— Мой племянник считает, будто хорошо знает жизнь, а сам не понимает даже своего сердца.

— Он казался мне очень уверенным, — тихо проговорила Кларетта. Нет, ей никогда не забыть, как он произносил имя Клариссы!

— В чем, по-твоему, заключается твоя самая большая ошибка, детка?

Вопрос удивил Кларетту.

— Думаю, в том, что меня переполняют идеи.

— Идеи? — Леди Ормсби коротко рассмеялась. — Это не повод для печали. По моей оценке, на свете мало людей, у кого возникают хоть какие-то идеи.

— Меня переполняют не просто идеи, а приступы вдохновения, которые в тот момент кажутся ответом на все вопросы. — Кларетта вздохнула. — Но стоит мне тщательно обдумать их, они… ну… иногда теряют свою мудрость.

— Понятно. Могу ли я предположить, что мой племянник стал жертвой одной из таких идей?

— Да, мэм.

Леди Ормсби задумчиво кивнула:

— Любую хорошую идею очень часто сводят на нет эгоистические стремления. Ты научишься управлять ими.

— Да, мэм.

— Это не значит, что ты должна отказаться от них. Мне бы хотелось знать, когда у тебя в следующий раз появится подобная идея?

Кларетта улыбнулась:

— Недавно меня осенила одна из них.

— Вот как, детка? И в чем же она заключается?

— В том, что мне нужно сбежать и исчезнуть и избавить всех от тяжелой обязанности терпеть мое присутствие.

— Надеюсь, ты уже поняла свое заблуждение?

— Мой отец был бы безутешен. Сестра обвинила бы во всем себя, а я бы оказалась в еще большей беде, причем без поддержки семьи.

— Великолепная аргументация, детка. Когда ты научишься смотреть правде в лицо, как бы неприятна она ни была, ты избавишься от своих недостатков.

— Мне это безразлично, — сказала Кларетта, а мысленно добавила: «Теперь, когда Джейми ушел».

— Вспомним этот разговор через несколько месяцев. А сейчас дело прежде всего. Тебя предупредили, что мы отправляемся в путешествие?

— Да, мэм.

Трагичность ее тона говорила сама за себя. Без сомнения, девочка считает, что ей предстоит ссылка в глухую деревню. Леди Ормсби поморщилась и слегка повела плечом.

— Меня мучает ревматизм. Страны с более теплым климатом, чем Англия, пойдут мне на пользу. Через неделю, в понедельник, мы отплываем на Канары.

У Кларетты отвалилась челюсть:

— На Канары?

Леди Ормсби кивнула, предвкушая оживленный зимний сезон. Ее племянник-шалопай не единственный, кому требуется смена обстановки.

— Оттуда мы поедем в Италию.

— В Италию? — ошеломленно выдохнула Кларетта.

— Ты имеешь что-то против неаполитанцев?

— Нет, мэм. Я ничего о них не знаю.

— Узнаешь, детка. — Самодовольная улыбка. — Узнаешь!

Порто-Венере, январь 1816 года

— Два месяца! Проклятие.

Грохот разбившейся бутылки не произвел впечатления ни на кого из обитателей виллы Тоскана, так как подобное происходило практически ежедневно. Хозяин беспробудно пил. И чем глубже он погружался в дурное настроение, тем более терпимыми становились домочадцы. Однако мало кто осмеливался выходить из своей комнаты по вечерам, опасаясь встретиться с ним в длинном лабиринте коридоров, по которому он бродил как привидение.

Сегодня вечером он не скитался по вилле — лежал в пьяном оцепенении на своей кровати и боролся с приступами тошноты. Он задыхался под бинтами. Его сжигала внутренняя лихорадка. Глаза горели и слезились, как будто он долго смотрел на солнце.

Сравнение вызвало у него невеселый смех. Он бы с радостью подставил лицо солнцу и ощутил на себе действие его слепящих лучей, если бы мог видеть. Его разобрал кашель, сухой, лающий. Кашель появился недавно и свидетельствовал о болезни. Это заключение привело его в ярость. Неудивительно, что он болен. Его лишили спокойствия! Он не находит отдохновения даже на дне бутылки.

Делла все еще жила в доме. Два мучительных месяца. И все потому, что его жалкая совесть не позволила ему прогнать ее прочь.

Он не поверил своим ушам, когда через два дня после приезда она заявила экономке о том, что хочет некоторое время пожить в Италии. Более того, она попросила у него совета насчет виллы поблизости.

Взбешенный, он попытался отпугнуть ее: заставил экономку рассказывать ей страшные истории о разбойниках, которые бродят по холмам, и о пиратах, которые держат в страхе портовые городки вроде Порто-Венере. Слух об одинокой и, следовательно, беззащитной англичанке быстро распространится по побережью. Ее ограбят, изнасилуют или убьют.

Но Делла, как он понял к своему огромному неудовольствию, оказалась чрезвычайно упряма. Она письменно уведомила его о том, что останется в Италии, поможет он ей или нет. Она не принадлежит к храбрым путешественникам. К его сведению, она никогда не уезжала дальше фамильного поместья или Хиллфорд-Холла. Одному Богу известно, как ей удалось без происшествий добраться до Порто-Венере.

И он смирился, хотя и неохотно. Если она настолько глупа, что не поддается разумным доводам и отказывается возвращаться в Англию, пусть остается под его крышей сколько угодно. Тихо чертыхнувшись, Рейф взял с тумбочки уже открытую полную бутылку. Он сделал большой глоток и закашлялся, когда спиртное обожгло горло.

Он жестоко просчитался. Если бы он предполагал, чего ему будет стоить постоянное присутствие Деллы, он бы предпочел подвергнуться порке. Он превратился в пленника в собственном доме, приговоренного прятаться днем и красться закоулками ночью из страха, что она раскроет его тайну.

Она сделала невозможным его спокойное, почти монашеское существование. По утрам ее звонкий голос врывался в его мысли. Весь дом пропах ароматом ее духов, пробуждавшим страсть, которая, как он считал, давно умерла.

Из ночи в ночь он сходил с ума от желания, лишенный возможности когда-либо утолить его. Никто никогда не изобретал более изощренной пытки.

Вот поэтому он пил.

Он сделал еще один глоток. Пылая в огне, обливаясь потом и дрожа, он тщетно сражался с эмоциями, которые не должны жить в нем, и с грезами, которым нельзя давать волю. Возможно, лихорадка убьет его. Так будет лучше.

— И тогда наконец, — заплетающимся языком пробормотал он, — я обрету покой.

— О, миледи! Вот вы где! — воскликнула Сара, найдя Деллу в огороде. — Немедленно идите со мной!

Делла, на коленях поливавшая спаржу, подняла голову и сдвинула на затылок широкополую соломенную шляпу.

— В чем дело?

— В синьоре, миледи. — Сара покачала головой. — Он помешался, вот уж точно! Мечется по дому, круша все, что попадается под руку. Он пьян вдрызг, прошу прощения за выражение, миледи. Они пытаются остановить его, но очень недостойным образом.

Делла встала на ноги и отряхнула юбку.

— Что вы имеете в виду?

— Экономка привела двух полевых рабочих — рослых мускулистых парней. Как бы они не укокошили его.

— Это еще что такое!

Сопровождаемая Сарой, Делла решительным шагом направилась к дому. Она на ходу сняла перчатки, фартук и соломенную шляпу, которую купила в деревне, чтобы предохранять лицо от солнца.

Хотя со дня своего приезда она ни разу лично не переговорила с синьором, он, к ее изумлению, согласился предоставить ей жилье. Впрочем, ведь она и не видит его в доме.

В ответ на его гостеприимство она занялась виллой. Дел было невпроворот: очистить сад от сорняков, убрать и проветрить комнаты, починить множество вещей, которые никогда бы не пришли в такое состояние, не будь хозяин слеп. Сопротивление экономки только подстегнуло ее решимость. Она хотела приносить пользу, а своей работой могла хоть в малой степени отплатить хозяину за его любезность.

Он никоим образом не выражал своего одобрения и вообще никак не реагировал на ее деятельность. Его присутствие в доме выдавали только шаги в коридоре по ночам.

Делла также знала, что он постоянно пьян. Однажды, увидев, что его дверь не заперта, она постучала и, не получив ответа, вошла. Хозяин оказался в комнате, о чем заявил тем, что с удивительной точностью запустил ей в голову глиняным кувшином, от которого она едва увернулась.