Черт бы все побрал. Это было так давно. И тогда, и потом было слишком много выпивки. Сотни тысяч слов были написаны между тем временем и сегодняшним днем.
Гектор пригляделся к страничкам, к полям, интервалам – все это и в самом деле напоминало машинку Хема. И все эти записи на полях насчет сюрреалистических убийств были сделаны точно почерком Хема.
Это было для Гектора загадкой: кто, кроме Хема, мог участвовать в этом странном документе, который не должен был существовать?
Эта глава… Давно утерянная и вдруг всплывшая глава о Гекторе… И Криди здесь, в Айдахо, болтает с собравшимися учеными?
Что-то зловещее происходило в этом отдаленном горном городке, можно было не сомневаться. Что-то, назначенное испортить репутацию Хема и, возможно, репутацию Гектора.
Что-то, от чего у Гектора стыла кровь в жилах.
12. Приглашение
Вдова. Слово истребляет себя.
Одевайся, – велел Ричард, включил свет и раздвинул шторы, впустив в комнату яркий свет. – Она хочет, чтобы ты тоже пришла.
Ханна села на кровати и провела ладонью по спутанным волосам.
– А? – сонно спросила она. – Кто? Кто хочет, куда пришла?
– Мэри. Прежде чем мы с ней займемся конкретным делом, она хочет, чтобы мы встретились в компании. Только сегодня. Я никак не мог отвертеться. Кстати, при тебе она, возможно, будет помягче. Ты Мэри понравишься. Черт, ты всегда всем нравишься.
– Я ужасно себя чувствую. Кроме того, сегодня день, когда я должна писать. – Ханна потерла глаза кулаками. – Ты ведь обещал.
Ричард действительно обещал. Но с другой стороны, она втайне пришла в восторг от возможности увидеть дом Папы, познакомиться с его вдовой и услышать ее вариант легендарного события.
– Ты будешь чувствовать себя лучше, а рассказ закончишь завтра. Он же небольшой. Сколько времени это может занять?
Ханна нахмурилась:
– Будучи профессором литературы, ты должен был бы знать ответ на этот вопрос. Или хотя бы предположить.
Он подумал, потом ответил:
– Вообще-то, тебе стоит поднять этот вопрос при Мэри – сколько времени занимает у тебя писательская работа: сразу станет ясно, что это для тебя главное. Ну, разумеется, после родов. И уж раз ты об этом заговорила, тебе стоит все немного расширить. Как насчет чего-нибудь, что непосредственно не связано с тем, что произошло между тобой и твоим стариком?
Щеки и шея Ханны покраснели.
– Ты опять шпионишь.
– Я профессионал, не шпион.
– Ну да, только Папа не разрешал Эдмонду Уилсону критиковать свои работы в процессе написания, – сказала Ханна. – Писатели не нуждаются в услугах ученых, чтобы они подтирали им сопли до последнего черновика. Как бы сказать это помягче? Отваливай. – Она покачала головой и вздохнула: – Я говорю это вполне серьезно, Ричард. Никогда больше этого не делай. Это как… осквернение.
– Извини. – Ричард поколебался, затем махнул рукой. – Лапочка, у тебя необработанный талант, но тебе давно пора отойти от своей приверженности одной теме. Ведь до сих пор все, что ты пишешь, так или иначе связано с твоим отцом. Черт, тебе надо забыть про это дерьмо, взять себя в руки и обрести свой настоящий голос. Забудь об этом, пусть это больше не служит кормом для твоих рассказов. Тут тебе не дождаться отклика. Это только раздевание и исповедь, не литература. Читать это больно и неловко.
Ханна сдула светлые пряди со лба:
– Ага. Да, возможно. Кстати, чадо использует мой копчик вместо футбольного мяча, так что я чувствую себя не лучшим образом. – Ханна прижала ладони к животу. – Знаешь, когда я голая, а он там передвигается, можно видеть под кожей его ножки и ручки. Иногда видны даже контуры всей руки или ноги. Хочешь пощупать?
Ричард подумал о все более четко обозначавшихся контурах его печени, напоминающей раздутую подкожную пиявку, решившую уничтожить своего хозяина.
– Нет, у меня от этого мурашки.
– Тогда я первая иду в душ.
– У тебя двадцать минут.
– Это мало.
– Двадцать минут.
Они ехали в новой машине, взятой напрокат, из гостиницы в Дозорный дом. Ханна смотрела в окно на пробегающие мимо пейзажи, на далекое кладбище. И снова возвращалась к странному телефонному звонку. Она все еще не придумала, как сказать об этом Ричарду. Кстати, сейчас был самый неподходящий момент, чтобы об этом заговорить. Ричард наконец-то дождался исполнения своей мечты, он ехал на встречу с Мэри Хемингуэй. И, черт бы все побрал, Ханна тоже туда ехала. От такого интригующего поворота у Ханны даже немного кружилась голова.
Она на самом деле познакомится с последней женой Папы и будет с ней разговаривать. Ханна расчесала влажные волосы и принялась приставать к Ричарду с вопросами насчет вдовы:
– Какая она сейчас? Я смотрела альбом со сделанными здесь фотографиями, на них она выглядит как подросток. Слишком загорелая. Блондинка, но скорее крашеная. Очень резкие черты.
– Начиная с ее мелких хищных зубов, – сказал Ричард. – У нее зубы терьера, хотя мало кто это замечал. Она почти не улыбается на фотографиях или при встречах, как мне рассказывали.
Ханна пожала плечами. Ей не хотелось выслушать еще одну лекцию-экспромт, спорить ей тоже не хотелось. Она решила пошутить:
– Возможно, никто в присутствии Мэри не сказал ничего забавного.
Ричард закусил губу, раздумывая над ответом. Еще больше нахмурившись, он сказал:
– Хем был первым, кто посчитал ее обозной шлюхой и стервятником. Она дымит, как печная труба, и матерится, как моряк. Знающие люди говорят, что она быстро спивается.
Ханне хотелось сказать: «Здесь у вас много общего», – но вместо этого она заметила:
– Папа ставил ее достаточно высоко, чтобы на ней жениться. Называл ее «карманным Рубенсом», так ведь?
Ричард кивнул:
– Все так. Но в другом настроении он также говорил, что у нее лицо Торквемады – паука.
– Резко. – Ханна улыбнулась. – Это ведь паук «черная вдова»?
– В первый раз Бамби увидел свою новоиспеченную мачеху, когда она вышла голой из бассейна.
– Готова поспорить, что тогда взошло не только солнце.
– Это смешно, Ханна. В своей шутке ты затронула интересную тему. Распространяется все больше слухов о лесбиянстве. В последнее время поговаривали даже о романе между Мэри, четвертой женой, и Паулиной, женой номер два.
– Гм… Кажется, я читала, что между Паулиной и Хэдли было что-то до того, как Паулина украла Папу, что у них была любовь втроем.
– Сомнительно. – Ричард сжал руку жены. – Какой его женой ты бы хотела быть? Кто тебе больше по душе?
Ханна закусила губу. Наиболее симпатичной, наверное, была Хэдли, самая приземленная из всех жен Хема. Остальные были в разной степени сумасбродками. Марта, единственная писательница из четырех миссис Хемингуэй, как человек меньше всего импонировала Ханне.
– Ни одна, – сказала она. – Если бы мне пришлось выбирать, я бы хотела стать долгожданной, но так и не родившейся дочерью Папы. Дочерью, которая бы впитала от гениального папочки все, что она знала о профессии писателя.
Когда они снизили скорость, чтобы свернуть на подъездную дорожку, ведущую к Дозорному дому, их обогнала зеленая «импала» и продолжила путь вверх, на холм. Ханна мельком увидела водителя: худой мужчина в очках. Темные волосы зачесаны назад от лысины. Впалые щеки обветрены.
Ханна потянулась было к руке Ричарда, но заколебалась. Машина уже исчезла из вида.
Точно как в случае со звонком с угрозами, который она получила рано утром в полном одиночестве. Только ее слово, на которое можно опираться. Только она могла поклясться, что этот звонок был, и только она видела «импалу», которая их преследовала.
Слово Ханны казалось малоубедительным в сравнении с навязчивым воспоминанием Ричарда о ее душевной болезни. Пытаясь выбросить из головы телефонный звонок и их преследователя, она вздохнула и пошла вверх по дорожке за мужем к дому, в котором умер Хемингуэй. Вверх по холму к последней жене Папы.