— Пусти м-меня, — заикаясь, пробормотала она, пытаясь высвободиться. Когда он чуть сдвинулся в сторону, ей удалось сесть. Задыхаясь, она потянулась к двери, чтобы закрыть ее до того, как хижина наполнится снегом и холодным воздухом, а все тепло, которого она добилась столь отчаянными усилиями, уйдет из нее.

Как ни странно, он оставался неподвижным и лежал на полу лицом вниз. Считая, что это только обычная его игра, Сара попыталась перевернуть его на спину и вскрикнула. Оказалось, что человек, столь отчаянно барабанивший в ее дверь и ломившийся в хижину, был серьезно ранен, и это был не Уэбстер Чендлер!

Человек был очень бледен. Страшная ссадина на лбу, по-видимому, и была источником кровотечения, запачкавшего его одежду.

Сара тщательно осмотрела его рану, отведя волосы со лба. Рана вновь открылась, вероятно, когда он упал, и кровь потекла по лицу. Должно быть, рана была недавней.

Испытывая угрызения совести, оттого что продержала невинного человека так долго на холоде и ветру, она склонилась над его бесчувственным телом и поняла, что его никак нельзя было принять за Уэбстера Чендлера и она ни за что не ошиблась бы, если бы только взглянула в его лицо.

Его одежда, даже испачканная и промокшая, изобличала в нем человека состоятельного. Должно быть, это был случайный путешественник, попавший в бурю и случайно набредший на ее хижину. Он был по крайней мере на фут выше Уэбстера, но цвет волос был таким же темно-каштановым, как у того.

Однако в отличие от Уэбстера, привлекательного в обычном смысле слова и не отличавшегося какой-то особенной красотой, этот мужчина был поразительно красив. У него были тонкие черты лица, высокие скулы и четко очерченный подбородок, выдававший в нем человека сильного и волевого. Тонкие морщинки в уголках рта и глаз свидетельствовали о том, что он был на несколько лет старше Уэбстера.

Ему была нужна ее помощь, а не любопытство, и Сара, очнувшись, тотчас же принялась за дело. Незнакомец застонал, но не пришел в сознание, когда она подтащила его ближе к огню. Сара отодвинула с дороги качалку, подложила ему под голову подушку с кровати и сняла с него промокшие куртку и плащ. Она заметалась по хижине, стаскивая одеяла с обеих кроватей, поставила греться воду и собрала все свои швейные принадлежности, сложив их на сиденье качалки.

Налив в миску теплой воды, она стерла кровь с его лица и шеи чистой мокрой тряпочкой. Потом принялась обрабатывать рану.

Когда ей удалось это сделать, Сара подождала, чтобы его кожа согрелась окончательно и стала податливой и мягкой, и начала осторожно зашивать рану. Ее пальцы дрожали, когда она вдевала нитку в иголку, но, положив руку незнакомцу на лоб, она сумела зашить рану мелкими изящными стежками.

Окончив работу, Сара забинтовала его голову и смыла кровь с рук.

Пока что она больше ничем не могла помочь раненому, хотя ей хотелось бы быть посильнее и покрепче, чтобы перенести его на кровать, где ему было бы удобнее. Она только попыталась устроить его поудобнее на полу перед очагом. Сняв с него сапоги, Сара подумала, что не мешало бы стянуть с него и насквозь промокшие штаны, но постеснялась это сделать.

Подбросив еще одно полено в очаг, она так повернула раненого, чтобы тепло от печки побыстрее высушило его мокрые штаны.

Сара, истощенная морально и физически, устроилась на качалке. Ее мучило раскаяние, и она поправила свой чепчик, размышляя о том, уж не повторяет ли своей прежней ошибки.

То, что в ее хижине лежал без сознания совершенно незнакомый ей мужчина и она была вынуждена оставить его здесь до тех пор, пока он не оправится, было, пожалуй, еще хуже присутствия Уэбстера.

Особенно ее тревожило то, что он был так хорош. Она старалась не смотреть на своего гостя. Но бесполезно! Ее память и фантазия рисовали его черты — глаза, которые, как ей казалось, должны были быть темно-карими, красивый рот, преображенный улыбкой. Закрыв глаза, она представляла себе, как его звучный и глубокий голос произносит ее имя, и от этого кровь быстрее бежала у нее по жилам.

Сара подавила вздох, открыла глаза и уставилась на пучки целебных трав, подвешенные для просушки под самым потолком.

Она очень хотела бы, чтобы незнакомец покинул ее хижину прежде, чем кто-нибудь из города обнаружит его здесь.

Иначе стыд, который она постоянно испытывала, вспыхнет с новой силой, и ни на чем не основанные слухи о ее сомнительной нравственности, получив новую пищу, снова поползут по городу.

И на этот раз ее позор будет заслуженным.