– Может, я привыкну как-нибудь? – робко возражала она.

– Привыкнешь! Ты что, так с супрастином в кармане и будешь всю зиму ходить? Ты посмотри, что с тобой творится. Снимай! – Ольга стянула с подруги пальто. На соседней стойке висели наряды подороже – натуральные дубленки всех цветов и фасонов. Жаль, Дашку не уломать… Дойдя до последней в ряду дубленки почти белого цвета, Ольга машинально потянула вешалку к себе.

– Эта, к сожалению, не продается.

– Почему? – Ольга удивленно повернулась.

– Она испорчена. Видите? – Неслышно подошедшая продавщица достала понравившуюся Ольге вещь. На подоле дубленки красовался безобразный потек синей масляной краски. – Козырек красили, а их как раз заносили. Краска и пролилась. Жалко, красивая вещь. Вы другую посмотрите, у нас очень большой выбор…

– Даш, иди-ка сюда, – позвала Ольга подругу. – Как тебе эта?

– Оль, так она ж с пятном, – удивилась Дашка. – Или его отчистить можно?

– Его нельзя отчистить. Видите, мы тут, с краю, уже пробовали. – Продавщица деликатно указала пальчиком на неприглядные синие разводы. – Давайте, я ее уберу отсюда.

– Не нужно. – Ольга крепко держала дубленку в руках. – Девушка, вы не могли бы спросить, сколько будет стоить эта дубленка с пятном? Я все-таки хочу ее взять и попробовать его свести.

Девушка удалилась вглубь магазинчика, а Дашка испуганно дернула Ольгу за рукав.

– Оль, ты что, с ума сошла? Его ж ничего не возьмет! Мы все-таки какие-никакие, а химики!

– Ну-ка, прикинь… Смотри, Даш, как сидит хорошо! Только пятно, конечно, портит весь вид…

– Кхм, здырастуйте, дэвушки! – появился хозяин с лицом «кавказской национальности», впрочем, весьма приветливым. – Такой хароший дубленка был! Ты другой меряй, этот не нада! Этот вазми. – Хозяин снял с вешалки другую модель, попытался сунуть Ольге в руки.

– Нам другую не надо. Эта сколько будет стоить?

– Эта плохая савсэм. Дамой заберу, на стэлки рэзать.

– Не надо на стельки. – Ольга, смеясь, не выпускала дубленку из рук. – Так сколько?

– Ну, нэ знаю. – Хозяин развел руками. – Таким карасавицам… Хочешь, за двэсти забери. Только патом обратно нэ приноси. Нэ гавари, что я тебе нэ гаварил, да!

Ольга быстро отсчитала деньги, и дубленку положили в огромный пакет. Дашка стояла рядом, ничего не понимая. Чем Ольга собирается ее чистить? И ей ведь нужно успеть до завтра.

– Оль, а вдруг оно не отчистится? – спросила она уже на улице. – Что тогда делать?

– А оно и не отчистится! Я, конечно, давно не химик, но сейчас мы здорово захимичим! Эх, какую мы вещь отхватили, Дашка, и почти даром! – В Ольге проснулся былой студенческий азарт.

– Так чего мы с ней делать будем? На стельки порежем?

– Почти угадала. Мы ее сейчас укоротим. Поедем в мастерскую, и ее нам подрежут. И кожу подберут, и обошьют заново. По колено тебе еще лучше будет, чем в длинной, я прикидывала.

И действительно, перешитая дубленка сидела на девушке замечательно. Правда, содрали, по Дашиной мерке, несусветные деньги, но все вместе вышло как раз по цене «дубляжки». И сейчас, стоя перед зеркалом, Даша осталась вполне довольна результатом этого хлопотного дня.

Положив остатки обуви в мешок, Люба оставила его на попечение все той же безотказной Зинки и велела сказать Владимиру, что она его не дождалась и поехала домой. А он пусть приезжает, когда нагуляется. И булочку свою сам ест. Бросил ее в такой момент и ушел. Да если бы он был рядом, ничего бы и не случилось… И куда только милиция смотрит! Никогда их нет, когда нужно. Ограбили и избили средь бела дня. Они аренды на этом рынке в месяц платят больше, чем она в школе получала! Хапуги, сволочи, только деньги берут, чтоб они подавились и нашими деньгами, и нашей кровью! Так, распаляя себя, Люба дошла до трамвайной остановки и села на лавку. Ушибленный бок сильно болел; хорошо хоть на лице синяков не наставили. Трамвая все не было – наверное, пересменка. Что ж они так ездят, эти трамваи! Можно замерзнуть на фиг на остановке. И дует как! Она поежилась. Какая-то баба, большая и толстая, как боковым зрением заметила Люба, почти столкнув ее со скамейки, плюхнулась рядом. Люба хотела сказать «Поосторожнее, корова!», но, взглянув на бабу, увидела, что это цыганка – пожилая, огромная, в пуховом платке и дорогой норковой шубе до пят. В руках у цыганки была куча каких-то пакетов и пакетиков в подарочной бумаге, в бумажных цветах и лентах. «Они что, на Новый год тоже подарки дарят, что ли? – все еще неприязненно оглядывая цыганку, удивилась Люба. – Ты смотри, шуба у нее какая! Из такой шубы на меня две можно сшить».

Цыганка вдруг повернулась, и Любе стало неловко. Вообще-то, она цыган не любила и боялась, считая их всех поголовно ворами и обманщиками. Цыганка улыбнулась Любе полным золотых зубов ртом и пропела низким голосом:

– Трамвая давно не было, красавица?

– Давно уже, – покосившись на нее, ответила Люба.

– А я вот внучатам за подарками ездила. – Цыганка пошевелила руками, и груда пакетов задвигалась, зашелестела бантами и бумагой.

Люба как зачарованная уставилась на блестящие обертки.

– Пока всем купишь, пока привезешь… Пять сыновей у меня и дочки три. А внучат сколько, со счету сбилась. – Цыганка вдруг взглянула прямо Любе в глаза. – Вижу я, девонька, горе у тебя? Ой, какое горе! – Она сокрушенно покачала головой в пуховом платке. – Ты не бойся, я к тебе не гадать лезу, я давно не гадаю, – продолжила она, заметив, что Люба привстала и хочет уйти. – Мы богатые люди, нам гадать не надо. Сама не люблю тех, кто неправду говорит, хочет деньги выманить. Я в молодости хорошо гадала, и не за деньги. Я вот что тебе скажу, милая, – настоящая гадалка за деньги не гадает, если только ей сами не дают. Да, так вот, красавица. А у тебя, вижу, горе, большое горе. И еще тебе скажу: порчу на тебя навели, большую порчу. Оттого и горе у тебя. И еще хуже будет, если порчу не снять. Ты мне верь, девонька. – Цыганка смотрела Любе прямо в глаза, и Люба, словно завороженная, не могла отвести взгляд от полного, по-своему красивого лица цыганки, от ее золотых зубов и выглядывающих из-под платка массивных серег, в которых искрами вспыхивали какие-то камни. – Тетя Маша меня зовут, – представилась цыганка и покивала Любе пуховой головой. – Ты бабку срочно ищи, девонька, чтобы порчу снять, а то дальше тебе только хуже будет. – Зубы зловеще сверкнули, и у Любы похолодело внутри. «Точно, порча, – пронеслось у нее в голове. – И как я сразу об этом не подумала. Светка, зараза! Ее рук дело!»

Пригрохотал трамвай, выпустил порцию народа, впустил внутрь всех озябших на холодном ветру, с лязгом закрылись двери, и он тронулся. Люба даже не пошевелилась, пораженная точными, как ей показалось, словами цыганки. Ей стало не до трамвая.

– Где же мне эту бабку найти, тетя Маша? – искательно спросила она у собеседницы. – По объявлению?

– Э, по объявлению! Кругом обманщики одни. Денежки только возьмут с тебя, – цыганка выразительно пошевелила толстыми пальцами, – а ничем и не помогут. Не хотела я, но, видно, придется. Эх, ругать меня будут, да ничего! – Цыганка распахнула шубу, и под ней мелькнули бархатные юбки, поверх которых на выпирающем толстом животе был повязан кокетливый кружевной фартучек с карманом. Цыганка, цепляясь кольцами, запустила руку в карман и выудила оттуда огрызок карандаша и бумажку. – Я сейчас тебе адрес напишу, красавица. Только ты скажи, что, мол, от тети Маши. У нее очередь на два месяца вперед, а тебе, девонька, и дня откладывать нельзя! Ты сейчас езжай, отсюда автобус ходит прямо до ее дома. Баба Вера ее зовут.

– Спасибо… тетя Маша. А сколько она берет, эта баба Вера?

– Ничего она не берет. Божий человек! – Цыганка размашисто перекрестилась. – Настоящая бабка, девонька, денег не берет. Ты ей коробочку конфет купи, и все. Она конфеты хорошие любит. И привет от меня передай. Ну, иди, иди. – Цыганка легко подтолкнула Любу. – Иди с богом!