– А ты, Робби, будешь драться?

Парень покраснел:

– Я дал клятву.

– К черту клятву!

– Я дал клятву, – не сдавался Робби.

Англичане захватили его в плен, но за него был уплачен выкуп в обмен на обещание больше не сражаться против британцев. Обещание было дано, а выкуп был заплачен другом юноши, Томасом из Хуктона. В течение восьми лет Робби держал слово, но теперь дядя подстрекал его нарушить клятву.

– Какие у тебя есть деньги, парень?

– Твои, дядя.

– И много осталось? – Дуглас медлил, заметив смущение племянника. – Выходит, опять проигрался?

– Да.

– В долгах?

Робби кивнул.

– Если хочешь получить еще, дерись. Скинь свой позорный камзол и облачись в кольчугу. Христа ради, Робби, ты ведь хороший боец! Ты нужен мне! Разве у тебя нет гордости?

– Я дал клятву, – упрямо повторил Робби.

– Так возьми ее назад. Или стань нищим. Мне плевать. А теперь забирай эту тощую бабенку и докажи, что ты мужик. Увидимся за ужином.

Там лорду Дугласу предстояло превратить в мужчину короля Франции.

Лучники рассыпались в линию в лесу. Стреноженных лошадей они оставили позади, под охраной двух воинов, но сами стрелки расположились на опушке. Когда передовые всадники разрозненной колонны графа де Лабруйяда оказались меньше чем в ста ярдах, в них полетели стрелы.

Эллекинам крупно повезло в двух отношениях. Во-первых, с командиром. Томас из Хуктона был хорошим солдатом, широко мыслящим и хладнокровным в сражении. Впрочем, в Южной Франции нашлось бы немало военачальников, способных потягаться в Бастардом в полководческом таланте. Но чего у них не было, так это второго преимущества эллекинов – английского боевого лука. Именно он обогатил Томаса и его парней.

Штука то была немудреная. Цевье из тиса, высотой немного больше человеческого роста, и предпочтительно срезанного в краях поближе к Средиземному морю. Мастер брал древко и придавал ему форму, оставляя с одной стороны твердую сердцевину, а с другой – гибкую заболонь. Потом красил его, чтобы уберечь от влаги, надевал навершия из кости на оба конца, между которыми натягивалась тетива, сплетенная из пеньковых волокон. Иные из лучников любили добавлять волосы своих женщин – предполагалось, что такая тетива прочнее, – но Томас за двенадцать лет на войне так и не заметил разницы. В месте наложения стрелы тетива обматывалась. Таков был боевой лук. Крестьянское оружие из тиса, рога и пеньки заряжалось стрелами из ясеня, граба или березы. Стрелы имели стальные наконечники и гусиное оперение. Перья для стрелы обязательно выдергивались из одного крыла, чтобы были скошены в одном направлении.

Боевой лук был дешев. И смертоносен. Брат Майкл не был слабаком, но ему не удавалось натянуть тетиву больше чем на ширину ладони, а вот стрелки Томаса оттягивали ее аж до уха, причем делали это шестнадцать-семнадцать раз за минуту. Мускулы у них были железными, буграми перекатывались по спине, широкой груди и сильным рукам. Лук без мускулов бесполезен. С арбалетом управится любой, стрела из хорошего арбалета летит дальше, чем пущенная из тисового лука, но это оружие стоит в сто раз дороже, и на его перезарядку уходит в пять раз больше времени. Пока арбалетчик будет работать воротом, натягивая тетиву, английский лучник сократит расстояние и выпустит полдюжины стрел. Мощная мускулатура имелась у всех стрелков, и начинали тренироваться они детьми – как Хью, сын Томаса. У него был маленький лук, и отец требовал от него выпускать три сотни стрел за день. Мальчик должен стрелять, стрелять и стрелять, пока не перестанет задумываться о том, куда попадет стрела, а просто будет знать, что она полетит туда, куда ему нужно. С каждым днем мышцы его будут крепнуть, и лет через десять Хью встанет в линию и примется рассылать оперенную гусиным пером смерть из большого боевого лука.

Томас выставил на опушке три десятка лучников, и за первые полминуты те выпустили более полутора сотен стрел. Это был не бой, а бойня. Стрела способна пробить кольчугу с расстояния в двести шагов, но ни у кого из воинов де Лабруйяда не было доспехов или щитов, их погрузили на обозных лошадей. Некоторые надели кожаные куртки, но нагрудники сняли все, поэтому стрелы вонзались в плоть, раня людей и коней. Колонна в мгновение ока смешалась. Арбалетчики графа шли пешком, изрядно поотстав от конников, к тому же их сдерживали тюки с добычей. Им требовалось минут пять, чтобы изготовиться к бою, а Томас не дал им этого времени. Когда стрелы посыпались на ржущих лошадей и падающих всадников, Бастард с двадцатью конниками ударил из леса во фланг графу.

Люди Томаса скакали на боевых конях, могучих животных, способных нести всадника, доспех и оружие. Солдаты не имели копий – оружия громоздкого, только замедляющего марш. Вместо этого они размахивали мечами, вращали секирами и палицами. У многих имелся щит с черной эмблемой Бастарда. Едва они вынырнули из-под деревьев, Томас развернул линию на врага и опустил клинок, давая сигнал к атаке.

Воины, держась колено к колену, устремились вперед. Из высокой травы выпирали валуны, и линия расступалась, обтекая их, потом смыкалась снова. Солдаты были облачены в кольчуги. Кое-кто дополнил их пластинчатым доспехом, нагрудником или эспальером для защиты плеч. Головы у всех венчали басинеты, простые круглые шлемы без забрала, оставлявшие большой обзор. Стрелы продолжали сыпаться. Часть людей графа пыталась сбежать. Они дергали поводья, разворачивая коней на север, но убитые лошади преграждали путь, а тут еще с краю шла в бой черная линия верховых эллекинов. Кое-кто из французов в отчаянии схватился за меч. Горстке удалось вырваться, и они гнали во весь опор к северной кромке леса, где рассчитывали найти арбалетчиков. Еще группка сплотилась вокруг хозяина, который получил стрелу в бедро, вопреки строжайшему приказу Томаса не убивать графа.

– Покойник долг не уплатит, – заявил Бастард. – Стреляйте в кого хотите, но чтобы Лабруйяд был цел.

Сейчас граф лихорадочно пытался развернуть жеребца, но вес у де Лабруйяда был огромный, а конь получил рану и заартачился. Затем эллекины перешли на короткий галоп и опустили мечи в позицию для боя, и дождь стрел прекратился.

Лучники остановились из опасения попасть в своих. Отбросив луки, они вытащили мечи и поспешили туда, где их верховые уже начали резню.

Звуки боя напоминали удары топора мясника, рассекающего тушу. Слышались крики. Некоторые бросали оружие и поднимали руки в молчаливой мольбе о пощаде. Томас, чувствовавший себя верхом не так уверенно, как с луком, нанес укол, легко парированный мечом. Англичанин проскочил мимо противника и нанес удар на обратном замахе, и лезвие безвредно скользнуло по коже куртки. Затем рубанул, целя в рыжие волосы француза. Тот вывалился из седла, и эллекин развернулся в намерении прикончить врага. Всадник в черной шляпе с белыми перьями устремился на Томаса, целя мечом в живот. Кольчуга сдержала клинок, и Бастард яростно рубанул, рассек противнику лицо в тот самый миг, когда Арнальд, один из его гасконцев, вонзил врагу меч в спину, перебив позвоночник. Конник графа издал высокий пронзительный звук и лихорадочно задергался, обливаясь кровью из раны на лице. Свой меч он уронил, а Арнальд пронзил его еще раз. Француз медленно повалился, и какой-то лучник подхватил поводья его лошади. Павший был последним из оказавших хоть какое-то сопротивление. Воины графа, застигнутые врасплох, вели неравный бой против облаченных в доспехи солдат, для которых война была жизнью, и схватка продлилась всего пару минут. Примерно дюжине людей Лабруйяда удалось сбежать, но остальные пали или сдались в плен, в том числе и сам граф.

– Лучники! – вскричал Томас. – К бою!

Задачей стрелков было наблюдать за северной опушкой леса на случай, если арбалетчики вмешаются, но Томас сильно сомневался, что они захотят сражаться, когда их господин пленен. С десяток лучников подбирали стрелы, вырезая их из мертвых и раненых лошадей или поднимая с земли и возвращая в колчаны. Сдавшихся согнали в одну кучу и отбирали у них оружие. Томас подвел коня к тому месту, где на траве лежал раненый граф.