Она уже навела порядок в эмоциональных уголках своего сознания, когда в отсветах заката возник зашедший за ней Хал, и смогла по достоинству оценить искренность, звучавшую в его голосе:

— В вашем платье из зелени и в золоте ваших волос, доктор, вы так же прекрасны, как Карон-тюльпан.

Вопреки своему желанию она улыбнулась и сказала:

— Поберегите ваши румяные яблочки для сеньорит из Старого Города. Лучше подайте мою накидку!

— Мог бы я звать вас Фредой, доктор Карон? Дело в том, что я не готов для официального обеда.

Она не одобряла обращений по имени между руководителями подразделений и аспирантами, хотя такая практика была общепринятой, но ей не хотелось, чтобы нынче вечером он держался скованно. Она предпочитала, чтобы он вел себя с ней как можно ближе к той манере, в которой держался с Полом.

— Можете называть меня Фредой, как только мы выйдем с территории станции. И я рада, что вы не готовились на сегодня к официальному обеду, потому что у меня есть для вас одна черная работа. Мы зайдем в оранжерею и подвесим женский тюльпан, который сейчас флюорографируется.

Как только они двинулись по мощенной каменными плитами дорожке к ее служебному помещению, он сказал:

— Мне удалось сделать заказ в «Наполи».

«Наполи»! Он в самом деле выбрал место, где их не сможет увидеть никто из персонала станции: это был слишком дорогой ресторан.

— Хал, двадцати долларов не хватит покрыть даже краешек счета в «Наполи». Мы устроим складчину.

— Нет, ма-ам, — сказал он твердо. — В студенческом общежитии некогда появился своего рода банк. Он существует уже три года, вырастая с каждым семестром и ожидая того первого студента, который заманит вас на свидание. Нынче вечером я без труда сорвал его.

— Вы выиграли на мне пари?

— Не обошлось без споров. Некоторые заявили, что я играю нечисто, поскольку знают, что вы хотите поговорить со мной о Поле — докторе Тестоне, но я убедил их, что дело исключительно в моем итальянском шарме. Однако существовали подзаконные акты, принятые уже после того, как объединенный фонд был образован. Выигравший дает обещание представить описание мельчайших подробностей проведенной с вами ночи в мотеле.

— Вы прекрасно знаете, что никакого мотеля не будет.

— Конечно, — согласился он, — но они получат описание, за которое заплатили. Так что, поскольку ваша репутация все равно загублена, вы тоже можете расслабиться и веселиться целый вечер.

Когда он открыл перед ней дверь оранжереи, она сказала с притворным негодованием:

— Ваша оригинальная логика не поможет вам заманить меня в ловушку... Смотрите, Хал!

Он щелкнул выключателем, и с первого взгляда она поняла, что женский тюльпан мертв. Цветок упал на флюороэкран, выбросив при падении семена. Некоторые остались возле экрана, но большинство крошечных черных капелек рассыпалось по белому линолеуму.

— Она упала замертво, — сказал Хал.

— Собирайте семена и кладите эти останки в холодильник. Я хочу посмотреть флюороснимки.

— Сраженная красителем для растений, — с грустью в голосе продолжал Хал, собирая семена, — и дня не пробыв на Земле. Я всегда говорил, что этот мир жесток.

Фреда вынула ролик со снимками и пошла с ним к своему столу. На последних кадрах, полученных перед тем, как растение упало, была хорошо видна система хитросплетенных вен, очерченная рамкой флюороэкрана. Эти линии не были осмотическими каналами; было очевидно, что они противились проникновению красящего вещества. Сеть вен поднималась вверх от основания, разбегалась от стебля по отросткам и сходилась в нечетко видимом узле под воздушной камерой, затем вновь расходилась и поднималась вверх.

— Я насчитал тридцать семян, — сказал Хал, складывая их в увлажнитель на ее столе.

— Должно быть тридцать два, но я поищу потерявшуюся пару утром. Положите погибшее растение в холодильник. Завтра я отправлю его в лабораторию.

Хал поднял горшочек и величественно понес к холодильнику, скорбно напевая «Приими, Господи».

— Полно дурачиться, — сказала она, — вы заставляете меня чувствовать себя убийцей.

Хал захлопнул дверцу холодильника и повернулся к ней:

— Ваша теория, доктор? Краситель для растений не может убить цветок.

— У меня нет теории, но искать ее, вероятно, следует в клеточном строении тюльпана. Здесь какая-то сложно переплетенная сеть, напоминающая вены.

Он посмотрел вниз:

— Или нервную систему с ганглием... Пойдемте, доктор. Мы можем прозевать наш заказ.

Когда они собрались уходить, Фреда, прежде чем выключить свет, долго смотрела на мужской тюльпан.

— Если есть какой-то способ адаптировать этот цветок на Земле, я его найду. Карон-тюльпан будет наследством, которое я оставлю будущим Тестонам.

— Иногда, доктор Карон, в ваших речах одинаково много и от влюбленной женщины, и от ученого-биолога.

Как только они прошли ворота автомобильной стоянки, Хал сказал:

— Теперь вы — Фреда, ведь формально — мы вне пределов базы.

— Хорошо, пусть автостоянка — уже не станция… Но взгляните на это множество машин. После четырех месяцев отсутствия — вы, конечно, понимаете — холостяки из сектора Эйбл должны бы быть в городе.

— Когда мужчина сказал женщине, которую любил целых четыре месяца, «прощай навеки», проходит по крайней мере неделя, прежде чем у него снова появляется желание гоняться за шнурками.

— Что такое шнурок?

— Это термин двадцатого века для обозначения девушек-кокеток. Он происходит от выражения «шнурок для виселицы», смысл которого в том, что, поволочившись за шнурком, ты рискуешь оказаться на виселице брака с нею на шее.

— Не тратили бы вы попусту время на откапывание всех этих несуразностей.

— Теперь вы — доктор Карон… Фреде было бы только приятно оттого, что кавалер вытащил ее из дома, несмотря на свежесть своих воспоминаний о Флоре.

— В таком случае благодарю за комплимент, Хал, — сказала она перед открытой для нее дверцей машины.

Усадив Фреду, Хал обошел автомобиль кругом и, сев на водительское место, выгнулся, чтобы забраться в карман за ключом зажигания. Мог бы достать ключи до того, как сел в машину, подумала она, но промолчала. В этот вечер ей надлежало быть просто Фредой.

— Обычно, — говорил он, как бы извиняясь, — когда я забираюсь в маленький автомобиль с красивой женщиной, во мне просыпается инстинкт осьминога, но из уважения к моему недавнему другу и наставнику — а также вашему жениху Полу Тестону — я намерен вести себя пристойно. Это мой способ выставить свою персону в качестве кандидата на роль близкого приятеля в связи с тем, что Нол переметнулся к Флоре.

— Вы действительно только шутите?

— Она могла бы его пленить. Но Пол — специалист, а специалисты, они вроде монахов, которые несут крест непорочности по отношению ко всему женскому роду. Флора — женская планета. Вы слышали болтовню Гектора. Неопытный мужчина видит в ней полную страсти безмолвную даму, а я — просто немую девку… С вами, Фреда, мне не приходится подбирать выражения — ведь ваши умственные способности признаны компьютерами.

— Благодарю, кандидат в близкие приятели.

— Зная женщин, я ступил на Флору, как мастер карате выходит на ковер. Но, если серьезно, я думаю, Пол в безопасности. У него нет слабостей, и у него есть вы.

— Спасибо, приятель.

Его голос понизился до хриплого шепота, а рука поползла по спинке сидения позади нее.

— Странные духи прячутся в цветах Флоры. Я-то знаю, потому что я — Зеленый Шершень.

— Спокойно, приятель, — сказала она, отодвигаясь. — Скажите-ка мне, Зеленый Шершень, что такое «Галатея»?

— Галатея была статуей, такой прекрасной, что ее создатель влюбился в нее, и его любовь вдохнула в нее жизнь. Но Венера Милосская оказалась ревнивой и превратила Галатею в камень…

— Все это из греческой мифологии. А вы — итальянец.

— Рим превзошел Грецию. Что бы ни сделал грек, итальянец сделает гораздо лучше.

— Еще вопрос. Что такое Гипотеза X, о которой говорит Пол?