Синдж появилась с чаем, который приготовил Доллар Дэн. И со вчерашними бисквитами и яйцами вкрутую.

— Пожалуйста, простите мистера Гаррета, Ваша Светлость. Он страдает от врожденного дефекта, который заставляет его говорить глупости, когда он не спит.

Она поставила поднос на складной столик рядом с принцем Рупертом, потом повернулась ко мне:

— Ты. Пойдем со мной.

И добавила через плечо:

— Вы извините нас на минутку, Ваша Светлость?

Мы пересекли прихожую и вошли в комнату Покойника. Я заметил, что в уголке на полу похрапывает Птица. А я-то думал, он давным-давно ушел.

— Что с тобой такое? Там проклятущий наследный принц Каренты. А ты ведешь себя так, как будто… Как будто он — второй Птица.

Синдж махнула на него лапой.

— У тебя нет даже того здравого смысла, какой боги дали пьяному простофиле? Ты добиваешься карьеры по осушению болот?

— Если бы я мог вставить слово…

— Тебе не нужно вставлять слово. Это будет еще одно проклятое богами абсурдное оправдание. Я слышала, как ты заявлял, что все такие оправдания похожи на дырку в жопе. У каждого она есть и все они воняют.

— Я…

— Повзрослей, Гаррет.

— Но…

— Десять лет назад… пять лет назад ты мог бы позволить себе любую несносную глупость. Это было неважно. Никто, кроме тебя, не получил бы из-за этого по башке. Но ты больше не можешь позволить себе такую роскошь. Чувствовать себя крутым из-за того, что ведешь себя как поганец с властями, — больше не вариант.

Ух ты! Синдж разозлилась не на шутку. И только начинала разогреваться.

— Возвращайся туда. Продолжай вести себя как засранец. Но прежде чем начнешь, скажи мне, что произойдет после того, как ты закончишь разгуливать с напыщенным видом и поздравлять себя за то, что кого-то проучил?

— Хорошо, Синдж. Я понял. Я прыгну туда, поцелую его в задницу, оближу его сапоги и буду умолять использовать немного сала, когда он заставит меня нагнуться.

Она влепила мне пощечину.

Ошеломленный, я замолчал.

Ее руки были недостаточно длинными, чтобы хорошенько размахнуться, но удар все равно получился болезненным.

Моя маленькая девочка была серьезно расстроена. Возможно, я захочу потратить несколько минут на то, чтобы выяснить причину.

Я сказал принцу Руперту, что дело не только в нем. Полагаю, Синдж хотела, чтобы я понял, что дело и не только во мне.

Несчастный человек по ту сторону прихожей имел власть заставить меня и кого угодно познать крайнее несчастье. И один-единственный шаг отделял его от того, чтобы он обрел власть сделать это несчастье вечным.

Руперт, может, и был дураком, но не был каким-то случайным ублюдком, над которым я мог бы глумиться и презрительно смотреть ему в лицо.

— Я понял, что ты хочешь дать мне понять, Синдж.

Но я не мог полностью сдаться.

— Я поцелую идиота и исправлю ситуацию.

Судя по тому, как шевельнулась Синдж, я испугался, что она ищет дубинку достаточных размеров, чтобы придать мне приемлемую, с ее точки зрения, форму.

— Я хочу извиниться за свое враждебное поведение, Ваша Светлость. Я переживаю большой стресс. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы впредь считаться с вашей мудростью — если не считать работы на вас. Но мой отказ никоим образом не следует принимать на свой счет.

Синдж продемонстрировала зубы. Очевидно, того, что я сказал, было недостаточно.

Морли прославился не только тем, что сформулировал свой Первый Закон. Больше всего он был знаменит тем, что заметил: мир стал бы лучшим местом, если бы у нас имелось достаточно здравого смысла, чтобы убивать людей, которых нужно убить.

Я не мог с этим не согласиться — до тех пор, пока мне не приходилось составлять список нужных людей.

Принц Руперт был исполнен решимости стать гвоздем моего списка.

— Я ожидаю некоторых социальных пробелов, слишком широких, чтобы перебросить через них мост даже при всем моем желании.

Я начал было открывать рот. Синдж подняла со своего стола какую-то безделушку и приготовилась ее метнуть.

— Это верно, — сказал я. — Прежде чем вы уйдете, не могли бы вы доставить нам удовольствие и просто намекнуть, почему генерал Блок и директор Релвей не могут выполнять эту миссию…

— Прекратите. Есть случаи… Есть особые обстоятельства…

Возможно. Но принц, Блок и Релвей с жаром отвергали подобные оправдания. До недавнего времени.

— Если вы хотите внезапно изменить правила, следует подкрепить это чем-то большим, нежели «потому что я так сказал». Ведь такие утверждения — полная чепуха. Вы и сами сотни раз это утверждали.

— Это нужно моему брату. Иначе он умрет. Я не хочу быть королем.

Какого черта он только что сказал?

Синдж снова держала наготове подставку для книг.

Руперт немного бессвязно полопотал, потом заявил:

— Более того, я не хочу, чтобы мой брат Юджин или племенник Канза короновались. И то и другое будет несчастьем. Таким же, каким был этот мой визит. Мне надо идти.

Я проводил его до дверей. Не успел я их закрыть, принц сказал:

— Держитесь подальше от этого дела, Гаррет.

Судя по тону, он не питал больших надежд, что получит желаемое.

— В конце концов, в этом все же замешана политика, — сказал я Синдж и Страфе.

— Для Руперта это стало ясно только в последние несколько дней, — ответила Страфа.

— На это я куплюсь. Ночь уже на исходе. Я собираюсь пойти соснуть. Синдж, есть успехи с Покойником?

— Пока нет. Последний инцидент и вправду подорвал его силы.

Да неужто?

Я уснул не сразу, хотя и не потому, что Страфа забралась ко мне в постель и примостилась рядом. Она заснула немедленно.

Она выполнила трудную работу.

Мой разум издевался над возможностью того, что король замешан в скверное дело так глубоко, что пытается защитить злодеев.

Хотя показаний свидетелей пока не было, я был уверен, что плохие парни скупают узников на осушении Маленького Унылого и используют их, чтобы мастерить сшитых людей. Однако зачем это нужно, мое воображение не в силах было представить.

Сшитые люди не проявляли агрессии, пока их не направляли. Они были менее опасны, чем зомби, на которых смахивали.

Я подробно припомнил каждую атаку, воссоздавая их в памяти снова и снова. Я не открыл для себя ничего нового, кроме того, что нападавшие не просто двигались от «Огня и льда» по направлению к Холму, они проходили мимо Кнодикала, который, как считалось, в настоящее время заброшен.

Это стоило расследовать. То, что забрали со склада в Эльф-тауне, отправили в Кнодикал.

Танцевал ли на цыпочках народ Холма потому, что король впутался в какое-то темное дело?

Пробуждение мое было резким, но страстным. Страфа Алгарда превратила занятие любовью в религиозное событие. Она прошептала:

— Я не могу дождаться, когда же мы займемся этим не торопясь.

— Я тоже.

Я стал частью странной и удивительной бестии, когда у меня не нашлось достаточно силы воли, чтобы сказать «нет».

— Так поднимайся же, любимый. Нас ждет работа.

— Например?

— Сегодня мы собираемся сбить с толку наследного принца и все орудия ночи.

Я посмотрел на окно. Шел дождь.

— Пошли, зануда!

Страфа захихикала.

— Постарайся улыбнуться, — сказала она. — Улыбка поселится на твоем лице, как дома. Это будет замечательный день.

Я не хотел быть парнем, который круто оборачивается и смотрит в прошлое, как только наступает будущее. Но я не был уверен, что смогу продержаться на диете из жизнерадостности, счастья и позитива — и все это еще до полудня — всю жизнь.

И я знал, не нуждаясь в стороннем консультанте, что подписался на долгий срок.

Страфа была идеалом. Она была всем, что парень лелеет в фантазиях. Ее единственным недостатком являлось отсутствие чувства отчаяния. Она не смогла бы стать достаточно мрачной даже для спасения собственной восхитительной красоты.