Позднее, парализованный отсутствием конкретных задач и страхом перед британцами, австрийский флот сделается пассивным. Крошечная эскадра контр–адмирала Сушона окажется в очень скверном положении. Особенно с учетом тех сил, которыми располагала Антанта.
Перед началом Первой мировой войны наиболее сильным на Средиземноморском театре являлся флот Франции, состоявший из 16 дредноутов и броненосцев, 6 крейсеров и 24 эсминцев. Союзники Франции — англичане имели не менее внушительные силы, состоявшие из 4 броненосных крейсеров водоизмещением по 14 тысяч тонн каждый, 4 легких крейсеров, подобных «Бреслау», и 14 эскадренных миноносцев. Но ядром этого флота были три мастодонта: линейные крейсера «Индефатигейбл», «Индомитейбл» и «Инфлексибл». Эти улучшенные копии знаменитого «Инвинсибла» весили от 18 тысяч тонн и выше и несли по восемь тяжелых орудий калибром 305 мм Вся тройка могла уничтожить любое судно, находящееся в пределах досягаемости их чудовищных пушек. Любое! Кроме дредноутов. Но дредноуты были только у Австро- Венгрии, а ее позиция в начавшейся войне была пассивной и инертной, особенно на море.
При подобном стратегическом пасьянсе ни в Лондоне, ни в Париже «Гебен» серьезных опасений не вызывал. А зря. До тех пор пока не был выработан общий план, французы и британцы действовали по своему разумению. Французская эскадра вышла из Тулона 3 августа, направляясь к африканскому побережью. Приказ командующему флотом вице–адмиралу Буэ де Лапейреру не ограничивался лишь перевозкой войск — при встрече с германскими кораблями последние надлежало уничтожить. Однако соединение Сушона не появилось, и французы полностью сосредоточились на транспортировке воинских контингентов.
Что касается командующего Средиземноморским флотом Великобритании адмирала Беркели Милна, то он предпочитал строго выполнять распоряжения Адмиралтейства Словно из Лондона видели лучше, чем он на месте. Лорд Фишер не зря считал Милна «паркетным адмиралом и полным ослом». Сэр Беркели созидал карьеру на скачках и светских раутах, а не на обветренном мостике своего флагмана. В реальности, адмирал сделал все, чтобы упустить «Гебен».
Отсутствие у союзников координации и инициативы давали Вильгельму Сушону шанс. Пока Лондон третировал Милна бесконечными приказами, а французский конвой полз к берегам Африки, немцы 3 августа взяли курс на остров Сардинию. На коротком совещании с офицерами германский командующий решает атаковать алжирские порты Бон и Филиппвиль сразу после сообщения о начале войны. Чуть позднее контр–адмирал получает секретный приказ идти в Константинополь, в связи с подписанием накануне германо–турецкого соглашения о союзе.
Дальше началось то, что в одних исторических источниках назвали громким словом «погоня» или «прорыв», а в других — «ползанием сонных мух по акватории Средиземного моря». Но так или иначе, даже получив приказ, адмирал–авантюрист решает сделать первые выстрелы этой войны — «Гебен» и «Бреслау» идут к алжирскому побережью. Теперь немецкий адмирал с повадками корсаров из романов Сабатини ведет корабли к Гибралтару, надеясь таким образом дезориентировать противника.
О подобном шаге немцев Милна предупреждало и Адмиралтейство, приказав срочно отправить в Гибралтар два линейных крейсера из трех: «Индомитейбл» и «Индефатигейбл». В Лондоне и представить не могли, что немцы имеют другие планы. Рассматривались две возможности: либо германская эскадра с боем прорывается в Атлантику и Северное море на соединение с Гохзеефлотте, либо интернируется в любом нейтральном порту. Вариантов не было! Во всяком случае, так считали союзники по Антанте. Вильгельм Сушон думал иначе.
Пока же на поиски беглецов Милн отрядил легкий крейсер «Чатам». Тот посетил Мессину и, никого не обнаружив, известил флагмана об исчезновении противника. Адмиралтейство охватила легкая паника. Дело усугублялось и тем, что Германия находилась в состоянии войны с Францией, но еще не воевала с Великобританией. Сушон в это время, проигнорировав (временно) приказ из Берлина, ринулся демонстрировать «германскую мощь».
На рассвете 4 августа «Гебен» появился у Филиппвиля, а «Бреслау» — у Бона, начав обстрел побережья, длившийся порядка 10 минут. «Возбуждение первого боя радостно охватило всех», — позднее докладывал контр–адмирал. Немцы израсходовали 103 снаряда на обе цели и быстро отошли, как только ответили французские гаубицы. Смысла в этой бомбардировке не было, разве что кости размять и флаг показать. Кстати, некоторые историки (среди них И. Бунич) утверждают, что германские корабли во время обстрела подняли русские флаги. Кого хотел обмануть Сушон таким образом (если это действительно правда), также неясно. Разве что совсем уж недалеких туземцев и их верблюдов. Россия не просто не имела линейных крейсеров в этом районе — она не имела их вообще! Четыре начатых перед войной корабля подобного типа так и не были достроены. Но это к слову, о флагах. Потешив себя (хотя в рапорте говорилось о серьезном ущербе портам и задержке отправки колониальных войск), немцы поворачивают на восток — к Константинополю. Наступало время уносить ноги.
Флот Лапейрера находился в этот момент у Балеарских островов, и встреча с его кораблями для немцев не сулила ничего хорошего. Но, удачно разойдясь с медлительными французами, в 10 часов 15 минут эскадра Сушона обнаруживает дым на встречном курсе. Буквально через минуту незнакомцы определились — у немцев перехватило дыхание! На них надвигались британские исполины — «Индомитейбл» и «Индефатигейбл». Англичане, идущие в Гибралтар, были ошарашены не меньше.
Взревели колокола громкого боя, и гиганты, не обменявшись традиционным салютом, развернули свои башни, уткнувшись друг в друга жерлами громадных орудий. Британские корабли мгновенно развернулись и легли на курс преследования. Открыть огонь крейсера не могли — между Великобританией и Германией официально все еще сохранялся мир. Черчилль в Лондоне испытывал муки Тантала, бросив в эфир: «Держите его, война будет объявлена в любой момент!» Политику, не меньше чем германскому адмиралу, не терпелось пустить первую кровь.
Началась «полная трагизма» погоня! Все три корабля развили максимально возможный ход. Сушон прекрасно понимал, что теперь он в цейтноте, и ему нужно не только оторваться от преследователей, а уйти на расстояние, недосягаемое для британских 305–мм орудий. Позднее немецкая историография назовет эту погоню «эпической», красочно описывая, какие чувства владели всеми, кто находился на мостике корабля. Тем, кто находился в низах — в машинном отделении, было не до волнений — там шла адская, тяжелая работа. Немцы выжимали из машин все возможное, и Сушон в своем рапорте прямо указывает на смерть нескольких кочегаров от жары и переутомления. Пока что «Гебен» поддерживал скорость 22,5 узла (около 42 км/ч), временами развивая 24 узла (44,4 км/ч), несмотря на неисправности в котлах, которые так и не удалось устранить.
У англичан были свои проблемы: их крейсера давно не были в доке и не проводили чистку днищ от водорослей и ракушечника, а их кочегарные команды были укомплектованы по штату мирного времени, то есть имели меньше людей, чем требовалось в подобных обстоятельствах. Неудивительно, что уже через несколько часов марафона преследователи начали отставать. В Лондоне наконец опомнились и послали радиограмму с разрешением атаковать «Гебен», если только он нападет на французские порты, что германский корабль уже сделал.
Адмирал Милн получил этот приказ только в 17 часов, но к 15 часам 36 минутам Сушон уже так оторвался от преследователей, что в бинокли едва различались их дымы. Некоторое время контакт с германской эскадрой поддерживал примчавшийся из Бизерты легкий крейсер «Дублин», но вскоре отстал и он. И пока в умах лордов в Адмиралтействе и адмиралов на месте событий роились взаимоисключающие мысли, Сушон и его корабли исчезли.
Во время этих драматических событий в своей позиции окончательно определилась Италия. Страна покинула Тройственный союз (Германия, Австро–Венгрия, Италия) и официально объявила о своем нейтралитете. Впрочем, контр–адмирал получил приятное известие: германский морской атташе в Риме передал на его эскадру. «Несмотря на участие в Союзе (!), Италия остается нейтральной, но флотское командование не одобряет этого и расположено дружески к нам». Поэтому, пока британские корабли прочесывали северный вход в Мессинский залив, Сушон, не колеблясь, повел свои корабли в Мессину, где оставался до вечера 6 августа, принимая уголь и выслушивая невнятные претензии итальянских властей о нарушении срока пребывания в нейтральном порту. Действительно, немцы пробыли в Мессине 36 часов вместо положенных 24–х.
