— Как это грустно, Энни! Я и понятия не имела обо всем этом.

Элизабет почти раскаивалась, что напросилась на разговор. У нее вовсе не было желания влезать в такие подробности.

— Нет, Лиз, — сказала Энни, тут же поняв выражение ее лица. — Я говорю совсем не для того, чтобы вызвать жалость. Моя мама не такая, как твоя, но она очень хорошая. Знаешь, какая она сильная! Она могла бы избавиться от меня, но не сделала этого! Она дает мне все, что может, я же понимаю.

— Ты когда-нибудь видела своего отца? — спросила Элизабет, почти боясь ответа.

Энни горько усмехнулась.

— Он уже пять лет не был здесь. Раньше-то появлялся время от времени. Наверное, денег просил. Мама хорошо зарабатывала на съемках, а он почти все время был без работы. А однажды заявился — мне уже было лет десять — и устроил драку. Я ужасно боялась, что он покалечит маму, и пыталась ему помешать. Тогда он так взбесился, что сбросил меня с лестницы.

Элизабет сидела в состоянии шока. Она не знала, что сказать. Но Энни не ждала никакого ответа. Ей нужно было только, чтобы ее выслушали.

— Я тоже работала на съемках. Года два назад. Ты знаешь?

Радуясь, что можно оставить тему о родителях, Элизабет кивнула:

— Мне говорили, ты была потрясной фотомоделью. У тебя для этого очень подходящая внешность.

Даже Джессика признавала, что Энни с ее стройной фигурой, каштановыми кудрями и безупречным цветом лица — настоящая красавица.

Энни рассмеялась.

— Не знаю, потрясной я была или нет, Лиз, но мне это иногда даже нравилось. Представляешь, меня наряжали в какую-нибудь невероятную одежду, а потом все начинали суетиться вокруг моего грима и прически. Когда это заканчивалось, я выглядела лет на восемнадцать-девятнадцать вместо тринадцати.

Ее взгляд стал задумчивым и отрешенным.

— Иногда, разглядывая себя в зеркале, я пыталась вспомнить, сколько же мне лет на самом деле. Понимаешь, о чем я говорю? Все относились ко мне как к взрослой. Но стоило мне смыть свой грим и напялить джинсы, как я снова превращалась для них в ребенка.

— Повезло тебе — столько внимания сразу!

Энни пожала плечами.

— Пока щелкали фотоаппаратом, все мной восхищались, но когда работа заканчивалась, то просто переставали замечать. И скоро мне стало ясно, что настоящая я — та, которая под гримом и костюмом — никому не интересна. Поэтому с ними я была так же одинока, как везде. У мамы вообще не оставалось на меня времени, у нее очень плотный график. А подруги у меня никогда не было, и я даже не представляла, как ее найти.

— А я не представляю, как может такой общительный человек, как ты, не найти себе подругу.

— Зато уж мальчишки всегда со мной дружили, — радостно заулыбалась Энни. — Я столько раз по уши влюблялась! Но почти все мальчишки такие глупые, сама знаешь. После того, как перед ними раскроешься, вообще перестают тебя уважать. Вот почему я и затеяла все это, Лиз.

— Что затеяла? — переспросила Элизабет, ошеломленная ее признаниями.

— А все это исправление оценок, команду болельщиц. Это для меня единственная возможность изменить свою жизнь. Ну как ты не понимаешь! Если я буду хорошо учиться и войду в команду болельщиц, в которую все так рвутся, меня сразу станут уважать.

— Я понимаю тебя, Энни. Хорошие оценки и общественное дело — это очень важно для человека. Но команда болельщиц не единственное занятие, которое внушает всем уважение. Есть множество других, ничуть не менее уважаемых. «В которых не замешана моя сестра Джессика», — добавила она про себя.

— Нет, ты не понимаешь, Лиз! Лучше всего быть в команде болельщиц, — горячо воскликнула Энни, изумляясь, как можно ставить хоть одно общественное дело выше команды болельщиц. Но тут же спохватилась, вспомнив, с кем разговаривает.

— Тьфу ты, что я говорю! — Она хлопнула себя ладонью по лбу и, смутившись, не заметила улыбку в глазах Элизабет. — Я совсем не спорю. «Оракул» — очень важное дело. Но надо же быть гением, чтобы писать в газетах.

Вот так сказанула! Элизабет изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Но, не выдержав, фыркнула. И в ответ на озадаченный вид Энни безудержно расхохоталась.

— Ох, Энни, это уж слишком! — давясь от смеха, выговорила она. — Мистеру Коллинзу, наверное, и в голову не приходит, что он работает с кучкой гениев.

Она представила себе, как смеялся бы куратор редакции «Оракул», доведись ему услышать наивное замечание Энни.

— Ты ведь знаешь, знаешь, что я хочу сказать, — умоляющим голосом начала Энни.

— Ну что ты, не надо оправдываться! Конечно, знаю. Делать задние сальто на стадионе перед огромной толпой, наверно, куда интересней, чем писать статью о последних приказах Медного Кумпола, — сказала она, вспомнив занудную работу, порученную ей на прошлой неделе директором школы, мистером Купером.

При мысли о сальто, которые она будет делать на стадионе перед огромной толпой, глаза Энни так и вспыхнули.

— Да, именно этого я и хочу, Лиз. Уж с таким-то делом я справлюсь.

Она так разволновалась, что почти затанцевала по комнате. Элизабет с невольным восхищением следила за ее легкими, грациозными движениями. Да, ей самое место в команде болельщиц. Если бы только Джессика не помешала ей! Вполне вероятно, что дурные слухи об Энни сильно преувеличены. Не похоже, что она такая испорченная, как кажется Джессике.

«Как же все-таки узнать правду?» — думала Элизабет.

— Энни, ты сейчас так много занимаешься. Тебе, наверно, на свидание некогда сходить? — рискнула она спросить, чувствуя себя хитрой, как китаец.

— Какое там! — небрежно ответила Энни. — Я считаю, что самое важное — это положение в обществе. Поверишь, это единственное, чем я живу в последнее время… Ой, Лиз, ты только взгляни на часы! Давай начнем заниматься? — Она открыла учебник и тетрадь.

Пытаясь сосредоточиться на математических задачках, Элизабет не могла отогнать от себя мысль об удивительном и тревожном открытии — Энни, оказывается, не имеет никакого представления о том, насколько плохо к ней относятся в школе. Бедная, всеми презираемая девочка считала своих постоянно меняющихся парней друзьями. Наверное, она даже не знает, что ее прозвали Дешевкой Энни.