Он подхватил ее из двери вертолета на руки, и прошла целая минута, прежде чем ее нога коснулись земли. Остаточные следы ее фобии к прикосновениям исчезли окончательно. Фреда чувствовала, что наверняка позволила бы ему попытаться установить рекорд выносливости, если бы доктор Янгблад не выказывал недовольство и в конце концов не уговорил Пола опустить ее на землю.

— Я должен освидетельствовать ваше физическое и умственное состояние, — сказал доктор. — Сколько пальцев?

— Два, — ответил Пол. — А что с земной женщиной? Она выглядит немного осунувшейся.

— Сядьте на камень, — сказал доктор, угрожающе размахивая резиновым молоточком, — и положите ногу на ногу.

— Стойте в сторонке, доктор, когда будете стукать. Я боюсь сбросить вас ногой с утеса.

Состояние здоровья Пола удовлетворило психиатра, и Фреда стала наблюдать за выгрузкой тюка с ее оборудованием, а Пол разговаривал с доктором.

Тюк с вещами Пола был упакован и готов к отправке, и пилот погрузил его на борт.

— А где же твой полевой журнал наблюдений? — спросила Фреда.

— Поговорим о нем по прибытии на место, — буркнул Пол.

По сигналу взлета вертолет набрал высоту и оставил их одних на тысячеметровой высоте над уровнем моря; Пол повернулся к ней.

— Твое мачете — это все, что тебе понадобится нынче ночью. Я хочу привести тебя на место до захода солнца, чтобы показать вид, открывающийся с пика Солнечного Заката. Это в шестнадцати километрах пешего хода отсюда, а по пути я покажу тебе орхидеи. Становись!

Он крупно зашагал по кораллам босыми ногами по направлению к линии зарослей орхидей, находившихся на порядочном расстоянии, говоря на ходу;

— Старые рифы полностью поглотили поток лавы из вулкана, и поэтому почва внутри кораллового кольца очень плодородна. Есть еще одна терраса орхидей выше нас, и одна — ниже. Выше орхидей растет лес умеренных широт, за ним — страна лугов, а дальше начинается конус вулкана. Внутри конуса есть озеро, а трещина, вон там в утесе, образована потоком воды, вытекающей из озера. Эти ближайшие к нам орхидеи — мужские. Они выставлены по периметрам зарослей и вблизи трещины, отгораживая заросли от потока.

— По ночам, как мне известно, они ходят ухаживать за женщинами, — заметила Фреда.

Пол засмеялся:

— Это был спонтанный ответный импульс на высказанную Халом Полино идею. Я никогда не относился к этой гипотезе серьезно, но впереди было так много для меня непонятного, что я был готов работать с какой угодно гипотезой.

— Да ладно, Пол. Как они опыляются?

— Я построил теорию. В основном она исходит из экологии острова и позволяет объяснить, почему заросли мужских орхидей выставлены по периметрам.

Они уже были около зарослей; Пол подошел к орхидеям и вытащил из земли мертвый стебель, который угнездился на коралловой прожилке, но не смог выжить. Он показал ей раздвоенный корень с двумя яйцевидными наростами в его развилке. Она взвесила растение на руке.

— Карон-тюльпаны были ни то ни се по сравнению с этим.

— Они находятся на более низком уровне шкалы, — заметил он, не говоря о какой шкале ведет речь, и добавил: — Я полагаю, ты их уничтожила.

— Да. Они оказались смертельно опасными, — говорила она, пока они входили в заросль по чистой, поросшей только травой тропке более метра шириной. — Ты проторил эту тропу? — спросила она.

— Нет. Заросли иссечены ими вдоль и поперек. Тропы между мужскими и женскими цветами более широкие и всюду ровно полтора метра. Постоянная ширина проходов дала мне первый намек на их способ опыления.

Фреде было и приятно, и любопытно. Без тропинок было бы трудно пробираться между толстыми стеблями — некоторые были высотой до двух с половиной метров — с завитками, свисающими немного выше бедерного утолщения, и крупными пластинчатыми листьями ниже бедер. Шагая следом за ним, она пристально вглядывалась в громадные цветки, имевшие окраску от белого до бледно-розового.

Один раз он остановился и посадил ее себе на плечи, чтобы она могла рассмотреть цветок поближе; лепестки чашки были развернуты наружу и образовывали круг диаметром около метра. Изящный рисунок красного тона по Венчику и краю лепестков напоминал Чашу Александра — Cymbidium alexanderi, — если бы не всего одна тычинка в цветке и полное отсутствие пестика. Тычинка была почти пятнадцать сантиметров длиной.

Продолжая держать ее на плечах, Пол заметил:

— Тычинка плотно соединена с клювиком. В женском цветке есть единственный пестик на яйцеводе, почти выродившийся, но очень чувствительный.

— При единственном и на всю жизнь окончательном «расцветании», — сказала она, — ты должен бы был назвать их орхидеями-дылдами.

— У женских цветов бедра выражены более четко, — сказал он, — поэтому, выбирая название, я отдал предпочтение женскому полу.

Со своего насеста она могла видеть поле орхидей далеко и на некотором расстоянии заметила ярко-красную орхидею.

— Отсюда этот цветок кажется прелестным, — сказала она.

— Так я отнесу тебя поближе к нему, — ответил он, двинувшись без видимого усилия и очень плавно. Она вспомнила, что на Земле, когда его внимание привлекало какое-нибудь явление, он, начиная движение или останавливаясь, действовал очень резко, но здесь он устремился к цветку и добрался до него без всякого напряжения, сохраняя плавную грациозность движений.

— Мы можем пойти побыстрее, — сказал он, — я хочу добраться до вершины до заката.

— Мне показалось, ты знал, что я выкорчую тюльпаны. Ты понимал, что они разумны?

— Если тебе нравится, называй это так, — сказал он. — Они обладают разумом социальных насекомых, и если они оказались смертельно опасными, то смертельно опасен и пчелиный рой. Каких опылителей они использовали на Земле?

— Ос, — сказала она.

— Свой свояка… — сказал он презрительно. — Орхидеи никогда не смогли бы адаптироваться на Земле. Они высеваются только один раз в год и дают всего одно семя.

— Как они вообще смогли появиться в этой траве?

— Они слезли с дерева, так же, как когда-то поступили мы, — ответил он. — Много геологических эпох тому назад они были грибковыми паразитами. Когда лава покрыла землю, она уничтожила траву, но оставила нетронутыми несколько стволов деревьев с гостившими на них орхидеями. Так у орхидей оказался плацдарм раньше, чем вновь появилась трава.

Теперь она не замедляла их движение к цели своим мелким шагом, и он покрывал, по крайней мере, восемь километров в час, неся ее легко и удобно. С высоты его плеч она хорошо видела коралловый выступ, поднявшийся метров на пятнадцать над террасой; к этому выступу и направлялся Пол.

— На тебе сидеть легче, чем на идущей шагом лошадке штата Теннесси, — сделала она ему комплимент, когда он наконец опустил ее у подножья кораллового выступа.

— Отсюда рукой подать до его вершины, — сказал он.

В косых лучах солнца они могли видеть с вершины то, что было ниже кромки террасы, а за орхидеями открывался вид на некое подобие крепостных валов в пяти километрах от них. Вода падала с верхнего яруса, вытекая из глубокого ущелья, которое водопад проточил в коралле, и она заметила, что обращенная к ним сторона откоса выглядела изъеденной оспинами.

— Это остатки морских гротов, — объяснил ей Пол, — которые стали пещерами, когда коралловый риф поднялся.

Над утесом возвышались другие террасы, поднимавшиеся розовыми ярусами к зеленому подножью горы, которая вознесла покрытый снежной шапкой конус до струившихся вокруг него и вытягивающихся по направлению движения дымчатых облаков.

— Солнечные лучи, — сказал Пол, — отражаются кое-где от коралла и слегка подкрашивают снег и облака. Мы немного опоздали. Начинает разливаться краска стыда… Ляг здесь. Устрой голову поудобнее на моих руках и посмотри вместе со мной, как будет угасать день.

Она надеялась, что передатчик поймал его последнюю фразу. Пол сделался флорианином до полного «прощай Земля навеки». Из каждой его фразы росли цветы. Возможно, плавность его шага, которой она так восторгалась по пути сюда, лучше было бы сравнивать не с мерным журчанием воды, а с шелестом зеленых зарослей. Свернувшись калачиком, словно в люльке, между его дельтовидной и трапециевидной мышцами, она обнаружила, что мускулатура его тела тверже коралла: может быть, он и спятил, но в ребенка от этого не превратился.