Улица, идущая вдоль Черезио,[4] была закрыта для автомобильного движения. Лина шла, ни о чем не думая. Вокруг нее роилась летняя вечерняя толпа. Семьи на прогулке, парни с голодными глазами и девчушки, пытавшиеся выглядеть неискушенными.

Предгорье Альп летом играет в Средиземноморье. Лина миновала «Тропикал Лаунж», увидела, как мелькнули белые рубашки и татуировки. На заднем плане – темный контур гор. Ритмы сальсы и меренге терялись в озере. Лина присела на деревянный стул выпить мохито. Рядом был киоск, где продавались напитки и мороженое. Чуть поодаль – дощатый помост с латиноамериканскими танцами.

Лина пыталась вернуться к обычной жизни. В тот вечер она поставила на кон всё. Теперь ей осталось выполнить привычный ритуал: добраться до дома, принять душ, спать, борясь с духотой, а на следующий день снова приняться за поиски работы. Рядом с помостом была статуя. Человек, указывающий пальцем на небо. Лина подумала, кто бы это мог быть.

Внезапно люди и музыка стали раздражать ее. И экраны мобильных телефонов, мигавшие в тени, как светлячки за городом. Она заметила, что мужчины поглядывают на нее с танцпола заинтригованно. Да, ее вечернее платье, похоже, тут было не к месту.

Она прошла набережной до площади Реформы. Потом направилась к центру и к многоуровневой автостоянке, где оставила машину.

На улицах вокруг площади Сан-Карло народу было немного. Прочные стены домов и магазинов позволяли догадываться, что за ними – мир, где все устойчиво. При виде банка, массивного, серого, за оградой, Лине взгрустнулось. Я следую за бабочкой, за чем-то, что создано моей фантазией. Настоящее богатство здесь, думала она, настоящая надежность – за этими стенами. И однако, она знала, что уже поздно менять путь.

И дело было не только в деньгах. Когда на дворе кризис, денег недостает всем. Но Лина попросила их не у тех людей. Подходя к автостоянке, она все яснее осознавала свое положение. Форстер и его друзья были профессионалами, людьми, которые не могли позволить себе исключение из правил. И могли причинить зло: они умели быть очень злыми.

Попросить помощи? У кого? Лина подумала об отце, но тут же прогнала эту мысль. Он отказался от жизни: он все равно что умер. И все же… Лина увидела все, как при свете молнии. Она была в опасности, и она была одна. Оплатила место на автостоянке. Может быть, впервые, ища в темноте свой автомобиль, она осознала: чтобы выйти из этой ситуации, недостаточно ее обычного нахальства. На сей раз требовалось вмешательство извне. Бесстыдная удача. Что-то, что зачеркнуло бы прошлое, что оказалось бы сильнее слов крупье. Rien ne va plus.[5]

Старая госпожа Августина откинулась на спинку кресла. Прищурила глаза от солнца, все ниже опускавшегося к горизонту. Расправила край юбки, слушая – как бы ненароком – стрекот цикад. Госпожа Августина любила цикад.

Камердинер принес поднос и поставил его на столик из кованого железа. Хозяйка поблагодарила его кивком головы и сказала:

– Спасибо, Жорж, выпейте что-нибудь и вы.

Жорж, в свою очередь, поблагодарил ее и налил две рюмочки пастиса. Потом сел и посмотрел в сторону парка. Грозы предыдущей недели сотворили чудеса. Гибискус наконец расцвел, а еще два куста вербены, рядом с входной аллейкой, доказывали, что и у провансальского лета есть про запас яркие цвета.

– Сегодня нет ветра, – заметила госпожа Августина.

– Верно, – кивнул Жорж, – это значит, что дождей больше не будет.

Грозы в начале лета были редки. Но их очень ждали, потому что они несли запас воды, которого обычно хватало до конца августа. Старая дама спросила у Жоржа, пойдет ли он в этом году на охоту.

– Ну, – произнес Жорж с гримасой, – попробую. В прошлом году куропаток не было видно. Но я взял пару зайцев.

– А, хорошо!

– Тех я продал, но следующих принесу вам.

– Ах, не стоит…

– Да нет, я ведь и Жану обещал… вон он, еще работает!

Жорж поздоровался с садовником, который поливал землю под розмарином, тимьяном и майораном. Госпожа Августина сказала Жоржу, чтобы он предложил рюмочку Жану; тот принял предложение, извинившись за перепачканные в земле руки.

– Взамен, – улыбнулась госпожа Августина, – принесете мне аромат розмарина!

И каждый выпил по глоточку пастиса, а цикады продолжали свой нескончаемый концерт. Вилла была построена в начале двадцатого века. Большое здание желтого цвета, с зелеными ставнями и гипсовой лепниной над окнами. Кое-где облупилась краска, балюстрада портика с каждым днем, казалось, ветшала все больше. Но, как говаривала госпожа Августина, лучше привыкать к ветхости.

Допив, садовник распрощался: ему еще надо было доделать работу и спуститься в деревню – выполнить поручение. Госпожа Августина призвала его не терять времени.

Перед отъездом он полил два куста кизила и несколько калин, особенно нуждавшихся в воде. Потом направился к восточному краю парка, где несколькими днями раньше посадил молодую оливу. Первые дни имели решающее значение для ее выживания.

Парк был старинного толка, без особо строгих линий, но с четкой разбивкой на тропинки, вкрапления леса, кустарник и цветочный декор. Главная аллея шла через луг слегка под откос, а потом раздваивалась: по одну сторону огороды, по другую – фруктовый сад. Садовник взял лопату из сарая рядом с огородами и прошел садом.

Дерево начинало наливаться силой. Садовник прибавил земли у ствола, создав что-то вроде запруды, чтобы вода оседала в выемке и не пропало ни капли. Он еще раз вскопал землю, надстроив земляную стену. Наконец взял лейку и напоил оливу.

Затем быстро умылся, переоделся и поспешил в деревню, чтобы успеть до закрытия банка и почты. Перед ним стояли бюрократические задачи: оплатить пару счетов, получить зарплату, послать три заказа на семена и черенки роз.

Он зашел пропустить стаканчик к Марселю. Перед рестораном находилась площадка, затененная тремя огромными платанами, с несколькими столиками и местом для игры в петанк. Клиентура у Марселя была пестрая: туристы, желающие попробовать какую-нибудь spécialité,[6] туземцы, заправляющиеся аперитивом, охотники, которые утешались полулитровой кружкой пива после не особо успешного дня.

Садовник присоединился к игрокам в шары. Он играл неплохо: точно бросал на приближение и, главное, был хорошим pointeur.[7] Обычно он играл в команде с Жоржем, камердинером, который зарекомендовал себя отменным frappeur[8] (в среднем пять раз из шести выбивал своим шаром шар противника), и с механиком из деревни в качестве milieu.[9]

Впрочем, в этот вечер он только чуть-чуть побросал, просто чтобы не потерять навык. На площадке становилось людно, по мере того как солнце исчезало за колокольней. Три парня на скутерах остановились у платана. Старики сидели рядом, украдкой разглядывая прохожих.

Было там и несколько туристов. Один фотографировал партию в петанк, что не понравилось садовнику. Он очень любил размеренную жизнь: сад, аперитив, выезды на рыбалку, рыночные дни и воскресную мессу. Так было не всегда, но теперь он вступил на путь, о котором давно мечтал. Среди отдыхающих у него были друзья, однако он не любил шумных туристов, особенно когда они его фотографировали.

Он как раз готовился к броску, стоя в пределах rond,[10] когда его позвал Марсель:

– Эй, Жан, тебя просят к телефону!

– Меня? – изумился садовник. – Кто же это мне сюда звонит?

Они пошли внутрь заведения.

– Наверно, родственница твоя, – сказал Марсель. – Она спросила, знаю ли я Жана Сальвиати, и сказала: узнайте у него, хочет ли он поговорить с Линой Сальвиати.