот эта дама с розой в волосах, – объясняла Заплатина, – переменяет каждый сезон по любовнику, а вот та, в сером платье… Здравствуйте, Пелагея Семеновна!.. Обратите, пожалуйста, внимание на эту девушку: очень богатая невеста и какая красавица, а отец был мясником. И держит себя как хорошо, никак не подумаешь, что из крестьяночек. Да… Отец в лаптях ходил!..
Привалов кое-как отделался от непрошеной любезности Хины и остался в буфете, дверь из которого как раз выходила на лестницу, так что можно было видеть всех, входивших в танцевальный зал. С Хиной приходилось быть любезным, потому что она могла пригодиться в будущем.
– Голубчик, Сергей Александрыч!..
Привалов почувствовал, как кто-то обхватил его шею руками и принялся целовать; это был «Моисей», от которого так и разило перегорелой водкой.
– Ах, здравствуй, Виктор Васильич! – обрадовался Привалов. – Я тебя давненько-таки не видал. Где это ты пропадаешь?
«Моисей» с пьяной улыбкой только махнул рукой.
– А ведь старик-то у нас того… – заговорил он грустно, – повихнулся крепко. Да! Мать как-то спрашивала про тебя… А ты, брат, нехорошо делаешь, что забываешь нас… нехорошо! Я тебе прямо скажу, хоть Ты и миллионер. Мне наплевать на твои миллионы… все-таки нехорошо!.. Надя что-то прихварывает, Верочка в молитву ударилась… Я и домой редко заглядываю, потому что у нас с Данилушкой теперь разливное море… А мне жаль стариков-то, да и сестренок жаль, потому шила в мешке не утаишь, и по городу – шу-шу-шу… «Бахарев разорился!.. Бахарев банкрот!..»
– Да ведь это пустяки, Виктор Васильич. Василий Назарыч поправится.
– Конечно, поправится, черт их всех возьми! – крикнул «Моисей», стуча кулаком по столу. – Разве старик чета вот этой дряни… Вон ходят… Ха-ха!.. Дураки!.. Василий Бахарев пальцем поведет только, так у него из всех щелей золото полезет. Вот только весны дождаться, мы вместе махнем со стариком на прииски и все дело поправим Понял?
– «Моисей», – окликнул Бахарева подошедший Давид Ляховский. – Пойдем… Катька здесь!
– Погоди, вот я поговорю с Приваловым, – упрямился Бахарев. – Ты знаешь Катю Колпакову? Нет? Ну, брат, так ты мух ловишь здесь, в Узле-то… Как канканирует, бестия! Понимаешь, ее сам Иван Яковлич выучил.
– Это неужели та Катя Колпакова? – удивился Привалов.
– А то какая же? Ха-ха!.. Колпаковы одни… Старуха богу молится, а Катенька… Да вон она идет, рыженькая!..
«Моисей» показал на проходившую под руку с каким-то инженером среднего роста девушку с голубыми глазами и прекрасными золотистыми волосами, точно шелковой рамкой окаймлявшими ее бойкое матовое лицо, с легкими веснушками около носа. Она слегка покачивалась на высоких каблуках.
– Софья Игнатьевна, я слышал, поправляется? – обратился Привалов к Давиду.
– Да, кажется… – равнодушно отвечал молодой человек, оседлывая свой длинный нос золотым пенсне. – У нее какая-то мудреная болезнь… «Моисей», да пойдем же, а то этот черт Глазков опять отобьет у нас Катьку.
– Ну, брат, шалишь: у нее сегодня сеанс с Лепешкиным, – уверял «Моисей», направляясь к выходу из буфета; с половины дороги он вернулся к Привалову, долго грозил ему пальцем, ухмыляясь глупейшей пьяной улыбкой и покачивая головой, и, наконец, проговорил: – А ты, брат, Привалов, ничего… Хе-хе! Нет, не ошибся!.. У этой Тонечки, черт ее возьми, такие амуры!.. А грудь?.. Ну, да тебе это лучше знать…
Этот откровенный намек сначала покоробил Привалова, но потом он успокоился, потому что «Моисей» сболтнул спьяна и завтра же позабудет обо всем.
В ожидании Половодовой Привалов наблюдал публику. В буфете и внизу заседали отцы семейств, коммерсанты, денежные тузы; вверху сновала из комнаты в комнату действующая армия невест, находившаяся под прикрытием маменек, тетушек и просто дам, которые «вывозили» девушек в свет. Хина плавала в этой подвижной улыбавшейся толпе, как щука в воде. Она всех знала, всем умела угодить, улыбнуться, сказать ласковое слово. Маменьки засидевшихся девиц смотрели на Хину со страхом и надеждой, как на судьбу. Репутация Хины была давно упрочена: товар, который потерял всякую надежду на сбыт, в ее ловких руках сходил за настоящий. До десятка молодых дам были обязаны своим супружеским счастьем исключительно ей одной.
По лестнице в это время поднимались Половодовы. Привалов видел, как они остановились в дверях танцевальной залы, где их окружила целая толпа знакомых мужчин и женщин; Антонида Ивановна улыбалась направо и налево, отыскивая глазами Привалова. Когда оркестр заиграл вальс, Половодов сделал несколько туров с женой, потом сдал ее с рук на руки какому-то кавалеру, а сам, вытирая лицо платком, побрел в буфет. Заметив Привалова, он широко расставил свои длинные ноги и поднял в знак удивления плечи.
– И вы!.. – проговорил он наконец. – Мне Тонечка говорила про вас, да я не поверил… Чего вы здесь, однако, сидите, Сергей Александрыч, пойдемте лучше вниз: там встретим много знакомого народа.
– Я приду немного погодя, а теперь пойду здороваться с Антонидой Ивановной, – отвечал Привалов.
– Смотрите не надуйте! – погрозил Половодов пальцем. – А мы могли бы сочинить там премилую партийку… Кстати, вы заметили Колпакову?
– Да, «Моисей» мне показывал ее.
– Не правда ли, львица? А заметили, какой у нее овал лица? – Половодов поцеловал кончики своих пальцев и прибавил точно в свое оправдание:
– Я, собственно, член Благородного собрания, но записался сюда по необходимости: все деловой народ собирается, нельзя…
– А, наконец и вы… – протянула Антонида Ивановна, когда Привалов здоровался с ней. – Проведите меня куда-нибудь, где не так жарко и душно, как здесь…
Она смотрела на Привалова детски-покорным взглядом и, подавая ему руку, тихо спросила:
– Ты на меня не сердишься?
– За что? – удивился Привалов.
Половодова обвела кругом глазами и сделала легкую гримасу.
– Ведь это кабак какой-то… – проговорила она, брезгливо подбирая правой рукой трен платья.
Она прошла в зеленую угловую комнату, где было мало огня и публика не так толкалась прямо под носом. Но едва им удалось перекинуться несколькими фразами, как показался лакей во фраке и подошел прямо к Привалову.
– Вас, Сергей Александрыч, спрашивают-с, – почтительно доложил он, перебирая в руках салфетку.
– Кто?
– Там, внизу-с… Ваш человек.
