Робби извлек меч, предпочитая хотя бы умереть с оружием в руках, и наблюдал, как трое пытаются сбежать с обратившегося в эшафот сооружения по открытой задней стенке. Однако яростное пламя обожгло их. Спасаясь, они спрыгнули. Лишь один долетел до земли благополучно, его падение смягчили тела солдат внизу, но двое других переломали кости. Один из четырех размещенных на башне флагов объяло пламя, и лилии обратились в тлеющие угли. Затем башня рухнула. Сначала она валилась медленно, со скрипом, разбрасывая искры, затем падение ускорилось. Исполинская конструкция накренилась, как идущий ко дну гордый корабль. Люди у ее подножия бросились врассыпную, а Робби все еще не двигался. Роланд достиг земли, и Робби остался совершенно один на объятой пламенем, рушащейся башне. Он ухватился за прочную подпорку. Громада с грохотом ударилась о грунт, подняв облако искр. Робби оторвало от бруса. Он покатился среди языков пламени и густого дыма. Двое французов заметили его и ринулись в пелену, чтобы вытащить. От сотрясения молодой человек лишился сознания, но когда ему плеснули в лицо водой и стащили кольчугу, то оказалось, что он чудесным образом избежал повреждений.

– Господь спас тебя, – сказал один из солдат.

Наваррцы на стене Бретея злорадствовали. Арбалетный болт ударил в бревно поверженной башни, обратившейся теперь в адское пекло.

– Надо уходить отсюда, – сказал спаситель Робби.

Второй человек подал Робби меч, а первый помог встать на ноги и направил к шатрам французов.

– Роланд… – промолвил шотландец. – Где Роланд?

Последний болт, пущенный наваррцами вдогонку, безвредно шлепнулся в грязь. Робби сжал меч. Он спасся, но чего ради? Ему хотелось разрыдаться, но молодой человек не смел – он ведь солдат, да вот только на службе у кого? Он шотландец, но если ему нельзя воевать против англичан, тогда какой в нем прок?

– Господь уберег тебя, друг мой, – приветствовал его Роланд де Веррек, не получивший при падении башни ни царапины. Француз протянул руку и поддержал Робби. – Тебе предначертана священная судьба.

– Турнир! – раздался язвительный возглас.

Робби, все еще не очухавшийся, увидел своего дядю, окутанного дымом от горящих обломков.

– Турнир? – переспросил Робби.

– Король возвращается в Париж и хочет устроить турнир! Турнир! Англичане отливают у него в стране под каждым кустом, а он игрушками забавляется!

– Не понимаю, – пробормотал Робби.

– Как звали малого, который играл на флейте, пока его город горел?

– Нерон, – отозвался Робби. – Вроде бы.

– Вот и мы играем в турниры, пока англичане метят каждый куст во Франции. Нет, не метят, а оставляют целые кучи зловонного дерьма по всей драгоценной земле короля Иоанна, а ему и дела нет! Ему турнир подавай! Так что седлай коня, собирай вещи и готовься к отъезду. Турнир! Лучше бы я в Шотландии остался!

Робби оглянулся в поисках Роланда. Не зная точно почему, он восхищался молодым французом, и если кто способен был истолковать причины ниспосланного Богом поражения, так только он. Но Роланд был занят оживленной беседой с человеком в незнакомой Робби накидке. На его джупоне была изображена вздыбленная зеленая лошадь на белом поле. Шотландцу никогда прежде не доводилось видеть такого герба среди воинов короля Иоанна. Чужак что-то негромко и настойчиво говорил Роланду, который, похоже, задал несколько вопросов, потом пожал собеседнику руку. И когда он повернулся к Робби, лицо его просто лучилось от счастья. Вся остальная армия короля могла горевать, потому что надежды Франции обратились в пылающий костер на сыром поле, но Роланд де Веррек просто сиял от счастья.

– Я обрел цель, – сообщил он Робби. – Подвиг!

– В Париже намечается турнир, – сказал юноша. – Там без тебя наверняка не обойдется.

– Нет, – отрезал Роланд. – Дева в беде! Негодяй похитил ее у законного супруга, увез силком, и меня просили спасти несчастную.

Робби вытаращил глаза на рыцаря-девственника. Ролан говорил совершенно серьезно, словно действительно считал себя рыцарем из тех героических песен, что распевают трубадуры.

– Вам щедро заплатят, мессир, – произнес рыцарь в зелено-белом джупоне.

– Честь совершить подвиг – сама по себе достаточная плата, – провозгласил Роланд де Веррек, но быстро спохватился. – Однако, если твой господин граф предложит небольшое вознаграждение, я, разумеется, буду счастлив.

Он поклонился Робби.

– Мы еще встретимся, – пообещал француз. – И не забывай о моих словах: ты спасен для высшей цели. Ты благословен. Как и я. Рыцарский обет!

Лорд Дуглас смотрел в спину удаляющемуся де Верреку.

– Он и вправду девственник? – В его голосе прозвучало недоверие.

– Роланд клянется, что так, – ответил Робби.

– Неудивительно, что правая рука у него такая крепкая, – пробормотал Дуглас. – Но сам он наверняка чокнутый, как чертов горностай.

Шотландец сплюнул.

Роланд де Веррек принял рыцарский обет, и Робби ему завидовал.

– Прости меня, – сказал Томас.

Он не собирался говорить громко и обращался к распятию, висящему над главным алтарем церквушки Святого Сардоса, что располагалась близ замка Кастийон-д’Арбизон. Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей у бокового алтаря святой Агнессы, где молодой бледный священник пересчитывал новенькие генуаны.

– Простить за что, Томас? – поинтересовался священник.

– Ему ведомо.

– А тебе нет?

– Ты просто отслужи за меня мессу, отче, – попросил Томас.

– За тебя? Или за людей, тобой убиенных?

– За мной убиенных, – подтвердил Томас. – Я дал достаточно денег?

– Ты дал мне столько, что можно новую церковь построить, – отозвался священник. – Угрызения совести – вещь дорогостоящая.

Томас едва заметно улыбнулся.

– Те люди были солдатами, отче, – напомнил он. – Они умерли, исполняя долг перед своим господином. А мой долг – обеспечить им покой в загробном мире, не так ли?

– Их сеньор был прелюбодеем, – сурово заметил отец Левонн.

Отец Меду, его предшественник, умер за год до того, и епископ Бера поставил взамен него отца Левонна. Томас подозревал, что новичок шпион, потому что епископ принадлежал к сторонникам графа Бера, который некогда владел Кастийон-д’Арбизоном и хотел вернуть город, но, судя по всему, прелат послал Левонна в расчете избавиться от помехи.

– Я язвил совесть епископа, – пояснил священник Томасу.

– Язвил?

– Проповедовал против греха, сир, – растолковал Левонн. – И епископу не нравились мои проповеди.

После того разговора отец Левонн научился обращаться к Томасу по имени, а Томас усвоил привычку приходить к молодому, искреннему священнику за советом и всякий раз, вернувшись из набега на вражескую территорию, заглядывал в церковь Святого Сардоса, исповедовался и платил за мессы, которые просил отслужить за убитых им людей.

– Выходит, раз граф де Вийон был прелюбодеем, то заслуживал кастрации и смерти? – осведомился Томас. – Отче, да в таком случае половину этого города следует предать смерти.

– Только половину? – хмыкнув, спросил Левонн. Потом продолжил: – Говори о себе. Я предпочел бы предать наказание Вийона в руки Господа, но быть может, Бог избрал тебя в качестве своего орудия?

– Я поступил неправильно?

– Это ты сам мне скажи.

– Просто отслужи мессы, отче, – сказал Томас.

– А графиня де Лабруйяд, эта закоренелая прелюбодейка, находится здесь, в замке, – продолжал отец Левонн.

– Хочешь, чтобы я убил ее?

– Бог распорядится ее судьбой, – негромко заявил священник. – Вот только граф де Лабруйяд едва ли захочет ждать так долго. Он потребует ее назад. Город процветает, Томас, и мне не хотелось бы, чтобы граф или еще кто-то нападал на него. Отошли ее прочь, и чем дальше, тем лучше.

– Лабруйяд сюда не сунется, – мстительно заметил Томас. – Это всего лишь жирный болван, и он меня боится.