Как он понял с годами, горе и разум несовместимы.

Зигмар пытался опровергнуть то, что видел собственными глазами на берегу реки, и жаждал обрушить возмездие на виновного, но даже в этом ему было отказано. Ни Кутвин, ни Свейн не смогли отыскать следов Герреона. Исчезли даже личные вещи предателя, и он, словно тень, растворился невесть где.

Когда Зигмар очнулся к жизни, Вольфгарт снарядил коня и собрался ехать в леса на поиски предателя. Однако Зигмар запретил это, поскольку знал, что преимущество будет на стороне Герреона, который к тому же слишком умен, чтобы позволить себя изловить.

Отныне имя Герреона стало проклятием, и нечего ему ждать поддержки в землях людей. Он пропал и, вероятно, умрет изгоем где-нибудь в лесу.

Зигмар покачал головой, отгоняя тягостные думы, и сгреб в ладонь пригоршню земли с вершины холма. Богатая черная почва струилась сквозь пальцы, и он чувствовал: что-то в нем самом превращается в камень.

Он окинул взглядом растущий Рейкдорф, могучую реку и плодородные земли, простиравшиеся так далеко, насколько хватало глаз.

Когда из пальцев Зигмара выпала последняя былинка, он погладил ту золотую булавку, которую когда-то подарил Равенне у реки; теперь она скрепляла его собственный плащ.

— Никогда я не полюблю другую, — обещал он. — Моей неизменной любовью будет только эта земля.

Зигмар бежал последний круг по Полю мечей. Каждый шаг пронзал усталые ноги тысячей огненных стрел. Дышалось с трудом. Несмотря на то что все мышцы горели огнем, он продолжал тренировку — нужно обрести силу, прежде чем армия вернется с севера.

Когда-то от такой пробежки Зигмар едва запыхался бы, но сейчас приходилось напрягаться что есть мочи, чтобы переставлять ноги. Сила постепенно возвращалась, но, как ему казалось, слишком медленно, хотя старый Крадок дивился его успехам.

Зигмар тренировался каждый день. Чтобы восстановить скорость реакции, он упражнялся с мечом и кинжалом. Тягал гири, которые специально выковал для него мастер Аларик. Чтобы вернуть выносливость, дюжину раз обегал Поле мечей.

Пендраг предложил Зигмару заниматься на виду у молодых воинов. Он утверждал, что они будут черпать надежду в том, что он с каждым днем становится все сильнее и сильнее.

Вообще-то, в глубине души Зигмар знал, что идея Пендрага, скорее, была направлена на то, чтобы помочь ему самому преуспеть в задуманном. Если бы он тренировался в одиночестве, то в случае неудачи огорчился бы только сам. Но если он даст слабину на людях, то уже обманет других, а этого Зигмар допустить не мог.

Глаза заливал пот. Зигмар отер лоб рукой и, согнувшись в три погибели, остановился рядом с Вольфгартом, который едва ли хоть чуточку устал. Пендраг выглядел весьма невозмутимо, и Зигмар с трудом подавил приступ озлобленности.

— Ты будешь сильным, как прежде, но на это нужно время, — сказал Пендраг, угадывая его состояние.

У Зигмара закружилась голова, и он опустился на корточки, несколько раз глубоко вздохнул и занялся растяжкой мышц ног.

— Знаю, — согласился он. — Но меня все равно ужасно раздражает… что я… не такой… как хотелось бы.

— Не спеши, — посоветовал Пендраг. — Шесть недель назад ты был при смерти. Весьма самонадеянно считать, что ты так скоро станешь прежним.

— Что верно, то верно, — поддержал Вольфгарт. — Даже ты не настолько силен.

— Что ж, все-таки придется поднапрячься, — огрызнулся Зигмар и встал на ноги, игнорируя протянутую Пендрагом руку. — Хорош из меня будет король, если я не смогу трудиться в полную силу и стану дышать с присвистом, словно беззубый старик.

Он тут же пожалел о вырвавшихся словах, но сказанного не воротишь.

Вольфгарт подбоченился и покачал головой:

— Сохрани нас Ульрик, ты нынче в скверном настроении.

— Думаю, у меня есть на то причины, — буркнул Зигмар.

— А я не говорю, что нет. Только ума не приложу, почему ты должен срываться на нас. Герреон, будь он проклят, пропал, — сказал Вольфгарт. — И Равенны уже нет с нами.

— Я знаю. — Голос Зигмара ожесточился.

— Послушай меня, брат, — молвил Вольфгарт. — Равенна мертва, и я тоже скорблю о ней, но нельзя же стоять на месте. Чти память о ней, но иди вперед. Ты найдешь другую, которая станет нашей королевой.

— Не желаю другой королевы! — крикнул Зигмар. — Ею всегда была Равенна.

— Но теперь ее нет. Королю нужна королева. Если бы даже брат ее не убил, Равенна никогда бы не смогла стать твоей женой.

— О чем ты?

Вольфгарт не обратил внимания на предостерегающий взгляд Пендрага и продолжал развивать начатую тему:

— Она — сестра предателя. Народ бы этого не позволил.

— Вольфгарт! — одернул друга Пендраг, глядя, как побагровело лицо Зигмара.

— Подумай об этом — и увидишь, что я прав, — стоял на своем Вольфгарт. — Равенна была замечательной девушкой, но разве ее бы приняли королевой? Люди бы сказали, что твой род запятнала кровь предателей, и не пытайся заверить меня, что этот знак — добрый.

— Думай, что говоришь, Вольфгарт! — вскипел Зигмар, приближаясь к побратиму, но Вольфгарт и не думал отступать.

— Хочешь меня ударить, Зигмар? Давай бей, только ведь ты знаешь, что я прав.

Горе и гнев слились воедино и нашли выход в ударе, который пришелся Вольфгарту прямо в челюсть и свалил его с ног. Тут же Зигмаром овладело чувство жгучего стыда.

— Нет! — крикнул он и мысленно оказался в детстве, когда разбил Вольфгарту локоть, поддавшись порыву гнева.

Он поклялся, что никогда не забудет урока, полученного в тот день, но вот опять он с поднятыми кулаками стоит над упавшим товарищем.

Зигмар разжал кулаки, гнева и след простыл.

Он опустился на колени рядом с другом:

— О боги, Вольфгарт, мне так стыдно!

Вольфгарт угрюмо взглянул на него, ощупывая нижнюю челюсть и потирая наливавшийся синяк.

— Я не хотел бить. Я просто… — начал Зигмар и запнулся, потому что не нашел слов, способных описать одолевавшие его чувства.

Вольфгарт кивнул и обратился к Пендрагу:

— Похоже на то, что у нас тут еще непочатый край работы, Пендраг. Он пихается, словно баба.

— Хорошо еще, что наш брат пока не вошел в полную силу, а не то бы снес вовсе твою глупую башку, — заявил Пендраг, помогая им обоим подняться.

— Да, вероятно, — согласился Вольфгарт. — Но тогда бы я и не нарывался.

Зигмар вгляделся в лица побратимов и увидел в них страх за него и прощение гневной вспышки, горе было виною которой. Снисходительность друзей дополнительно посрамила Зигмара.

— Простите меня, друзья мои, — сказал он. — Никогда еще мне не было так тяжело. Не выразишь словами, как трудно пережить все это, но то, что вы всегда рядом, очень помогает мне. Я скверно обращался с вами, за что прошу прощения.

— Ты страдаешь, — признал Пендраг. — И нет нужды извиняться перед нами. Мы твои братья и будем с тобой и в радости, и в горе.

— Пендраг верно сказал, — согласился Вольфгарт. — Только настоящие друзья могут тебя выносить. Другие уже давно развернулись бы и ушли прочь от такого зануды.

Зигмар улыбнулся и сказал:

— Именно поэтому я и должен извиниться перед вами, друзья мои. Вы мои братья и самые близкие друзья, и с моей стороны низко так обращаться с вами. С тех пор как умерла Равенна, я замкнулся в себе, отгородился от всех. Никого к себе не подпускал и оборонялся от тех, кто пытался проникнуть в возведенную мной крепость. Но тот, кто заперся в твердыне и прячется за крепкими воротами, непременно начнет страдать, ибо без братьев прожить нельзя.

Зигмар говорил и чувствовал, как его наполняет сила, и улыбнулся в первый раз с тех пор, как вернулся из Серых земель.

— Вы простите меня? — спросил он.

— Все в порядке, — кивнул Пендраг.

— С возвращением, брат, — произнес Вольфгарт.

На следующее утро шел дождь. В королевской Большой палате медленно пробуждался Зигмар, в голове кружили обрывки сна. Суть уже ускользала, но он цеплялся за видение, словно за дар небес.