Ночевали на полдороге, костер развели, вяленой говядины пожарили. Часов в пять утра Телеусов поехал искать рогачей, а мне приказал встретить тут князя и управляющего и вывести их к нашему вчерашнему ночлегу.

Сыпал мелкий дождь, скорее, морось. Сквозь непогоду виднелись горы, снеговая линия на них заметно сошла ниже.

Чтобы не проглядеть охотников, я спустился до опушки леса. Было еще темно. Ждал долго. Наконец послышался шум, топот. Всадники вышли прямо на меня. Впереди ехал Семен Чебурнов.

— Ты чего здеся? — удивленно спросил он.

— А ты куда едешь?

— На Мастакан. Видал? — и кивнул назад.

Грузной тушей на большой лошади сидел Демидов, его сиятельство граф Сан-Донато. Он… спал в седле. Крупная голова в тирольской шляпе с пером упала на грудь, бурка скособочилась, сбитая ветками, ружье в чехле болталось у самого стремени.

— Хотел привязать — не дается! — Чебурнов громко засмеялся.

— Тише ты! Услышит.

— Какой там! Он уже лыка не вяжет. Всю ночь прикладывался и песни петь велел. Довезу до места, протрезвеет. Все ж на холодке… Бывай! А где твои-то?

— Жду.

Пять всадников — графская свита — взяли правей и скрылись в мокром лесу.

И вот показались наши охотники. Я вскочил в седло и повел караван выше. Сизые луга уже хорошо проглядывались, когда мы встретили Телеусова. Егерь вполголоса сказал:

— Ваше императорское высочество, пожалуйте вон к тем камням и станьте за ними. А мы погоним рогача на вас. Он туточки, близко.

Телеусов махнул ездовым, приказав скрыться в лесу. Князь оживился, с личика его сошло брезгливо-недовольное выражение. На длинных заплетающихся ногах он поспешил к месту засады. Ютнер напомнил мне: «Если что — бей по подранку» — и бросился догонять князя.

Все стихло. Подождали. Рогач затрубил близко, но на луг не выходил. Его взяли в клещи. Олень молчал, почуял неладное. По треску кустов можно было догадаться: пошел на охотников. От беды к беде.

В это время вдали захлопали выстрелы. Эхо разнесло их по горам. Наш олень остановился, повернул назад. Телеусов щелкнул предохранителем. Рогач услышал звук и огромными прыжками бросился на луг. До камней оставалось саженей сто. Он остановился. Тотчас грохнуло раз и второй. Рогач развернулся на задних ногах, они подкосились, и он рухнул, чтобы никогда не встать.

— Иди к ним, Андрей, — услышал я виноватый голос егеря.

— А ты?

— Потом приду. — Лицо Алексея Власовича было расстроенное. — Вот такая она, служба…

Ютнер и его высочество, размахивая винтовками, бежали от камней. Возбужденный, ликующий князь первым достиг оленя, бросил винтовку и схватился за рога. Голова оленя качнулась, жизнь еще теплилась в нем.

— Считай, Ютнер, выросты! Сколько?.. Двадцать два? Отличный экземпляр! И сам… Смотри, что это у него на груди? Шишка какая-то…

— Старая рана, ваше императорское высочество. Пуля закапсулировалась.

Ютнер вынул нож, сделал глубокий разрез. В ладонь ему вывалились две круглые черные пули.

— Картечь. И все-таки выжил. Но от вашей пули…

— Да, Ютнер, на этот раз рука не подвела! Смотри, точно под лопатку. И в шею. — Князь говорил быстро, ликующим тенорком. Он поднялся с колен, глянул на меня: — Что молчишь, студент? Молодцом! Свое дело сделал. А где второй, с усами?..

— Пошел доглядывать другого рогача, ваше императорское высочество.

— Давайте, давайте другого! У меня и голова прошла, Ютнер. Вот что значит удача!

Он сел на камень, довольный, умиротворенный победой, огляделся по сторонам, увидел, наконец, дали, хребты, долину внизу. И вздохнул.

— Немало лет вращаюсь я в этих горах, Ютнер, а все никак не могу привыкнуть к их красоте. И, знаешь, сила впечатления не только не ослабевает во мне, но с годами это чувство молодеет и усиливается.

Сказавши, он тут же забеспокоился об олене:

— Где казаки, чего не идут свежевать, голову отделять?

Ютнер достал свисток, резкий звук хлестнул по лесу. Из березняка вынеслись всадники. Соскочив на ходу, казаки бросились к оленю.

— Веди, студент, — приказал князь. — Возьмем еще одного.

Я не знал, куда вести, но показать свою неосведомленность не мог. Взял под уздцы Алана, подождал, пока князя подсадят в седло, и пошел в ту сторону, где оставил Телеусова.

Он вышел к нам из лесу, поклонился князю, поздравил с успехом, но все это вышло у него уныло, похоронно. Хозяин охоты свел брови. Он хотел видеть вокруг себя оживленных, радостных его радостью людей. Однако ничего не сказал.

Минут сорок ходу — и впереди опять посветлело. Другая поляна. Телеусов сделал знак, охотники спешились, приготовили ружья. Мы развернулись редкой цепью — князь между мной и Телеусовым — и тихо пошли по лугу, некруто уходившему вниз.

Трава еще стояла; местами она достигала груди, даже головы. Густой, побуревший пырей сплетался с высокими стеблями уже отцветшей аквилегии, горлеца, с гигантскими лилиями. Идти приходилось осторожно, то и дело раздвигая уж очень плотную стену травы. Подмоченная моросью, трава не шуршала, и мы двигались в относительной тишине.

Мы почти пересекли поляну и уже приближались к противоположной ее стороне. Князь все чаще останавливался, утирал большим платком вспотевшее лицо. Кубанку он сбил на затылок, но от напряжения не покраснел, а побледнел. Чего не вытерпишь ради охоты!

Но вот Алексей Власович присел. Мы моментально повторили его маневр. Слегка поднявшись, я увидел, что егерь указывает рукой на лесную опушку. Князь выпучил глаза, вертел шеей, но ничего не замечал. Я тоже добрую минуту не мог толком разглядеть зверя и, только присмотревшись к близкой траве, заметил концы рогов, торчащие в каких-нибудь сорока шагах от нас. Спящий олень…

Замерев от неожиданной удачи, князь рывком поднял ружье, приложился и выстрелил. Спящего оленя подбросило. Он не упал, как следовало ожидать, а сделал большой скачок в сторону. Грянули еще два выстрела — Ютнер и я, совсем не целясь, спустили курки. Но этот олень родился под счастливой звездой. Он умчался, и на его следах мы не обнаружили даже капли крови.

Князь бросил ружье и сам упал лицом вниз. Никто не проронил ни слова. Стояли, сбившись, и молчали. Наконец он приподнялся, сел поудобнее. Ну, сейчас достанется каждому, особенно мне… Снизу вверх посмотрев на нас, он вдруг тихо произнес:

— На охоте случается всякое, за исключением того, что ожидаешь. Сколько у него было концов, егерь?

— Четырнадцать, ваше императорское высочество, — с готовностью соврал Телеусов; он мог сказать и еще меньше.

— Крайне досадно… Как первая пуля была хороша! И как негодна вторая. Впрочем, если убивать всех, по ком стреляешь, — разве так бывает? Этак скоро ничего не останется. Что дальше, Ютнер? Домой?

— Неудачу надо покрыть. Так, Телеусов? Туров разве посмотреть?

— Можно и к турам, — неуверенно согласился Алексей Власович. — Дотемна управимся.

— Попробуем, Ютнер. — Князь встал. — Надо хоть раз выстрелить еще, обрести веру в себя. После такого досадного промаха…

Скальные вершины казались совсем рядом. Все еще моросило, но теперь падали не столько водяные капли, сколько острая ледяная крупка. Небо мрачно давило на горы.

Ехали час или полтора, забираясь все выше. Совсем захолодало. Подул ветер, снежинки покрупнели. Мы с Телеусовым опередили охотников, лавировали между скал, высматривая туров. Наконец заметили стадо, прежде чем они заметили нас. Вернулись к охотникам, они оживились. Видимость была плохая. Белая холодная мгла начинала кружить, похоже, что предвиделась метель, но азарт охоты от этого не уменьшился. Князь торопливо шел, заплетаясь длинными худыми ногами в широких сапогах с отворотами. Сгибаясь, прошли по острому хребту, похожему на конек крыши, ступили на осыпь. Здесь из мелкого щебня выпирали груды поставленных на ребро плит.

— Как рассыпанные книги около опрокинутого шкафа, — сказал Ютнер, все время державшийся рядом с князем и с опаской поглядывавший на бесконечный и очень крутой склон с подвижной осыпью. Ноги скользили по обледеневшему щебню.