— Судить будем Косоглазого, а ответит за него Другой. Косоглазый не уйдет от кары. Кровь за кровь.

Принесли свежие запасы браги; раз дорвались — не могли остановиться. Коренастый старик подал Рысьим Мехам емкую чашу.

— Пей! Ты — сильнейший из охотников, умнейший из зрелых мужей. Пей и освободи свое слово. Племени понадобится нынче твоя мудрость.

Рысьи Меха осушил чашу. Много нужно было таких чаш, чтобы отуманить его ясную голову. Он возвратил пахнущий дубовой корою и хмелем сосуд старику и сказал, как бы шутя:

— Ты щедр, старик. Однако я не запевала, брага не научит меня петь.

Опьяневшая молодежь потребовала вслед за медленно раскачивающимися на одном месте жрецами, чтобы привели пленника. Зрелые охотники не возражали. Родичи донесли старейшему. Тогда и он появился в круге. Внезапно и яростно загрохотали барабаны. Все быстрее и быстрее раскачивались младшие жрецы. Тихо зажужжали голоса древним, невнятным пока напевом: «Ох-ойэ!! Ох-ойэ!!», похожим больше на вздох, на стон, на приглушенный смех, чем на разумное слово.

Привели пленника. Но лишь немногие из присутствующих взглянули ему в лицо, вспомнили, кто он, подумали о своих колебаниях. Были забыты и Косоглазый и Другой. Не в них было дело. Среди хмельного круга, среди накинутых на плечи шкур, среди звериных морд, ставших вдруг, точно в сновидении, такими же понятными и родными, как понятны и родственны прикрытые ими лица одноплеменников, среди глухого рокота барабанов и стонущих слов — появилась двуногая дичь, кровавая жертва, которую можно было истоптать, разорвать зубами и ногтями.

— Ох-ойэ! Ох-ойэ! — подымался напев.

— Ох-ойэ! Ох-ойэ! — зарыдали, не сдерживая визгливых голосов, приведенные караульщиками женщины Косоглазого.

Бездействие начинало тяготить пьющих, и разгоряченные тела требовали движения. Старейший вразумительно взглянул на Коренастого. Отчий костер требует живой пищи.

— Рано еще.

(примечание к рис.)

От лесной опушки шли гуськом юноши с вязанками сухого хвороста. Коренастый, морщась от жара, разгребал костер, удлиняя и расширяя его. В стороне сваливали смолистые ели и корявые ветви разорванного молнией дуба. Столбы пламени и занимающиеся с сухим звоном груды мертвой дубовой листвы возбуждали не меньше браги. В грубых ивовых плетенках несли еще и еще черные от вяления полосы обрамленного желтым жиром мяса. Молодой охотник с лоснящимся от пьяного веселья и сытости лицом сбросил на землю оружие и прикрывавший его тело мех. Он вызывал сверстников на единоборство и легко приплясывал на месте, подняв к небу жаждущие напряжения руки. Его окружили жреческие маски, подстрекая к действию.

Рысьи Меха увидел издали, что к нему проталкивается один из окружавших старейшего ряженых. По повадкам его было ясно, что не сам он пошел — его послали. Зачем?

Выведать мысли несговорчивого охотника, рассердить его и оскорбить, а затем в пылу жертвоприношения расправиться с ним? Жрец подошел к Рысьим Мехам и ударил его по плечу.

— Не пьешь, не ешь, шакал? — сказал он вполголоса. Рысьи Меха резко оттолкнул его. Лучше вызвать на ссору всех их, чем втихомолку спорить с одним. И с той же решительностью, о какою правил челноком, перенимая плывущие поперек реки оленьи стада, решил он разорвать цепкое плетево старческих замыслов и перетянуть на свою сторону хотя бы молодую часть пьянеющего круга.

(примечание к рис.)

— Косоглазого хочешь спасти? — крикнул жрец погромче и отступил на шаг, чтобы подготовиться к отпору.

Пение оборвалось. Старейший сердито потряс оленьими рогами, но тяжелая одежда мешала ему вступить в спор с Рысьими Мехами.

— Косоглазый убил старика, — обратился Рысьи Меха ко всему кругу. — За смерть — смерть, за уход от племени — смерть, за непокорность — смерть. Племя не отступит от обычая. Но надо так, чтобы мир на будущие времена в медвежьей пещере не нарушался. Пусть тяжелая рука старейшин не угнетает молодых охотников и не препятствует им проявлять свою силу и смелость.

Коренастый рассмеялся.

— Ты давно перестал быть молодым охотником, Рысьи Меха. О ком же ты хлопочешь? О себе или о них?

— И о них, и о себе. Мы не старухи. Ноги у нас не перебиты дубинами, глаза не залиты бельмами. Не хотим мы из века в век сидеть возле медвежьей пещеры и глядеть на реку. Вот подросток спросил меня, куда бежит речная вода, а он еще не человек — котенок. Где-то по лесам, близко ли, далеко ли, проходят чужие племена…

— Радуйся тому, что далеко проходят! — крикнул в ответ насмешливый высокий старик.

Многие в кругу засмеялись. Рысьи Меха заметил, что смеются даже близкие ему, и замялся.

— Он ждет, что пришельцы с полудня отдадут ему дротики из неломкого дерева…

— Взял женщину из чужого племени и слушает ее рассказы о старине…

— Люди бобрового племени отдали одно, взяли другое, — уклончиво возразил Рысьи Меха.

— Отдали оружие, взяли смерть, — проворчал Насмешливый.

— Взяли дротики. Это было. Все знают об этом, — отбивался Рысьи Меха.

— Сколько живет наше племя, пришельцы убивали нас, мы убивали пришельцев. Наша мена за мену была смерть за смерть, — надсаживаясь от злобы, прокричал Коренастый.

— Расскажи, сколько бобров убили пришельцы?

— Этого никто не помнит, — опуская голову, ответил Рысьи Меха. — Давно это было… Наши молодые охотники не хотят больше спокойно спать у очагов…

— Отчего им не спать? За них не спят старики, пищи у племени достаточно…

Рысьи Меха говорил о молодых охотниках, а молодые охотники раньше старцев и зрелых мужей утомились туманностью и запальчивостью его речи. Один за другим отходили они к примолкшим плясунам. Опять задребезжали барабаны, зазвучали разнотонные деревянные пластинки, руки в лад ударяли по одеждам, песенный вздох пронесся по кругу, полилась брага в широкие глотки. Ритмическое, покачивание жрецов и приставших к ним охотников, медленно ускоряясь, переходило в пляс.

Мелькали в руках короткие ножи. Женщины собирались на площадку перед хижиною. Стража ждала знака, чтобы вести жертву к пещере.

Старцы угрожающе продолжали спор с Рысьими Мехами. Поддерживали его немногие. И число их все уменьшалось. Коренастый грозил ему рукою:

— Это брага говорит в тебе!

— Смотри, дух Косоглазого вселился в тебя.

— Косоглазый начал, ты кончаешь. Насмешливый старик раздвинул возбужденных сверстников и положил руку на плечо Рысьих Мехов.

— Много слов ты сказал, а я стар и плохо слышу Скажи коротко: чего тебе надо?

— Я скажу, — ответил Рысьи Меха. — Нехорошо, что ил заносит Мамонтовы бивни в пещере, открытой Косоглазым.

— Сухостоя в лесу много, и на твои меха огня хватит, — проворчал Коренастый.

— Скажу еще, — повторил Рысьи Меха. — Медведь в берлоге спит, а откроет глаза — глядит прочь от берлоги. Мы же и спим в берлоге и глядим в нее. Ходят по свету народы, что мы о них знаем? Довольно сидеть на месте. Населим удобные места. Соберем лучшую кость, меха и медвежьи зубы. Пошлем гонцов к теплым водам на полдень, к большим рекам на закат…

— И рассеем силу племени? — со злобной веселостью переспросил насмешливый старик.

Брага опьянила и старейшин. Против бессмысленно и весело пляшущих юношей завивался другой круг, тяжелый и страшный: желтая седина, космы рыже-седых бород, сильные плечи и рубцами от звериных когтей и рваных ран, маленькие под кустистыми бровями бесцветные глаза. Рысьи Меха старался стать так, чтобы этот угрожающий круг не сомкнулся за его спиною.