Три платья были наконец готовы к первой примерке и упакованы в чехол из холста. Приспособление для переноски этого груза тоже лежало готовым рядом с плащом и ботинками Сары.
Зимнее солнце было необычайно ярким и теплым, и единственное, что удерживало Сару и заставляло медлить с доставкой, были ее упрямство и гордость. Впрочем, и страх тоже. Она готова была признать это.
Сара не сомневалась в том, что Уэбстер уже осуществил свою угрозу рассказать всем о таинственном незнакомце, который провел ночь в ее хижине. Теперь она снова станет жертвой сплетен.
Все ее надежды на восстановление репутации были разрушены. Предложение Томаса бросить вызов обществу, посетив вместе с ним праздничный прием, никогда еще не казалось Саре столь соблазнительным и в то же время столь ошибочным. Она сама была виновата в том, что ее доброе имя было утрачено, и пытаться возвратить его она должна только сама.
А Томас станет ее путеводной звездой и источником вдохновения. Ее любовь к нему даст ей силы и мужество. Она встретится лицом к лицу со своими хулителями и посмотрит им прямо в глаза, надеясь на торжество справедливости. И она будет молить Бога, чтобы однажды и Томас сделал то же самое и вернулся к презираемому им обществу.
Разговоры смолкли, как только Сара вошла в лавку Ардет.
Все лица повернулись к ней. Ее пожирали глазами, а две женщины буквально застыли в неподвижности.
Она оглядывалась в надежде на то, что Ардет приветливо поздоровается с ней, но, должно быть, та была где-то в задней комнате и не знала о приходе Сары.
Сара закрыла за собой дверь.
— Я только оставлю эти платья в заднем помещении, — проговорила она, проходя мимо Элинор Фенуик и Джулии Медоус.
— Меня не удивляет, что ты пережила этот снежный буран. Судя по всему, ты прекрасно провела время в обществе своего нового любовника, — съязвила Элинор. — Но то, что ты появляешься в лавке, где находятся порядочные женщины, — просто безобразие.
Сара приостановилась, вскинув голову:
— Я пришла сюда по делу, а что касается вашего непристойного намека, то хочу напомнить, что долг каждого христианина помочь заплутавшему путнику.
— Ты оставалась наедине с мужчиной ночью и входишь сюда как ни в чем не бывало, — заметила Джулия, качая головой. — Я-то думала, что женщина с такой скандальной репутацией поостережется.
— Теперь я окончательно поняла, что не смогу заставить вас изменить ваше мнение обо мне. Вы мне не поверите, если я расскажу правду о том, что случилось во время снежной бури, как не поверили и тому, что в то время, когда я была помолвлена с Уэбстером, между нами не было ничего предосудительного. В сердце своем я знаю правду, а вам не мешало бы подумать, зачем Уэбстер так поспешил распространить обо мне порочащие слухи. Он не стал бы этого делать, если бы получил желаемое. Я отказала ему в близости и на этот раз, как отказывала и тогда, когда мы были помолвлены.
— Уэбстер — человек долга, и он искупил свой грех, как и Олив. Он приходил к тебе, чтобы убедиться, что ты благополучно вернулась домой, и он это сделал только из христианского сострадания. Ты не смеешь порочить его честное имя и подвергать сомнению его намерения.
— Пусть так. Но вам следовало бы спросить у него, почему он постоянно приходит в мою хижину в течение этих четырех лет и досаждает мне?
— Теперь Уэбстер — женатый человек.
— Конечно, это так, но то, что я вам говорю, — правда. Я не рассчитываю на то, что вы поверите словам моей тетки, но она подтвердит вам это. Однако вы, конечно, предпочтете спросить Уэбстера.
— Отчего это ты вдруг так осмелела? Пытаешься мстить мужчине, потому что он изменил тебе с другой?
— У меня нет такого желания. Просто я устала от ложных обвинений. Я старалась жить вдали от вас в надежде на то, что со временем вы сами во всем разберетесь, но я ошиблась. Что же касается путника, которого я приютила, то ему правда известна, а мне важно только это.
— Как удобно, — съязвила Джулия. — Не думаю, что ты знаешь имя этого… этого путника. Было бы очень интересно послушать и его, хотя это должен быть удивительный человек, если он смог противостоять твоему неукротимому аппетиту к утехам плоти.
— В этом отношении вы не ошиблись. Он и в самом деле удивительный и замечательный человек, но не ему нужно отстаивать мою честь. Я должна сделать это сама. А теперь прощу вас больше не задерживать меня. Я пойду к миссис Данлэп и отдам ей сделанную работу. Мне еще надо побывать в лавке и вернуться домой до темноты.
Сара почувствовала облегчение, оттого что смогла выдержать этот первый этап борьбы за восстановление справедливости.
После встречи с Элинор и Джулией она пополнила запасы продовольствия, побывав в главной лавке городка. Она покидала город, не пытаясь избежать встречи со знакомыми, и шла, гордо подняв голову и не опуская глаз, как это бывало прежде. На нее продолжали пялить глаза, но Сара заставляла себя не обращать на это внимания.
Когда она приблизилась к своей хижине, то увидела у порога два ящика. Она с любопытством осмотрела их, подумав, что Томас все-таки прислал ей что-то в благодарность за уход. Сара втащила тяжеленные ящики в хижину, не торопясь открыть их и заглянуть внутрь.
Сначала она избавилась от своей ноши, оттягивавшей ей плечи, а потом опустилась на колени и подняла крышку одного из ящиков. Сверху лежал отрез чудесной ткани, а на нем записка. Пальцы Сары дрожали, когда она разворачивала бумагу.
Она прочла записку раз, потом второй, и сердце ее упало. Она была жестоко разочарована.
«Пока я буду в Нью-Йорке, я рассчитываю и надеюсь, что вы сможете превратить эту ткань в драпировки в соответствии с прилагаемыми расчетами, сделанными моей домоправительницей, которая занимается приготовлениями к переезду в Ньютаун-Фоллз в следующем месяце.
Я надеюсь, что за работой вы обдумаете наш разговор и измените свое решение отказаться от посещения городского торжества. Молю Бога, чтобы это было так.
Искренне ваш Томас».
Ее глаза наполнились слезами разочарования, но она смахнула их.
