Но особенно проникновенно звучала у меня последняя строфа:

Прощальный привет

Тебе, вешний цвет,

Вам, братья, – уздечка и конь мой достойный!

Утешьте вы мать,

Прошу ей сказать,

Что сын ее умер как воин!

Кончил я патетическим тремоло, которое так растрогало меня самого, что по моему лицу рекой хлынули слезы. Тогда я поник головой, закрыл глаза и умер.

Вдруг я услышал душераздирающие рыдания и увидел Поля, который улепетывал с воплем:

– Он умер! Он умер

Спасать меня пришел отец, и было совершенно ясно, что ему очень хочется добавить к моим воображаемым пыткам хоть одну всамделишную затрещину. И все же я гордился своим актерским успехом и задумал даже повторить спектакль после обеда, но, проходя через столовую, чтобы вымыть на кухне руки, я сделал восхитительное открытие.

Папа и дядя Жюль раздвинули обеденный стол во всю его длину и на этой необъятной площади, накрытой парусиной, аккуратно разложили рядами всякие диковины: во-первых, пустые патроны, причем каждый ряд имел свой цвет – красный, синий, желтый; во-вторых, холщовые мешочки величиной с ладонь, но тяжелые, как камни. На каждом была выведена большая черная цифра: 2, 4, 5, 7, 9, 10; в-третьих, маленькие весы с одной чашкой и привинченный к столу странный медный прибор с деревянной шишечкой на рукоятке; а посредине стола, на самом видном месте, было выставлено блюдо со стряпней дяди Жюля.

– Вот, – сказал он, – что я утром готовил: промасленные пыжи.

– А для чего они? – спросил Поль.

– Для патронов, – ответил отец.

– Ты будешь ходить на охоту? – спросил я.

– Ну да!

– С дядей Жюлем?

– Ну да!

– И у тебя есть ружье?

– Ну да!

– А где же оно?

– Скоро увидишь. А теперь ступай мыть руки, потому что суп уже подан.

Разговор за обедом под смоквой был захватывающе интересным.

Мой отец– учитель, выросший в городе и прикованный к школе, ни разу в жизни не убил ни зверя, ни птицы. А дядя Жюль ходил на охоту с детства, что и не утаил от нас.

Уже за супом зашла речь о будущей добыче.

– Как вы полагаете, что нам встретится на холмах? – обратился отец к дяде Жюлю.

– Я уже разведывал в селе, – ответил он.

– Вам вряд ли дали правильные сведения: здешние крестьяне приберегают дичь для себя.

Дядя лукаво улыбнулся:

– Конечно! Но я же не говорил им, что мы будем охотиться. Я просто спросил, какую дичь они могут нам продать.

– Вот это уж коварство, – заметил отец. Находчивость дяди меня восхитила, хоть я и подумал, что

эти приемы не в наших правилах.

– А что вам предложили продать?

– Сначала только маленьких птичек.

– Совсем маленьких? – изумилась мама, ей это было не по душе.

– Именно! Эти дикари убивают все, что летает.

– И бабочек? – спросил Поль.

– Нет, бабочки предоставляются маленьким мальчикам. Но они убивают даже малиновок!

– Почва-то бесплодная, – сказал отец. – Что они могут здесь сеять, когда нет воды? Они действительно очень бедны, охота дает им средства к жизни. Крупную птицу они продают, а мелкую едят сами.

– А иной раз и несколько штук жаворонков, зажаренных на вертеле…

– Только не смей убивать канареек, я запрещаю! – воскликнула тетя Роза.

– Канареек и попугаев не буду. Клянусь! Но вот каменок и овсянок…

– Овсянка удивительно вкусна! – вздохнула тетя.

– А серых дроздов можно? – И дядя прищурил глаз. – Дроздов вы мне позволите?

– О да! – ответила мама. – Жозеф умеет жарить их на вертеле. В прошлом году, на рождество, мы их ели.

– А я, – пылко сказал Поль, – как увижу дрозда, так прямо целиком съедаю! Только клюв не ем.

– Я думаю, мы можем рассчитывать и на кроликов, – продолжал дядя.

– Еще бы! Кролики есть и у самого дома, – сообщил я. – Устроили себе уборную под большим миндалем, все кругом обгадили!

– Нельзя ли без грубых слов? – строго заметила мне мама.

– Кроме того, мы, наверно, встретим и куропаток, и, что особенно интересно, красных, – посулил дядя Жюль.

– Совсем-совсем красных? – спросил Поль.

– Нет, они рыжевато-коричневые, с черной шейкой и красными лапками, а на крыльях и хвосте красивые алые перья.

– Вот бы сделать из них индейские головные уборы!

– Мне говорили, – сказал дядя, – что и зайцы здесь есть!

– Франсуа уверял, будто их нет, – возразил отец.

– Обещайте ему платить шесть франков за зайца и увидите – принесет! Он продает их по пять франков трактирщику в Пишори! Надеюсь, наши ружья избавят нас от расхода на зайчатину. Обидно было бы тратить лишние деньги!

– Да, – сказал отец, – вот было бы здорово!

– Согласен, милый Жозеф, это неплохая пожива для охотника. Но есть кое-что получше: в оврагах подле Тауме живет королева дичи!

– Что же это?

– Отгадайте!

– Слониха! – выпалил Поль.

– Вот уж нет! – Но, заметив, как разочарован малыш, дядя добавил: – По-моему, слонихи там не водятся, но, в общем, кто их знает. Ну, Жозеф, подумайте! Какая дичь самая редкая, самая прекрасная и самая пугливая? Дичь – мечта охотника?

– А какого она цвета? – вмешался я.

– Коричнево-красная с золотом.

– Фазан! – закричал отец.

Но дядя, покачав головой, ответил:

– Сказали тоже! Оно, конечно, фазан довольно красив, но глуп, и подстрелить его в полете так же легко, как жука-рогача! Да и мало радости для любителя поесть: мясо у фазана жесткое, безвкусное; чтобы сделать его съедобным, нужно дать ему «профазаниться», то есть чуть-чуть протухнуть! Нет, не фазан король дичи.

– Но если не он, то какая же птица? – недоумевал отец. Дядя Жюль встал, скрестил руки на груди и ответил:

– Греческая куропатка!

Слова эти он отчеканил по слогам, широко раскрыв глаза, горящие восторгом. Однако он не произвел ожидаемого эффекта. Отец спросил:

– А что это такое?

Дядю ничуть не смутило такое невежество.

– Видите, – довольным тоном сказал он, – дичь эта до того редкая, что даже сам Жозеф никогда о ней не слышал. Так вот, греческая куропатка – это королевская куропатка, и королевского в ней больше, чем куропаточьего, потому что она огромная и вся так и сверкает. В сущности, это почти тетерев. Водится она на горных высотах, среди скалистых лощин, и в осторожности не уступит лисе; в стае всегда есть две дозорные птицы, и приблизиться к ним очень трудно.

– А я знаю, – сказал Поль, – как надо сделать: я лягу на живот и подползу к ним тихонько, как змея, ни разу не дыхну даже!

– Прекрасная мысль!-похвалил его дядя Жюль. – Как только мы увидим королевских куропаток, мы сбегаем за тобой.

– Вам часто приходилось их убивать? – полюбопытствовала мама.

– Нет, – скромно ответил дядя. – Несколько раз я видел их в Нижних Пиренеях, но подстрелить не удавалось.

– А кто вам сказал, что здесь водятся греческие куропатки?

– Старый браконьер, по-здешнему его зовут Мон де Парпайон [25].

Я спросил:

– Он из дворян?

– Не думаю, – отозвался отец. – Это просто значит: Эдмон из Парпайона.

Меня пленило это имя, и я решил про себя навестить загадочного браконьера-аристократа.

– А он-то их видел? – спросил отец.

– В прошлом году он одну подстрелил. Понес ее в город. Заплатили ему за нее десять франков.

– Господи! – молитвенно сложив руки, проговорила мама. – Приносили бы вы каждый день хоть по штуке… Меня бы это вполне устроило!

– Так дичь эта не только мечта охотника – ею бредят и домашние хозяйки! – пошутил отец. – Не рассказывайте больше о королевских куропатках, милый Жюль, они мне всю ночь будут сниться, а моя женушка на них помешается!

– Не нравится мне только вот что, – сказала тетя Роза, – крестьяне говорят, будто здесь есть кабаны.

– Правда? – встревожилась мама.

– Кабаны? – улыбнулся дядя. – Да, есть и кабаны. Но не волнуйтесь, они сюда не заявятся! В самый разгар лета, когда ручьи у гряды Сент-Виктуар высыхают, кабаны спускаются на водопой к маленькой вымоине у Шелковичного источника, – есть только один такой в округе, который никогда не высыхает. В прошлом году сын нашего Франсуа, Батистен, убил там двух кабанов.