На этот вопрос — успела или нет? — я не знаю ответа, хотя все время к нему возвращаюсь. Мне кажется, ей как раз хватило времени понять, о чем вырезка. Но этого никто никогда не узнает.

И все равно, родная, сегодня я сделал такое, из-за чего другого человека могут отправить на виселицу. Радости от этого мало. Впрочем, я, кажется, глупость сморозил, мне от этого просто худо. Завтра прикачу на велосипеде и буду ждать тебя после работы, а потом, даже если тебе нужно идти на Принцес-стрит, провожу тебя. Не хочу оставаться сам с собой, но если поговорю с тобой, то я уже весь день не один».

Мистеру Арчибальду Гендерсону был очень не по душе выступать поверенным миссис ван Бир, и тем не менее, из чувства долга перед семьей старых клиентов, он решил сделать все, чтобы ее вызволить. Он подумывал, не передать ли ее апелляцию в другое юридическое бюро, где богатый опыт ведения уголовных дел, но отказался от этой мысли. Вот так и случилось, что через несколько дней он с тяжелым сердцем отправился к сэру Изамбарду Бернсу — тот проживал на бульваре Суда королевской скамьи. В невиновности своей клиентки он был далеко не уверен, хотя изо всех сил пытался гнать от себя эту крамольную мысль. Сэр Изамбард был уж слишком циничен и совершенно не соблюдал фигуру умолчания, столь любезную сердцу всякого семейного поверенного. Кроме того, мистер Гендерсон хоть и знал его много лет и называл своим другом, однако считал сэра Изамбарда карьеристом и не одобрял, что в каждом сказанном адвокатом слове сквозит честолюбие. В довершение ко всему сэр Изамбард надумал ехать в Девон автомобилем с утра, чтобы днем успеть побеседовать с миссис ван Бир в эксетерской тюрьме, тем самым спутав мистеру Гендерсону все планы и вызвав у последнего приступ желудочных колик. Мистер Гендерсон куда охотней поехал бы поездом — быстрее и не воняет бензином. Однако сэр Изамбард дал понять, что хочет с ним обстоятельно побеседовать перед встречей с клиенткой, а долгая поездка в комфортабельном «Паккарде» как раз предоставит им эту возможность. Мистер Гендерсон не смог придумать уважительного повода для отказа. Сэр Изамбард пребывал в зените славы, а миссис ван Бир нуждалась в любой поддержке, какой могла заручиться.

Сэр Изамбард был высок, худ, черноволос, лицом напоминал ястреба и носил монокль, которым, впрочем, пользовался исключительно в разговорах и при выступлениях. Почти вся его жизнь была сплошная игра, но некоторые спектакли принесли ему много денег. А что он на самом деле думал — этого, пожалуй, никто не знал: сэр Изамбард не был женат. Такой неподатливый и консервативный поверенный, как Арчибальд Гендерсон, прямо-таки провоцировал его затеять спор.

Сэр Изамбард назначил старому адвокату прийти в немыслимый час — к десяти утра, с тем чтоб им сразу выехать, но почему-то не спешил трогаться в путь, хотя мистер Гендерсон порывался ехать и даже несколько раз спросил:

— Может, пора?

Вместо этого сэр Изамбард завел разговор на политические темы, что его коллеге пришлось отнюдь не по вкусу. Преуспевающий адвокат вдруг решил поговорить о своем видном сопернике сэре Стаффорде Криппсе и обозреть послужной список последнего после изгнания из лейбористской партии. (Сам сэр Изамбард с хорошо подготовленной помпой вступил в ряды упомянутой партии месяц тому назад.) Потом высказался о пропаганде в поддержку Народного Фронта и заявил, что Фронт долго не протянет. (В тридцатые годы все только и думали, что о подобных вещах.) Тем не менее, сказал сэр Изамбард, он рад, что сэр Стаффорд так поступил.

— Рады? — удивился мистер Гендерсон. — Мне бы казалось, что хоть первый год пребывания в партии вы должны поддерживать ее официальную политическую линию.

Сэр Изамбард рассмеялся, вернее, хихикнул.

— Я же не сказал, что не поддерживаю, мой дорогой. Я всего лишь заметил, что мне это на руку. Разве непонятно, что очередному правительству лейбористов теперь придется назначить меня на важный пост? До этого два местечка уже был обещаны. Главного прокурора — сэру Стаффорду Криппсу, генерального стряпчего — мистеру Иксу. Теперь это будет мистер Икс и сэр И. Бернс.

Мистер Гендерсон бесстрастно назвал еще двух ведущих адвокатов-лейбористов. Сэр Изамбард отмахнулся. А заодно уж и отказался от должности лорда-канцлера.

— Пока что вы даже не член парламента, — раздраженно заметил мистер Гендерсон.

— Ерунда! Это я устрою в любую минуту. Всего и дел — выбрать избирательный округ, разумно потратить деньги и не пропускать встреч с избирателями. Сейчас я повсюду твержу, что у меня появились шансы. Могу признаться, что успешно набираю очки. Не волнуйтесь, тут у меня все крепко схвачено.

Мистер Гендерсон был убежденным консерватором, и разговор быстро вывел его из себя. От злости он даже забыл о профессиональной вежливости и извлек из памяти забытое прозвище.

— Честное слово, Айки, вы не можете быть таким бесстыжим, каким притворяетесь. Одно меня только и утешает — после подобных разговорчиков никто никогда не подумает предлагать вам какой-нибудь важный пост. Да и в любом случае наш народ не позволит вашей партии снова вернуться к власти. — Он фыркнул и добавил: — Давайте-ка лучше в путь.

Сэр Изамбард громко заржал и хлопнул его по спине.

— Я так и думал, что рано или поздно расшевелю вас, — заявил он. — Ладно, поехали, и вы мне расскажете, почему клиентка вызывает у вас такие сомнения.

— Вот шут, — произнес про себя мистер Гендерсон, усаживаясь в машину, а вслух сказал: — Не то чтобы она вызывала у меня сомнения. Правильней будет сказать, что она мне не нравится по причинам, которые, вероятно, делают мне мало чести. Я… э-э… нахожу ее очень вульгарной. По-моему, она работала продавщицей или вроде того, когда в войну на ней женился младший из братьев Аркрайтов. Его, как вы знаете, убили, а сэр Генри хоть и выплачивал ей содержание, но не желал иметь с ней ничего общего. Разумеется, это был мезальянс. Она женщина глупая и вульгарная, много лет сильно пила. Какое-то время была замужем за оркестрантом, поэтому у нее и фамилия ван Бир. Муж умер. На меня она всегда производила впечатление женщины завистливой и жадной. Когда бы родители несчастного мальчика не погибли в авиакатастрофе, ее бы в этот дом и на порог не пустили. Но после их гибели она заявила, что является его естественным опекуном, и не нашлось ни одного благовидного предлога, чтобы ей отказать. С тех пор я все время себя упрекаю, но не вижу, что можно было тогда предпринять. Она стала пить в разумных пределах и вела безупречную жизнь. Не мог же я заявить в суде, что мне не нравятся ее манеры и голос.

Мистер Гендерсон покачал головой и перешел к изложению существа дела.

Сэр Изамбард внимательно его выслушал и спросил:

— Как я понимаю, она твердо настаивает на своей невиновности?

— Безусловно. Она все время устраивает сцены и вопит, что против нее сговорились. Должен заметить, она дамочка весьма невротическая, а нынешние переживания еще усугубляют ее психозы. Она не желает считаться с фактами, от нее очень трудно добиться какой-либо помощи.

— Ну, с этим я как-нибудь справлюсь, — заметил сэр Изамбард и осклабился, так что стал еще больше похож на хищную птицу. — У меня она заговорит.

Он подумал.

— Насколько я понимаю, полиция считает, что располагает рядом веских улик. Во-первых, Ада, прислуга, видела клиентку в столовой перед ленчем, так что последняя имела тогда возможность подсыпать в салат пыльцы плюща. Вот если б Ада застала ее за чем-нибудь подозрительным, а то — почему бы хозяйке не войти в собственную столовую? Причем войти просто так, безо всякой задней мысли. Чертовски повезло, что никто не видел, как она перед тем собирала пыльцу.

Мистер Гендерсон нахмурился, но промолчал.

— Это слабое доказательство, — продолжал сэр Изамбард. — Вторая улика — вырезка, которую раскопал проныра учитель. Вот это действительно неприятная штука. Ни один присяжный не поверит, что вырезка попала в книгу совершенно случайно. Некто прочитал заметку о том случае в лондонских газетах и выписал местный листок, рассчитывая найти в подробном отчете полезную для себя информацию. Получив таковую, он или она ее использовали. Однако, судя по вашим словам, у киоскера нет доказательств, что газету заказывала именно эта женщина. Нам, возможно, удастся надавить на него, с тем чтобы он признал: заказать мог любой из обитателей дома. А это основательно подорвет позиции обвинения.