Сечи растерянно переводил взгляд то на одну, то на другую посетительницу. Три недели каждая из них в любой миг могла поплатиться жизнью. Но вот они выжили, живы сами, живы двое мальчишек. Так почему же так важны для них сейчас эти два куска льняного «Дамаска»? Что за штука вообще этот «дамаск»? Разве не самое важное, что сами они остались живы? Стыдитесь!

Он так и сказал им.

— Если бы ваш муж был сейчас здесь и был бы действительно коммунистом, он бы вам то же самое сказал.

А в кабинет уже входила новая посетительница, с ребенком на руках:

— Муж меня бросил, сбежал в Пешт с какой-то дрянью. Прикажите, товарищ секретарь, чтобы…

Из какого-то дома пришел управляющий: «Рухнула вся лестничная клетка, не можем попасть в квартиры, вещи забрать. Нужна пожарная лестница». У другого своя забота: «Мы слышали, что из Пешта уже эвакуируют население в провинцию. У нас в доме пятнадцать маленьких ребятишек. Как бы нам устроить их на эти поезда». Пожилой рабочий: «Столяр я, мастерскую хотел открыть, а инструмент весь завалило. Может, помог бы кто раскопать?»

Около десяти часов, воспользовавшись небольшим перерывом в потоке посетителей, Сечи кивнул Ласло:

— Выйдем на минутку!

В большой комнате тоже кипела работа: завхоз Беке с Шандором Месарошем чинили оконную раму; на другом конце стола заседаний, высунув от усердия кончик языка, Жужа Вадас клеила первую стенную газету. Учитель рисования из гимназии набросал для нее шапку: ободранная стена, из-под штукатурки там и сям выглядывают желтые и серые кирпичи. Сечи быстро пробежал глазами статьи: «Национальный комитет создан», ««Товарищи, вступайте в Организацию национальной помощи». Вырезки из «Уй соо», отдел загадок, викторина. «Товарищи, что означают слова: «большевик» и «меньшевик»? Те, кто ответит правильно, премируются книгами». «Премии» уже лежат на столе: Лайош Поллак несколько дней кряду выбирал среди брошенных частных библиотек все, что попадалось из марксистской литературы. Нашел «Экономическое учение Маркса» на немецком языке и сейчас, сидя рядом с Жужей, с таким усердием изучал находку, что даже его торчащие в стороны уши побагровели от напряжения.

— А ты можешь правильно ответить: кто такие «большевики» и кто — «меньшевики»? — шепнул Сечи на ухо Ласло.

Тот остановился, покраснел и вспылил:

— Не знаю. Ничего я не знаю!

— А тебе, пожалуй, следовало бы знать, — смущенно пробормотал Сечи, втягивая шею в плечи. — Ты ведь у нас университет прошел.

Ответ Ласло о том, чего стоит университет с точки зрения марксистской теории — не очень подходил для печати.

Загромыхала лестница. Мимо них, перепрыгивая сразу через две ступеньки, вниз промчалась Жужа Вадас. Ее длинные волосы развевались по ветру.

— Бегу в Союз молодежи! На десять созвала ребят! — крикнула она на бегу.

— Погоди! Ты знаешь, какая разница между… большевиками и меньшевиками…

— Нет, — на миг обернулась девушка. — Впрочем, товарищ Поллак объяснял мне. Я потому и вставила этот вопрос в викторину! — И Жужа убежала.

А Сечи пошел на картонажную фабрику.

Этажи огромного красного кирпичного здания рухнули. Дорогие картонажные машины провалились в подвал. В деревянном складском сарае собралось несколько женщин, худых, ослабевших за время осады, и один хромоногий старик. На небольшой чугунке варился пустой, постный суп.

— Быстро тут ничего не сделаешь, — пожимая плечами и беспомощно разводя руками, говорил хромой. — Люди, может, и пошли бы. Так ведь мы их даже накормить не в силах… Что нам делать, товарищ? — Он огляделся по сторонам и снова пожал плечами. — Но все-таки фабричный комитет мы выбрали. Словом, постараемся выделить людей на захоронение трупов. Только вы им хоть по тарелке супу давали бы…

Саларди из районного комитета пошел в Крепость в здание министерства иностранных дел. Огромный дом весь осел и грозил совсем рухнуть. Посреди небольшого четырехугольного дворика пылал гигантский костер. Ласло заглянул, что там жгут. Оказалось — дипломатические документы, официальные бумаги! Прыгнул ногами в костер, принялся топтать, тушить огонь. Наконец во дворе появились два чиновника. Нехотя пошли за водой в подвал. Из подвала вылез бородатый верзила, испуганно принялся оправдываться:

— Ничего ценного, одна макулатура…

— Там видно будет!

Ласло помчался в типографию, вызвал двух рабочих, уцелевшие документы велел снести в комнату, запереть, опечатать. Бородатый представился: генеральный консул, здесь он за главного.

— Смотрите, господин консул! Вы за все будете в ответе.

— Но, господа!.. — кланяясь, оправдывался бородатый. — Я же не знал… Я думал…

— Сколько вас здесь?

— До сих пор явилось сто десять человек.

— Если у них нет другого дела, как жечь документы, то пусть все сто десять, как один, идут на работы по захоронению трупов.

— Пожалуйста, господа, пожалуйста…

Внизу, в крепостном парке, Янош Сабо с двумя помощниками проверял наличность семенного и посадочного материала.

— Передайте все это Организации национальной помощи, они распределят, — посоветовал Сечи. — Но кого-нибудь из своих туда пошлите. Да такого, который понимает, что к чему. А на работы по захоронению сколько человек сможете выделить?

Пока обежал всех и вернулся, у Беке был уже готов и котел его баланды. Отличный малый этот Беке, вот только на слова скуповат. И потом — все время кланяется! Его «перевоспитанием» занималась Жужа Вадас. «Опять? — то и дело вопит она. — Сколько раз мы вам говорили: перед нами спину не гните!» «Слушаюсь!» — щелкает каблуками Беке и кланяется…

Между прочим, он подал заявление в партию. Выяснилось, что с 1911 года вплоть до 1933, когда его выставили из Австрии за какую-то стачечную историю, он участвовал в рабочем движении в Вене. А щелканье каблуками да поклоны — что же поделаешь, если человек привык?

В кабинете секретаря стояли запыхавшийся, но весело возбужденный Капи и два перепуганных оторопелых парня, — Капи «мобилизовал» их прямо на улице, чтобы помогли отнести в комитет большущую бельевую корзину, наполненную какими-то пакетиками, баночками, пузырьками. В стороне стоял с возмущенным видом седой господин в черном пальто. Из-за его плеча выглядывала юная девушка. Едва Сечи вошел, старик бросился к нему и, отчаянно жестикулируя, принялся объяснять:

— Господин секретарь, извольте, мы можем хоть здесь встать и выдавать лекарства, нам все равно. Только нельзя же это так просто, как бакалею какую-нибудь, без рецепта, без всего… Вы не обижайтесь, но для этого знания нужны. Здесь много полуфабрикатов, среди них есть такие страшные яды, что и несколько миллиграммов их вызывают смерть.

— Зачем ты все это сюда приволок? — обратился Сечи к Капи.

— Сегодня ночью взломали аптеку на Аладарской, Иду и вижу: тащат всяк, кому не лень, лекарства. Вот я и распорядился: собрать все и конфисковать.

— Правильно сделали, и спасибо вам за это не только от меня, но и от имени всех больных, — вмешался седоволосый. — Только распорядитесь, чтобы…

— Вы все равно «налево» все лекарства сплавите! — напустился на него Капи.

— Простите, да что вы! — запротестовал седой мужчина. — У меня и отец и дед были аптекарями, вот и дочь моя тоже. Представься! — сказал он красивой девушке, выглядывавшей из-за его плеча. — Мы по всем рецептам отпускали, что, конечно, имелось. Даже в ту пору, когда многие аптекари вокруг — как вы изволили выразиться — уже пускали лекарства «налево». Я же говорю: если угодно, мы и здесь готовы отпускать лекарства.

Сечи удивленно взглянул на Капи.

— Не будем же мы в комитете еще и аптеку оборудовать. — И, повернувшись к аптекарю, спросил: — Есть у вас помещение, где все это хранить?

— Конечно! В лаборатории.

— Беретесь отпускать лекарства по всем рецептам?

— И сообщить районному врачу о наличии лекарств?

— Конечно, разумеется! — облегченно вздохнул аптекарь.

— Ну, тогда тащите все это обратно.

Двое «мобилизованных» поспешно подхватили бельевую корзину.