Южные мрачные берега этой проклятой земли лежали в горах снега, здесь дыханием могущественного ледяного демона завывал ветер, продувая временные поселения у побережья.

Подобия домов соорудили из обломков кораблей-волков — какой бесславный конец для могучих судов, которые столько лет носили Морских волков в битвы!

Эти самые корабли привезли их сюда. Сейчас почти никто не разумел плотницкое дело. Жалким остаткам гордого народа приходилось ютиться в насквозь продуваемых лачугах и пещерах. А когда-то их чертоги были поистине великолепны.

Возле Кормака стоял Кар Одацен — сутулый шаман, который извещал о воле богов еще его отца, покойного короля Норски. Кормак презирал этого человека и хотел было его убить из-за несчастья, обрушившегося на его народ, но решил не злить богов и позволил ему жить.

Кар Одацен давал советы царям-полководцам севера столько, сколько Кормак себя помнил, а старейшины по секрету шептали о том, что он даже сидел по правую руку его великого предка — деда.

Безусловно, этот человек выглядел древним старцем, голова у него была бритой, а тело — морщинистым. Был он очень худ и чертами лица походил на ворона. Кормак содрогнулся, несмотря на толстые шерстяные штаны и тяжелый плащ из медвежьей шкуры, плотно обернутый вокруг тела. А вот Кар Одацен в своих тонких и рваных темных одеждах, казалось, совсем не мерз.

— Скажи-ка мне еще раз, старик, зачем мы здесь? — потребовал Кормак. — Если мы пробудем тут еще немного, то непременно все перемрем.

— Запасись терпением, мой юный король, — посоветовал Кар Одацен. — И верой.

— У меня предельно мало и того и другого! — рычал Кормак, а морозный порыв ветра впивался в него тысячей ледяных кинжалов. — Ежели твоя затея бессмысленна, то я снесу тебе голову с плеч.

— Избавь меня от пустых угроз. Я множество раз видел свою смерть и знаю, что умру не от твоего топора.

Кормак с трудом проглотил злость и еще раз вгляделся в море. Там, на юге, за завесой тумана и темными водами океана, простирались теплые плодородные южные земли, где некогда жил его народ.

Когда-нибудь они снова будут принадлежать им.

Кормак до сих пор чувствовал во рту привкус пепла горящих кораблей, когда непонятные машины Зигмара забрасывали их с утесов шарами с огненной смертью. Тысячи норсов погибли прямо на кораблях, сгорели вместе с ними, а еще тысячи ушли на дно морское.

Но однажды Зигмар вместе с союзниками-королями заплатит за все, и Кормак поклялся в том, что он сам и все, кто придет после него, снова переплывут океан и понесут на юг песнь войны.

Однако Кормак понимал, что мечты эти осуществятся не скоро, а потому сдерживал вспышки гнева в своем сердце. Прошлой ночью у костра Кар Одацен пообещал ему, что нового сражения осталось ждать недолго, а потому Кормаку на рассвете нужно пойти вместе с ним на этот пустынный берег.

Кормак эту затею счел пустой тратой времени и уже собирался развернуться и уйти обратно в поселок, когда Кар Одацен заговорил снова:

— Грядет тот, кто будет сильней всех нас, вместе взятых, даже тебя.

— Кто?

— С виду молод, — отвечал Кар Одацен, показывая костлявым пальцем в море.

Кормак прикрыл глаза рукой от слепящего света бледного неба и увидел маленькую лодку, беспомощно раскачивающуюся на волнах. Течение несло ее к берегу, а ветер хлопал бесполезным, порванным парусом. Лодка была явно не предназначена для того, чтобы плавать по широким просторам моря, и Кормак удивился, как она вообще уцелела.

— Откуда? — спросил он.

— С юга, — ответил Кар Одацен.

Лодка приближалась к берегу, и, когда она взмыла вверх на гребне волны, Кормак заметил лежащего в ней мужчину.

— Иди! — приказал Кар Одацен, когда суденышко оказалось в пределах досягаемости. — Вытащи на берег.

Кормак метнул на шамана недобрый взгляд, но все-таки вошел в море. Тут же его сковал холод, ноги онемели в считаные секунды. Он зашел глубже, по пояс, и уже ощущал, как стылая вода высасывает из него силу.

Лодка подплыла ближе, и он схватился за покоробившееся дерево планшира, быстро развернулся и направился к берегу. Тот, что лежал в лодке, застонал.

— Кто бы ты ни был, — прошипел через стиснутые зубы Кормак, — лучше бы тебе оказаться достойным всего этого!

Выбиваясь из сил, Кормак добрел до берега и с трудом вытащил лодку на серый песок. Холод грозил его одолеть, но Кар Одацен уже развел на берегу костер.

Неужели он провел в воде столько времени?

Кар Одацен приблизился к лодке. Лицо его аж перекосило от любопытства. Спасенный перекатился на спину и открыл глаза, и Кормак тоже повернулся к нему.

По днищу лодки разметались волосы цвета ночи. Небритый и истощенный, незнакомец все равно был поразительно красив. Рядом с ним лежал вложенный в ножны меч, и незнакомец сразу же потянулся за клинком.

Кормак нагнулся и вырвал меч из слабых рук. Достал клинок из ножен и направил в горло пришельцу.

— Осторожно, — предупредил его Кормак. — Дурна смерть от собственного меча.

Угрожая незнакомцу, Кормак восхищался яркому блеску металла, безупречному балансу и весу, который в точности подходил для его руки. Оружие было воистину великолепно, но вдруг он почувствовал настоятельную необходимость опустить клинок.

— Ты кто? — требовательно вопросил он.

Мужчина облизал губы и попытался заговорить, но во рту у него пересохло от бесчисленных дней, проведенных в море, и вместо слов из горла вылетело невнятное карканье. Кар Одацен дал ему мех с водой, и незнакомец жадно напился большими глотками.

Наконец он оторвался от бурдюка и прошептал:

— Меня зовут Герреон…

Кар Одацен покачал головой и сказал:

— Нет. Так тебя звали в прошлой жизни. Теперь у тебя другое имя, дарованное северными богами в далеком прошлом.

— Скажи… — взмолился Герреон.

— Имя тебе Азазель.

В лагере унберогенов были слышны вопли, доносившиеся из расположенного в целой миле становища короля берсерков. Зигмар ощущал груз всех своих двадцати шести лет и ненавидел то, что ему приходится сражаться не с зеленокожими, а с людьми.

Ярко светило солнце, бодрил прохладный воздух, высившиеся на севере горы все еще покрывал снег, который на западном побережье уже сдул ветер. В диких землях тюрингов стояли лагерем около двенадцати тысяч унберогенов. Им предстояло сразиться с разукрашенными боевой раскраской воинами короля Отвина.

С рассвета по лесу разносились безумные завывания воинов-берсерков и даже звуки рогов — так вызывали злых духов, которые, говорят, собираются в лесу и сводят людей с ума.

Вокруг костров собрались сотни отрядов мечников, воины хрипло шутили, точили и без того острые клинки и возносили Ульрику молитвы с просьбами даровать им храбрость. Пахло мясом и овсянкой, но мужчины ели немного, ибо знали, что нехорошо идти в бой с полным желудком.

Готовясь к сражению, Белые волки приводили в боевую готовность коней: растирали их и завязывали шнурами хвосты. На скакунов пока не надевали доспехов, потому что в грядущем сражении им придется полностью выложиться, а потому не следовало их утомлять тяжестью железа.

Приближалась пора выступать, и каждый командир поднимал своих людей. Беспорядочно расположившиеся возле костров воины превращались в дисциплинированную армию. При виде этого стремительного преображения сердце Зигмара наполнялось гордостью.

Обернувшись на звук шагов, он увидел Вольфгарта, Пендрага и Альвгейра. Они уже надели доспехи и приготовились к бою. Пендраг нес алое знамя Зигмара. Мрачным было лицо маршала Рейка, и даже Вольфгарт, казалось, испытывал некоторую неловкость перед предстоящим сражением.

— Подходящий денек для битвы, — заметил Вольфгарт. — Вороны уже собираются.

Зигмар грустно кивнул. Исход сражения был очевиден всем. У противника едва набралось шесть тысяч воинов против их двенадцати, а армия Зигмара не ведала поражений.