– Какой ужас! – вырвалось у мамы.

– Ничуть!-старался успокоить ее Жозеф. – Кабан не нападает на человека, наоборот – убегает, как только завидит, и подкрадываться к нему надо очень осторожно.

– Как к королевским куропаткам! – воскликнул Поль.

– Если только кабан не ранен, – заметил дядя.

– Вы думаете, он может убить человека?

– Разумеется, черрт возьми! У меня был товарищ – товарищ по охоте, звали его Мальбуске. Был он прежде лесорубом, но стал калекой из-за несчастного случая на работе.

– Как так – калекой? – удивился Поль.

– Одноруким. Поэтому он больше не мог работать топором, вот и стал браконьерствовать.

– Одной рукой? – спросил Поль.

– Ну да, одной рукой. И уверяю тебя, стрелял он метко. Каждый день приносил куропаток, кроликов, зайцев и продавал их потихоньку повару в замке. Так вот, в один прекрасный день Мальбуске встретился нос к носу с кабаном, не очень крупным – ровно семьдесят кило, мы потом его взвесили. Так вот, Мальбуске не устоял перед соблазном, выстрелил, причем попал; но у раненого кабана хватило сил вонзить в него клыки, повалить наземь и разорвать на части. Да, на части, – повторил дядюшка. – Когда мы его нашли, то сначала увидели посреди тропинки зеленовато-желтую длинную веревку – наверно, метров в десять. Это были кишки Мальбуске.

Мама и тетя Роза охнули – им стало не по себе, – а Поль захохотал и захлопал в ладоши.

– Жюль, – сказала тетя, – не рассказывал бы ты такие ужасы при детях!

– Напротив, – возразил отец (он всегда старался из всякого злоключения извлечь урок для окружающих), – это для них прекрасное руководство на будущее. Полезно знать, что кабан – опасное животное. Итак, дети, если вдруг чудом увидите кабана, немедленно забирайтесь на ближайшее дерево.

– Жозеф, – взмолилась мама, – обещай, что тоже залезешь на дерево и притом ни разу не выстрелишь!

– Хорош был бы он в этаком виде! – воскликнул дядя. – Полно, вспомните, что у Мальбуске не было крупной дроби. Но у нас-то она есть!

Он принес из кухни горсть патронов и положил на стол.

– Они длиннее обычных, потому что я насыпал в них двойную порцию пороха. Такой заряд бьет зверя наповал! Но при одном условии, – добавил он, обращаясь к моему отцу, – стрелять под левую лопатку. Заметьте себе, Жозеф, под левую! Поль был озадачен:

– Но если он от тебя побежит, ты будешь видеть только его зад. Что тогда делать?

– Это проще простого. И мне странно, что ты сам не догадался.

– Нужно выстрелить ему в левую половинку?

– Ничего подобного, – ответил дядя. – Нужно только помнить, что кабан очень любит трюфели…

– А дальше что? – с живым интересом спросила мама.

– Ну как же, Огюстина! Вам нужно просто наклониться влево от себя и крикнуть, да погромче, через левое плечо: «Ах, какой дивный трюфель!» Тогда, привлеченный этим, кабан озирается, делает поворот налево от себя и подставляет вам свою левую лопатку.

Мама расхохоталась, за нею и я. Отец улыбнулся, а Поль заявил:

– Ты сказал это только так, для смеху!

Но сам он не смеялся, потому что решительно не знал, чему теперь верить.

Обед, прошедший под знаком охоты, тянулся гораздо дольше обычного, и было уже девять часов вечера, когда мы встали из-за стола, чтобы приступить к изготовлению патронов. Мне позволили остаться, так как я сказал, что это будет для меня «уроком наглядного обучения».

– Полчаса, не больше, – наказала мне мама и унесла задремавшего Поля, который, не раскрывая глаз, слабо повизгивал в знак протеста.

– Прежде всего, – сказал дядя, – обследуем оружие.

Он подошел к буфету, извлек спрятанный за тарелками красивый футляр из коричневой кожи (я чувствовал себя глубоко посрамленным, что не обнаружил его раньше) и вынул очень изящное ружье, на вид совсем новое. Ствол был чудесного матово-черного цвета, гашетка – никелированная, а резной приклад украшала фигурка лежащей собаки, словно вросшая в полированное дерево.

Отец взял в руки дядино ружье, осмотрел его и от восторга даже свистнул.

– Свадебный подарок старшего брата, – объяснил нам дядя. – Шестнадцатый калибр, марки «Верне-Каррон», с ударником.

Он нажал затвор, механизм открылся, удивительно приятно щелкнув: клик-клик, и дядя посмотрел сквозь отверстия стволов на лампу.

– Смазано превосходно, – сказал он, – но завтра осмотрим еще раз, внимательнее. – Повернувшись к отцу, он спросил Ваше где?

– У меня в комнате. – И отец торопливо вышел.

Я и не подозревал о существовании папиного ружья и очень обиделся, что он не доверил мне эту изумительную тайну Я ждал его с нетерпением, стараясь угадать по его шагам, куда он идет, а по щелканью ключа – в каком месте спрятано ружье. Но мои шпионские догадки ни к чему не привели, и вскоре я услышал, как отец быстро спускается вниз.

Он принес большой желтый футляр, купленный без моего ведома, должно быть у старьевщика; почтенный возраст вещи выдавали длинные трещины, а сквозившая в них белесая масса свидетельствовала, что футляр сделан из папье-маше.

Жозеф открыл эту жалкую бутафорию, смущенно улыбаясь.

– Пожалуй, мое ружье покажется довольно убогим рядом с вашим современным оружием. Но его подарил мне отец.

Превратив таким образом этот древний самострел в благопристойную реликвию, он извлек из футляра одну за другой три части огромного ружья.

Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на ружье, воскликнул:

– Господи! Да это пищаль!

– Почти, – ответил отец. – Но кажется, ружье бьет метко.

– Это не исключено, – сказал дядя.

Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него сошел; гашетка не была никелированной, а огромные, неуклюжие курки словно ковал кузнец. Я чувствовал себя несколько униженным.

Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.

– Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это, должно быть, номер двенадцатый.

– Да, – подтвердил отец. – Я купил гильзы для номера двенадцатого.

– Конечно, с затравочным стержнем?

– Именно. – Он вытащил из картонки два-три пустых патрона и протянул дяде.

Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.

Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпок. Дядя вложил один патрон в ствол ружья.

– Ствол немного раздался, но это действительно двенадцатый калибр со стержнем… Эта система давно уже вышла из употребления, она представляет некоторую опасность.

– Какую же? – спросила мама.

– Ничтожную. Но все же опасность есть. Видите ли, Огюстина, собачка, ударяя по этому медному гвоздику, воспламеняет порох заряда. Но этот гвоздик-то наружный, он ничем не защищен, он может получить и удар извне.

– Например, каким образом?

– Например, если патрон выскользнет из пальцев охотника и, падая, ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.

– Это не смертельная опасность, – успокаивал маму Жозеф. – Да я никогда и не выроню из рук патрона.

– А мне довелось видеть вот такой случай, – начал дядя. – Произошло это, когда я был очень молод, еще во времена пистонных ружей – ружей с затравочным стержнем. Председатель Общества охотников Беназет был до того толст, что ночью вы бы издали приняли его за бочку. А чтобы сделать для него пояс с патронташем, пришлось сшить два вместе. Однажды после обильного охотничьего завтрака господин Беназет оступился на лестнице и пересчитал сверху донизу все ступеньки – вместе со своим патронташем. А патронташ-то был набит патронами с затравочным стержнем… Так вот, пальба поднялась такая, словно стрелял целый взвод. И, сколь это ни прискорбно, я должен вам доложить, что он помер.

– Жозеф, – сказала мама, побелев как мел, – надо купить другое ружье, иначе я не пущу тебя на охоту.

– Да полно тебе! – засмеялся отец. – Во-первых, я не похож на бочонок; во-вторых, не буду председательствовать на «обильном охотничьем завтраке» в стране великих винохлебов. Я убежден, что когда господин Беназет взорвался, из него забил мощный фонтан красного вина!