Тяжелый предрассветный сон и в самом деле сломил Ласло. Проснулся он в этот день поздно. Правда, в комнате-убежище плыл обычный сумрак, но Ласло чувствовал, что проспал долго. Привстал на своей лежанке и дядя Мартон. Охнув, обронил:
— Славно выспались! — и потянулся.
Заворочались, просыпаясь, остальные.
Мужчины вышли в ванную. Ведер для воды не было на месте. Как видно, Магда, единственная из всей «компании сонь», не проспала и уже ушла за водой.
На улице стояла непривычная тишина. Только где-то очень далеко изредка бухал взрыв, щелкал одинокий ружейный выстрел. Прорубь, проделанная в наполнявшем ванну льду, подернулась лишь тоненькой ледяной корочкой. Мужчины зачерпнули в тазики причитавшуюся каждому порцию воды и заспешили — бриться, умываться. Одеваться вышли в переднюю: в дверях уже переминались ожидавшие своей очереди Дюрка и старый профессор.
С лестницы до слуха Ласло донеслись знакомые голоса «совета мудрейших» — Соботки, Новака, Шерера. И этот день начинался, как все прошлые… Обсуждался ночной обстрел, — значит, не приснился ему ни бой, ни утреннее затишье.
— Битва, скажу я вам, была, как видно, необычных масштабов, — объяснял Шерер. — Я всю ночь бодрствовал, следил за выстрелами и попаданиями. У зажатых в клещи русских, по-видимому, скопилось в «котле» много военной техники. Казалось бы — я подчеркиваю: «казалось бы», это означает, что у них перевес в грубой силе. Но тем временем наша артиллерия хорошо пристрелялась по всем их позициям. И сегодня ночью мы взяли свое… Результат? Затишье! Не правда ли, затишье?
— Разумеется, — поддакнул Соботка.
— Хорошо бы сейчас, — размечтался Новак, — обозреть всю местность с какой-нибудь высоты. Интересно было бы…
Шерер с готовностью вызвался объяснить все.
— Вот взгляните, господа! Здесь у нас — Дунай. Вчера мой информатор вновь подтвердил, что возле Дунафёльдвара наши форсировали реку. По моим расчетам, сегодня утром мы уже должны были двинуться дальше. Вот сюда примерно.
— Ну, естественно…
— Интересно! — промолвил Новак. — А мне вчера один немецкий военный… Офицер СС из третьего дома… говорил, что на Шарокшарском шоссе… Он, видите ли, на диалекте говорит, а я лучше понимаю литературный немецкий… Одним словом, он сказал, что по Шарокшарскому шоссе в город вошли немецкие танки! Говорю вам: я даже подумал, что, может быть, плохо его понял?
— Возможно ли, что на пештской стороне уже нет русских?
— А почему бы и нет, простите? — недоумевал Шерер. — Почему? Ведь если у них есть хоть капелька ума — вот взгляните сюда! — они должны были бы немедленно панически бежать вот из этой части города. В горы, не правда ли? И там еще какое-то время… Верно?
— О, боже, боже!
Они помолчали немного. Затем Соботка начал оправдываться перед советником за какой-то «вчерашний неприятный инцидент».
— Ведь я в таких случаях не могу определить, как далеко простираются полномочия коменданта ПВО. Вся эта история и началась-то как спор совершенно частного характера!
— Ну, что вы! — успокоил его Новак. — Вам не в чем упрекнуть себя: вы поступили абсолютно правильно. А он свое получил сполна. Ишь придумал: мука и варенье — лекарство! Надо же такое выдумать!
Как видно, зубной врач снова поднял вопрос о малышах, страдающих от голодных отеков, с симптомами цинги.
— Надо же! И этот подстрекательский возмутительный тон! «Чувство общности», «долг перед людьми»… бог знает, что он еще там наговорил…
— Да, очень неприятно. Исключительно неприятно. Но ведь я, как комендант ПВО…
— Прошу вас взглянуть, если угодно, что у меня есть, — в конце концов мы живем бок о бок уже восьмую неделю. Чего у меня больше, чем у любого другого экономного семейства? А этот тип накинулся на меня, словно я… Интересы всего дома! Маленькие дети!.. А я — старый человек! И жена моя уже не девочка! У нас свои потребности, и мы, увы, тоже не совсем здоровы. У меня, например, гипертония, у жены — обмороки…
— Во всяком случае, — донесся голос Шерера, — не вредно знать, кто как вел себя в эти критические дни. Кто играл на нервах окружающих, и без того напряженных до предела, кто нарушал покой убежища…
Голоса удалились, как видно, «мудрейшие» отважились спуститься к выходу.
— Ты слышал? — шепнул Ласло дяде Мартону. — На Шарокшарском шоссе!
Старик ничего не ответил, сидя в углу, он, охая, натягивал на свои вспухшие ноги ботинки.
«Ну, и если немцы действительно форсировали Дунай под Фёльдваром? Чего ждут от них эти дурни? Еще вчера они вздрагивали от каждого выстрела!» — думал Ласло.
— Послушай! — наклонился он к старику. — В тридцать шестом, когда началась война в Испании, нужно было быть честным и смелым человеком, чтобы определить, на чьей стороне твое место. В сорок первом достаточно было хоть немного смыслить в политике, истории, географии, чтобы понять: Россия — такой орешек, об который фашисты обломают себе зубы! А после Сталинграда уже не нужно было ничего, разве что самую маленькую толику рассудка, чтобы сообразить: фашистам переломили хребет!.. Так ведь нет же, нет! Эти людишки не имеют и капли разума, клянусь! На них не действуют даже факты! — Ласло в бессильной злобе ткнул кулаком в стену. — Им на голову валится все здание, а они сожмутся, как ежи, в комочек и сидят… Но стоит наступить передышке, как они опять за свое: «На Шарокшарском шоссе — немецкие танки!» О, господи!..
— Факты, говоришь! — буркнул старый Мартон. — Эти ведь, пока не гремит гром над ними, только то и считают фактом, что им подходит.
Он зашнуровал наконец ботинки и распрямился.
Тем временем местные знатоки политической и военной обстановки снова вернулись на лестницу.
— Мерзкий вид имеет наша улица, — посасывая больной зуб, отметил советник Новак. — Давненько я не видел ее при дневном свете. Мерзкий вид.
— Ничего, сударь, русских пленных хватит! Они нам восстановят все это.
Шерер захохотал своим визгливым бабьим смехом.
— Скажите, Шерер, правда, что немцы мосты взорвали?
— Точно не знаю. Во всяком случае, не все. С точки зрения стратегической это было бы не верно. Речь может идти о чем? Временно привести их в негодность — для этого довольно одного-двух взрывов. Но чтобы вы убедились в предусмотрительности немцев, открою вам одну тайну: в Дёре заготовлена точная копия будапештского моста Франца-Иосифа, все-все до последней клепки!
Под сводом арки зазвучали знакомые шаги, — Магда!
Новак не признавал в амурных делах социальных различий и готов был почесать язык с любой хорошенькой женщиной. Поэтому и сейчас он весело воскликнул:
— Какая вы все-таки молодчина! Уже успели и на «колодец», за водичкой прогуляться! — И вдруг в голосе его зазвучали нотки зависти и удивления. — Как? Сигареты?.. И хлеб? Покажите-ка! Откуда? Где дают?..
Магда, вероятно, спешила и потому запыхалась, но ответила она по-детски звонко и взволнованно, хотя и откровенно холодным тоном:
— Русские дали.
— Как? Кто?
— Русские.
— Бросьте шутить! — воскликнул Новак, но по его тону можно было понять, что и он не принимает слова Магды за шутку. — Где русские?
— Где? Вон там, в конце улицы, возле Туннеля.
— И вы?.. Да нет, вы шутите! — с усилием выдавливая из себя смешок, продолжал Новак. — Как же вы могли бы пробраться к ним через передовую?
— Нет больше никакой передовой! — В строгом голосе Магды звучали непонятные слезы. — Говорю же вам: нет фронта! И они уже здесь. Неужели вы не понимаете? Здесь!
Ласло и Мартон метнулись навстречу Магде, распахнули перед ней дверь. Ставя ведро с водой на пол, она уронила несколько пачек сигарет. Рука ее крепко сжимала буханку хлеба. Магда глядела на Ласло, и он видел перед собой совсем новое, до сих пор незнакомое лицо: оно вздрагивало от кипящей внутри и вот-вот готовой вырваться наружу радости, и глаза ее были широко распахнуты… Магда самозабвенно улыбалась, не в силах произнести ни слова, шагнула к Ласло, остановилась и… бросилась на шею старому Мартону.
