– Не стоит благодарности! – улыбнулся мужчина, поддаваясь очарованию женской слабости.

– А это Александр Афинский, наш подающий надежды философ. Александр приехал, чтобы изучить и описать различные религии. Думаю, что со временем он затмит и Аристотеля, и Страбона, и… не помню кого! – закончила представление действующих лиц римлянка, обеспокоенно поглядывая на помрачневшую Ахиллу.

– Луция, ты будешь бесценной женой для любого политика, – приподнял в приветствии кубок Каризиан. – С твоей обходительностью и красноречием может соперничать только твоя красота. За завтрашний день!

– За завтрашний день! – поддержали все тост.

– Вы тоже будете завтра сражаться? – смущенно поинтересовался у Корнелии Александр. – Вы совершенно не похожи на гладиатора, скорее на девушку из хорошей семьи. Разве могут эти руки удержать гладиус или венабул? Я еще могу представить на арене Ахиллу или Луцию. Но вас…

– Ничего себе! – непритворно возмутилась патрицианка, откладывая надкусанный медовый пирожок. – А я, значит, не похожа на девушку из хорошей семьи, раз могу постоять за себя?!

– Я этого не говорил, – смешался Александр, потянувшись к подбородку.

– Еще как говорил! Ахилла, говорил или нет?

– Говорил, – давясь от смеха, подтвердила Ахилла.

Тут бедный философ окончательно смешался и покраснел, чем вызвал веселье дамской половины компании и многозначительное переглядывание Севера и Каризиана, причем первый поднял с сомнением бровь, а второй ответил ему пожатием плеч, как бы говоря: «Почему бы и нет?»

К ярко освещенному помосту постоянно подходили какие-то люди, рассматривая девушек, словно экзотические цветы, и преторианцам стоило больших усилий держать любопытных на расстоянии. Кто-то спрашивал имена венатрисс, кто-то желал им успеха в завтрашнем венацио. Были даже такие, кто кидал девушкам цветы, и уже через пару часов они сидели с венками на головах, а пол вокруг был усыпан благоухавшими розами.

– Странные вы все-таки люди, – нашел, наконец, в себе силы продолжить разговор Александр, поглядывая на Корнелию. – Спокойно относитесь к тому, что завтра на арену выйдут прекрасные девушки, достойные лучшей участи, и вообще держите своих женщин за… Ну, не знаю кого…

– За животных? – лениво поинтересовался Каризиан, жмурясь от удовольствия, потому что Луция погладила его по щеке. – Что же тебе кажется у нас неправильным, а, грек?

– Ну, например, у ваших женщин даже имен нормальных нет, а только номера. Ну что за имя: Прима, Секунда, Терция?

– Нормальные имена, но, может быть, действительно немного странноватые для провинциала. Что еще?

– То, что я только что спросил про арену.

– Только не рассказывай, что у вас не было ничего подобного. Я сам учился в Афинах и неплохо разбираюсь в греческой истории. Взять, например, Минотавра. Если бы не Тесей, скольких еще юношей и девушек вы бы отправили ему на съедение? Чем не венацио или таврокатапсия – игра с быками?

– Но это была дань, которую мы выплачивали минойцам!

– Хорошо. Перейдем к более близким временам. О чем трагедия вашего Еврипида «Ифигения в Авлиде»? Не о том ли, что ради благополучного плавания до Трои Агамемнон чуть не зарезал свою дочь Ифигению? А принесение в жертву морскому змею Андромеды? Если бы вовремя не появился Персей, от нее бы и воспоминания не осталось!

– Ты еще «Метаморфозы» Овидия вспомни, – подначил приятеля Север, дразнивший Ахиллу веточкой мирта. – Как Дионис натравил диких зверей на дочерей беотийского царя Орхомена, и, если мне память не изменяет, хищники пожрали несчастных за то, что те не хотели его славить. Это даже не венацио, а «дамнатус ад бестиас» – скармливание преступников хищникам.

– А еще ваш Геракл из-за чужого пояса перебил множество амазонок, – недовольно буркнула скифянка, отмахиваясь от надоедливой веточки. – И отдал их царицу Антиопу в жены Тесею, точно какую-то вещь.

– Мне иногда кажется, что Ахилла сама из племени амазонок, – мечтательно проговорила Луция. – Во всяком случае, я их такими представляю.

– Это все Камилл, – рассмеялась скифянка. – В детстве он просто бредил Ахиллом, поэтому назвал меня в его честь. Помните, когда тот скрывался на Скиросе среди женщин, то носил имя Пирра, что значит «Рыжая».

– А как тебя звали дома? – поинтересовался Север, радуясь, что девушка, наконец, сменила гнев на милость.

– Не твое дело! – сразу помрачнев, огрызнулась скифянка. – Мое подлинное имя я открою только мужу. И вообще, нам пора идти. Вон, Нарцисс руками машет. Надо хорошо выспаться, чтобы завтра быть в форме. Луция, скажи остальным, что пора двигаться домой.

– Ага, сейчас! Пусть Нарцисс сам с ними разбирается. Надеюсь, ты не станешь требовать, чтобы я подошла к брату Цезаря и потребовала, чтобы тот отпустил Видану, а то, мол, наш тренер будет недоволен? Чтобы мы ушли раньше принцепса? Я что, по-твоему, из ума выжила?

– Придется мне, наверно, проявить чудеса дипломатии, – поморщился, вставая, Каризиан. – По большому счету, мне все равно, как завтра будут себя чувствовать эти воительницы, но, если учесть, что от их состояния зависит и ваша судьба, постараюсь уговорить Домициана отпустить красотку. Надеюсь, что мои доводы покажутся нашему общему другу вескими и он не отправит меня на арену с вами за компанию. Ну, я пошел!

И квестор с несчастным видом поплелся к императорскому столу, где начал что-то говорить, поминутно указывая то на Амфитеатр, то на площадь. Видимо, будущий консул нашел правильные слова, потому что Тит с Домицианом рассмеялись и кивнули, соглашаясь с его доводами.

– Император отбывает во дворец. Мне пора, – вспомнил о своих обязанностях Север и, соскочив с ложа, быстро спустился на площадь, где его уже ждали Марк и Ферокс. Трубачи поднесли к губам рожки и протрубили сигнал, по которому несшие караул преторианцы взбодрились и кинулись расчищать дорогу императору и его свите. Прямо к ступеням помоста были поданы носилки, и подоспевший Север помог Флавиям разместиться в них со всем возможным комфортом. Ему подали коня, и префект претория поехал во главе процессии, следуя за факельщиками, которые бежали впереди, освещая путь.

Как только последний преторианец скрылся в темноте улиц, тренеры начали выкрикивать команды, созывая своих гладиаторов. Пир закончился, и рабы стали убирать объедки со столов.

Наша компания тоже спустилась на площадь и, лавируя между разгулявшимися едоками, пошла к белеющей в темноте курии, где девушек ожидали носилки. Промолчавший почти весь вечер претор внимательно присматривался к скифянке, пытаясь понять, чем же она поразила его сына. Девушка, конечно, не его круга и строптива, как необъезженная лошадь, но в ней была такая искренность чувств, что Валерий Максим почти физически ощутил порыв степного ветра. Что ж, остается надеяться, что он будет ровно дуть в поднятые его сыном паруса, а не порвет их в клочья…

Заметив, что его подопечные, наконец, покинули подиум, Нарцисс начал пробиваться к ним навстречу, боясь, чтобы какой-нибудь не в меру упившийся гладиатор не начал к ним приставать. Но все обошлось благополучно. Никто не пытался тронуть девушек, шедших в сопровождении римского аристократа, и Ахилла, Луция и Корнелия без помех добрались до места сбора «Звериной школы».

Оказалось, что остальные охотницы давно уже сидели в носилках, дожидаясь товарок. Корнелия сразу же бросилась к Свами и защебетала, делясь с верной подругой своими горестями.

Подошли Видана с Германикой, сопровождаемые тремя преторианцами, которым Домициан велел присмотреть за венеткой. Все были в сборе, и «фамилия гладиаториа» двинулась, наконец, домой в сопровождении толпы любителей венацио вообще и симпатичных венатрисс в частности.

– Даю голову на отсечение, – хихикнула Луция, обращаясь к Ахилле, с которой делила двухместные носилки, – что наша плакса понравилась Александру. Во всяком случае, он глядел на нее, как на коринфскую вазу.

– Боюсь, что ты не все рассмотрела, сенаторша, – грустно ответила Ахилла, пряча глаза. – Не только Александр не сводил с нее глаз, но и Север с Каризианом тоже.