— А ночная сорочка?

— Посплю голой.

— Послушай, я ведь тут совсем ни при чем. Это всё проклятый мотор.

— Спустись к ним попозже и проследи, как там идет работа.

Сказав это, Мари села на край кровати. Номер был другим. Мари отказалась возвращаться в старый. Заявила, что не выдержит. Потребовала новое помещение, и могло показаться, что они вселились в другую гостиницу, в другом городе. Отсюда открывался вид на грязный переулок и на трубы канализации — не то что в прежнем: на площадь с деревьями в форме шляпных коробок.

— Сойди вниз и понаблюдай за работой, Джо. Если их не контролировать, они не одну неделю провозятся, ты же знаешь! — Мари вскинула глаза на Джозефа. — Тебе надо быть сейчас там, а ты тут торчишь.

— Я схожу, — отозвался Джозеф.

— И я с тобой. Хочу купить кое-какие журналы.

— Американские журналы в таком городке ты вряд ли сыщешь.

— А что, даже и поискать нельзя?

— К тому же денег у нас в обрез, — продолжал Джозеф. — Не хочется телеграфировать в банк. Хлопот не оберешься, и времени уходит целая прорва.

— Но на журналы-то денег хватит?

— На парочку хватит.

— Сколько захочу — столько и куплю! — возбужденно выпалила Мари, не вставая с кровати.

— Господи, да у тебя в машине их там миллион. «Пост», «Колльерс», «Меркьюри», «Атлантик мансли», «Барнаби», «Супермен» — целая куча. Ты и половины статей не осилила.

— Эти журналы старые, — возразила Мари. — Они старые. Я их просмотрела, а когда просмотришь, то уже…

— А ты попробуй не только просматривать, но и почитывать, — едко бросил Джозеф.

Когда они спустились вниз и вышли на площадь, было уже темно.

— Дай мне несколько песо, — попросила Мари, и Джозеф сунул ей деньги. — И научи, как спрашивать журналы по-испански.

— Quiero una publicacion Americano, [35] — не сбавляя шага, ответил Джозеф.

Мари с запинкой повторила эту фразу и рассмеялась:

— Спасибо.

Джозеф направился к автомастерской, а Мари повернула к ближайшей Farmacia Botica. [36] С обложек всех журналов, выставленных на стендах, на нее глядели чужие, незнакомые иллюстрации, чужие, незнакомые надписи. Мари бегло окинула глазами заголовки и перевела взгляд на старика-продавца за прилавком.

— У вас есть американские журналы? — спросила она по-английски, затруднившись с произношением испанских слов.

Старик непонимающе уставился на нее.

— Habla Engles? [37] — спросила Мари.

— No, senorita. [38]

Мари попыталась вспомнить испанскую фразу.

— Quiero… нет, не так! — Она запнулась и начала снова: — Americano… э-э… жюр-нал-ло?

— Oh, no, senorita!

Мари широко развела руками, потом сложила их на поясе, будто губы сомкнулись. Рот у нее открылся и закрылся. Внутренность лавочки перед ее глазами словно задернули завесой. Ее вдруг окружили люди — невысокие, пропеченные солнцем саманные люди, которым она ничего не могла сказать и не понимала ни слова из того, что они произносили. Она попала в город, жители которого ничего не могли ей сказать — и она не могла сказать им ни слова, разве только краснея от смущения и неловкости. И город окружала пустыня, простиравшаяся на многие мили, а дом был далеко-далеко, где-то в другой жизни.

Мари резко повернулась и торопливо вышла.

Во всех остальных лавочках ей попадались только такие журналы, на обложках которых были изображены то залитые кровью быки, то жертвы убийц, то приторно-слащавые священники. Но наконец-то, после долгих поисков, ей удалось напасть на три жалких номера «Пост»: разразившись счастливым смехом, она одарила продавца в этой лавочке щедрыми чаевыми.

Прижав обеими руками журналы к груди, Мари заторопилась по узкой дорожке, перепрыгнула через канаву, с мурлыканьем пробежала по улице, перескочила на другой тротуар, сделала еще одно антраша, улыбнулась про себя и быстрым шагом пошла вперед. Журналы она крепко прижимала к себе, глаза ее были полуприкрыты, она вдыхала отдававший углем воздух и чувствовала, как в ушах у нее шумит ветер.

Звездный свет позванивал блестками на позолоте греческих статуй — высоко на крыше Оперного театра. Мимо Мари прошаркал в темноте мужчина, удерживая на голове корзину с хлебом.

Мари, увидев мужчину с корзиной на голове, внезапно застыла на месте, улыбка пропала; руки, прижимавшие журналы к груди, разом ослабли. Она проводила мужчину взглядом: тот одной рукой бережно придерживал корзину, чтобы она не покачнулась. Пока Мари провожала его взглядом, журналы выскользнули у нее из рук и рассыпались по земле.

Поспешно собрав журналы, Мари бросилась к гостинице — и, взбегая по лестнице наверх, едва не споткнулась.

Мари сидела в номере. Журналы окружали ее со всех сторон, лежали справа и слева, возле ног на полу. Из них Мари построила для себя некий замок, защитившись крепостной стеной с опускной решеткой из слов, — в нем и затворилась. Это были те самые журналы, которые она без конца покупала и листала раньше, а по другую сторону барьера, внутри — у нее на коленях, лежали еще не раскрытыми три потрепанных экземпляра журнала «Пост» (хотя руки ее дрожали от нетерпеливого желания их развернуть и жадными глазами читать и перечитывать). Мари перевернула первую страницу. Она решила изучать все подряд, не пропуская ни строчки. Не пропускать ничего — ни единой запятой, ни одной пустячной заметки, вглядываться в каждую цветную иллюстрацию. Кроме того (это открытие заставило ее улыбнуться), в тех журналах, что лежали у нее под ногами, уйма рекламных объявлений и комиксов: прежде она оставляла их без внимания, а теперь, чуточку попозже, примется за эти кусочки вплотную.

Сегодня вечером она прочитает первый «Пост» — да, сегодняшний вечер посвятит первому, лакомому номеру. Будет смаковать страницу за страницей и завтра вечером, если завтрашний вечер тоже придется провести здесь. Но быть может, мотор заработает — и тогда по воздуху разнесется запах выхлопных газов, резиновые шины ровно зашелестят по шоссе, а ветер будет врываться в окно и трепать ее волосы. Но предположим — всего лишь предположим, — что и завтра тоже придется переночевать здесь, в этой гостинице. Ну что из того: в запасе у нее есть еще два журнала — один на завтрашний вечер, а другой на послезавтрашний. Как ловко удалось ей расписать все это у себя в голове! Первую страницу Мари перевернула.

Перевернула вторую. Глаза ее бегали по строчкам, а пальцы, помимо воли, забрались под следующую и нетерпеливо по ней постукивали, готовясь ее перевернуть. На запястье у Мари тикали часы, время шло, а она так и сидела, перелистывая страницу за страницей, жадно всматриваясь в фигуры людей на фотографиях. Людей, обитавших в другой стране, в другом мире — там, где неоновые вывески отважно теснили ночную тьму алыми полосами, где все запахи были по-домашнему привычными, а в разговорах звучали славные добрые слова. Она же сидит здесь, переворачивая страницы: строки прыгали перед глазами, страницы ворошились так быстро, что превращались в веер. Мари отбросила первый журнал, схватила второй и управилась с ним за полчаса. Отшвырнула и его, взялась за третий, но минут через пятнадцать и он полетел в сторону. Вдруг выяснилось, что дышит она судорожно и трудно, дрожа всем телом, хватая воздух ртом. Коснулась рукой затылка.

Откуда-то издалека веяло ветерком.

Волосы на затылке у Мари потихоньку встопорщились.

Бледной рукой она осторожно дотронулась до них, будто до необлетевшего одуванчика.

За окном, на площади, уличные фонари раскачивались подобно обезумевшим сигнальным огням. Газеты пробегали по канавам целыми стадами овец. Тени сходились в кружок и метались под шаткими светильниками то туда, то сюда: на мгновение появлялась одна тень, потом другая; потом все тени исчезали, все заливалось холодным светом и снова меркло, зачерненное холодной голубоватой тенью. Фонари со скрипом раскачивались на своих высоких металлических скобах.