Музыка стихла. Работа этого невысокого молодого человека, почти мальчика, на сегодня закончилась, и Катя от души ему позавидовала. Сейчас он повесит фрак в шкаф, наденет джинсы и курточку и уйдет домой. А ей нельзя повесить эти чужие вещи в шкаф, нельзя уйти. Да и дома у нее Бухин с Дашей. Счастливые. Наверное, нажарили картошки… А тут сиди и позволяй всякой мрази хватать тебя за разные места. Да еще и свои наблюдают за всем этим, наверное. Сволочи. Сволочи! Она даже не знала, кого уже называет этим словом – своих ли, которые наблюдают, или чужих, которые прислали этого хлыща с мальчишеской улыбкой и серыми пристальными глазами. Глаза у него были совсем как у того… Все они одинаковые. Сволочи. Она почувствовала, что неожиданные слезы наворачиваются на глаза. Этого только не хватало!

Принесли кальвадос. Она пила его только один раз – с Натальей, и нельзя сказать, чтобы он ей тогда понравился. Но делать было нечего. Одним махом она опрокинула в себя содержимое маленькой рюмки – как будто проглотила каплю живого огня. Но огонь этот пробежал по каждой жилочке, и дрожь, мучившая ее, в одночасье исчезла. Согрелись руки и даже пальцы ног, стиснутые узкими носами сапог. Заедать этот волшебный напиток овсянкой она не стала. Поставила локти на стол и оперлась о сцепленные пальцы подбородком. Она сидела сейчас в точно такой же позе, как и «Любительница абсента» со знаменитой картины, но ни он, ни она об этом не догадывались. Она – потому что живопись совсем не пересекалась с ее работой, а он – потому что никогда не интересовался картинами. Только женщинами и денежными купюрами. Но женщин он знал, как никто другой.

– Вы пьете кальвадос совсем как француженка, – восхищенно сказал он собеседнице.

– А вы много видели француженок? – снисходительно осведомилась она.

– Ну… Приходилось. А вы бывали во Франции? В Париже?

– А вы? – ответила она вопросом на вопрос и прищурилась. Быстро прикурила, не воспользовавшись его услугами, резко выдохнула дым.

– Мне там приходится частенько бывать. По работе.

– Завидую. Хорошая работа.

– Да, не жалуюсь. Может, потанцуем?

На эстраде уже играл небольшой оркестр, и под неспешную музыку танцевали несколько пар.

– Если хотите…

Фигура у нее была как раз в его вкусе. Он не любил костлявых женщин и не понимал, что хорошего мужчины находят в моделях. Они успели протанцевать совсем немного, но мелодия закончилась. Следующий танец был быстрый, и Катя решительно выскользнула из рук партнера.

– Я не мастерица скакать на таких каблучищах!

Роман Юшко вздохнул. Двигалась она легко и изящно, и он не прочь был потанцевать еще, но…

– Может, поедем куда-нибудь, где музыка вам больше понравится? – предложил он.

– Куда?

– Ну… мало ли хороших мест. Свет же не клином сошелся на этом «Париже».

В самом деле. Не клином же все сошлось на этом «Париже»! Особенно когда на тебе столько знакомых и незнакомых глаз и столько ушей слушают, как ты разговариваешь, дышишь, смеешься, слышат даже, наверное, как стучит сердце… Не станет же он убивать ее прямо сегодня, этот самый Юшко. Ну не может она флиртовать с ним здесь, где на нее смотрят и слушают! – глупо стучало сердце. Голос же разума кричал: никуда не уходи! Здесь ты в безопасности. И она послушала его.

– Что-то я сегодня не в настроении танцевать. Да и устала очень, – не солгала она. – Если хотите, просто посидим, поговорим.

– И выпьем?

– И выпьем. – Она неожиданно улыбнулась. Улыбка ей очень шла. – Расскажите мне о Париже, – попросила она.

Он снова наткнулся на ее взгляд – янтарно-золотой, манящий… опасный взгляд!

– Разве вы никогда не были в Париже? – еще раз спросил он, с трудом отрываясь от этих глаз.

– Мне интересны чужие впечатления. – Она вновь оперлась подбородком о руки.

– Хотите еще кальвадоса?

– Хоч у.

Принесли крохотную рюмочку. Она взяла ее, согревая в ладонях, а он поднял свой бокал с вином.

– Давайте выпьем за нашу случайную и такую приятную встречу!

Она уже не сказала, что он говорит банальности.

– Ну… что ж. Давайте!

– На брудершафт?

– А куда вы так торопитесь?

– Я очень хочу вас поцеловать, – просто сказал он, и эта простота ему шла.

– Вы обещали рассказать мне о Париже.

– Хорошо. – Он покорно кивнул. – О Париже так о Париже. Как вы, наверное, уже и сами знаете, Париж – это город влюбленных, самый прекрасный город на земле…

Он говорил и говорил. Рассказ его не был лишен живости, обаяния, даже некоторого художественного блеска. У него вдруг случился приступ самого настоящего вдохновения. Его рыжая собеседница внимательно слушала, застыв в своей излюбленной позе. Она слушала, не сводя с него загадочных глаз, по которым он все никак не мог определить, нравится он ей или нет. Какой у нее мягкий овал лица, точно очерченный разлет бровей – и брови не черные, не коричневые, а какого-то странного цвета… старого золота? Опавших листьев? Поэзией он тоже никогда не грешил, предпочитая вещи более простые – земные, плотские. И сейчас ему хотелось перестать разливаться соловьем, а молча запустить руку в ее волосы, разрушая прическу, властно сжать затылок, попробовать на вкус ее губы… Но вместо этого он нес какую-то романтическую чушь о Булонском лесе и о том, как хороша Сена в лунном свете. Он говорил, говорил – благо, язык у него всегда был подвешен как надо – и отхлебывал из своего бокала. Бутылка перед ним была уже почти пуста. Ей тоже уже несколько раз приносили ее любимый кальвадос, но последнюю рюмку она так и не допила – пригубила и поставила на стол.

– Может быть, еще потанцуем? – спросил он, прерывая свой рассказ. Да и рассказывать, честно говоря, было уже нечего. Он поймал себя на том, что начал повторяться, а это было плохо.

– Ну что ж… давайте потанцуем, – согласилась она, и он счел это хорошим знаком. – Только не быстро, – предупредила она его, и он согласно кивнул:

– Я уже понял… вы не любительница дрыгать ногами. Во всяком случае, на танцплощадке.

Она запрокинула голову и засмеялась. Смех у нее был мягкий, горловой, с волнующими глубокими нотками. Он вдруг почувствовал, что покрывается гусиной кожей от этого ее смеха, от вида запрокинутой шеи – с лебединым изгибом? – и безмерно удивился. Особенно тому, что в голову пришло это идиотское сравнение – лебединый изгиб. Чушь собачья! Такого с ним еще не случалось.

– Пойдемте. – Она качнулась и слегка оперлась на его руку. От прикосновения новая волна прошла по нему, и он снова поразился. «Что такого в этой рыжей бабе?» – как-то даже злобно подумал он и развернул ее к себе на танцевальном пятачке резко, почти грубо. Она удивленно взглянула ему в лицо, и он различил мгновенно промелькнувшие в ее глазах страх, изумление, покорность. Так вот как с ней нужно! Хорошо, в нужный момент он этим воспользуется. Покажет ей, кто на самом деле хозяин жизни. Чтобы снова не испугать и не оттолкнуть, он обнял ее очень нежно, ведя в такт музыкальному рисунку и при этом почти не двигаясь на тесном, заполненном танцующими парами пространстве. Она подчинилась, и он привлек ее сильнее, вдыхая запах ее волос и кожи. Духи у нее были из очень дорогих, скорее всего японские, – в духах он разбирался очень хорошо, – но ее собственный, пробивающийся сквозь духи запах оказался еще более волнующим. Внезапно он наклонился и нашел губами ее маленькое розовое ухо. Поцелуй длился какую-то долю секунды – она отпрянула.

– Спокойно, я не кусаюсь, – прошептал он.

Глаза ее блеснули, она сбилась с ритма, но он мягко вернул ее в музыкальные волны.

«Господи, за что мне все это? – в отчаянии думала Катя, ощущая на себе настойчивые чужие руки. – Когда же эта чертова музыка закончится?! Завтра весь персонал только и судачить будет, как хозяйка обжималась с первым попавшимся альфонсом!» – «Стоп, стоп, погоди, – здравый смысл, не до конца загнанный в угол лошадиной дозой выплеснувшегося в кровь адреналина и такой же дозой алкоголя, стал возражать. – С какой стати он – первый попавшийся? Может, это муж, или брат, или деловой партнер, в конце концов! И потом, если кто-то позволит себе лишнее, то Инна быстро укоротит болтунам языки. Вышвырнет к чертям собачьим на улицу, и все. И вообще, ты ничего такого с этим хмырем себе не позволяла, ведь так?» – «Так, так, – согласилась Катя с доводами разума. – Но все-таки это пытка!» – «Тогда иди работать в архив, – злорадно сказал голос. – К тому же и домой будешь приходить вовремя». – «Иди ты сам в архив!» – Она позволила себе расслабиться. Ее партнер понял это как-то уж очень по-своему и теснее прижал ее к себе. Еще несколько секунд – и музыка кончилась. У нее чуть не вырвалось: «Слава Богу!» – но она вовремя прикусила язык.