— Проспал дурак невесту! — и выругался по-грязному. — Буди́ его, мама, скорей! Может, успеем.
— Чего? — все еще не понял пьяный Чулок. — Чего успеем-то?
— Пока не обвенчалась твоя дочь с другим, Иван Корнилович! — грубо ответил Кестер и бросился запрягать в линейку самого резвого коня. — Бери мою маму к себе и гони в Бродовскую. Мы с Колькой догоним вас. Дуй без оглядки!
Никогда в жизни эти хозяева не гнали так бесшабашно коней, как в этот раз. Пена с них летела клочьями. До Бродовской доскакали за полчаса либо чуть поболее. В рассветной серости возле коновязи у церкви признали рословских коней, и своих тут же оставили.
— Ну, понятно, Степка с ней венчается! — выкрикнул. Кестер, злобно дернув Кольку за рукав, когда шагали они к па́перти.
В храм вломились шумно, в то время как седенький отец Сергий, закончив венчание, благословил молодых. И тут увидели, что из-под венца выходит с невестой не Степка вовсе, а Тимофей Рушников, солдат. Много с ним не поговоришь, да и опоздали непоправимо. Чтобы хоть как-то сорвать зло, Кестер подскочил, к невесте и ухватил ее за фату.
— В чужом, платье венчалась, паскудница! Колька тебе купил его. Снимай!
— Отцепись! — побелел Тимофей и резко потянул невесту от Кестера. — Уплачу я за ваше платье.
— Недостойно ведете себя, гражданин, — урезонил налетчика отец Сергий. — Учитесь выдержке вот у этого молодого человека, — показал он на Кольку. А тому хоть и было неловко, но ни злости, ни большого сожаления по поводу случившегося не чувствовал он.
Берта слезу пустила, Иван Корнилович крякал и кряхтел беспомощно. А Кестер, уразумев, наконец, что дело уже ничем и никак не выправить, руганулся от всей души, — так что отец Сергий только седой головой покачал, — и опрометью рванулся к выходу.
Возле коновязи посадил он к себе в линейку Берту и Кольку, потому как всякое родство с Чулком, не успев начаться, так бесславно кончилось. Иван Корнилович поехал за ними в тоскливом одиночестве. К дочери не подошел даже, проклял ее в душе и отрубил напрочь, как лист капустный от кочана.
«Пущай ремками трясет с этим голодранцем, — думал он. — В такой терем не пошла, в землянку полезла, дура стоеросовая!.. А ведь в девках-то вроде послушная была, податливая, сговорчивая. И как же она решилась на такой позор?!»
Ребята отъехали от церкви чуть позже. Молодым предстояло еще Доиграть свадьбу, завершить ее хоть небогатым обедом.
— Ну, спасибо батюшке, — говорил Тимофей, сидя в ходке и прижимая к себе Кланю. — Ведь как побудили его середи ночи, скорехонько снарядился он, будто солдат по тревоге.
— Да, — вторила ему Кланя в лихорадке тревоги, — замешкайся он хоть маленечко — не успеть бы с венцом-то.
Степка видел загнанных коней Чулка и Кестера, понял, что поедут они обратно не спеша, потому шевельнул своих отдохнувших и еще до выезда из станицы обогнал их.
— Молодец Степка! — похвалил Ванька, вертясь сзади на дрожках. Весь он был засыпан дорожной пылью. — Так им, старым чертям, и надо. Пущай не сильничают девку! Правда, Кланя?
— Правда, правда, — поддакивала она, греясь под шинелью у Тимофея.
— А куда им теперь торопиться-то? — вопросил Степка, оборотясь. — Все дела у их переделаны, свадьба кончилась. Пущай спать ложатся.
— Эх, а у нас ведь и гармошки-то нету, — посетовал Ванька.
— Егора Проказина позовем. Небось, не откажет солдат солдату, — раскрывал свои планы Тимофей. — Ганьку Дьякова покличем, Кланиных подружек — для веселья…
7
За половину перевалило непонятное, странное лето семнадцатого года. Изо дня в день что-то происходило в Петрограде. Но что именно там происходило, не знал темный мужик. Если бы даже получал он газеты, то разве смог бы разобраться во всей немыслимой путанице партий, программ, направлений. Все они спорили, куда-то звали — непосильно такое темной мужичьей голове.
Редко в хутор попадала местная газета, но можно ли было понять, куда она клонит, потому как все партии взахлеб «заботились» о народе, «спасали» многострадальную Россию. От кого спасают, кто ее, матушку, губит — не разберешь! Больше всего на большевиков поливали: они и Россию Вильгельму продали, из-за них и на фронте поражение вышло, потому что брататься с немецкими солдатами подбивали.
Фронтовики чуть больше понимали во всем этом, но и они толком-то ничего не могли объяснить. Чаще слухами пользовались. Поедет хуторянин по делам в город, там знакомого грамотного человека встретит, тот ему растолкует, что сам знает. Но один встретит знакомого с большевистскими взглядами, другой — с меньшевистскими, третий — с эсеровскими, а четвертый и вовсе от кадета или от монархиста новостей наберется.
В хуторе все это смешается, еще чудовищнее перемелется и перекосится, оттого в голове у мужика непроглядный туман образуется. Но некоторые мужики поумнее, отбросив городские россказни и проветрив голову в поле на крестьянской работе, рассуждали проще и понятнее. Раз царя скинули, все равно должны мужику землю дать. Иначе для чего же его прогнали?
Но на деле-то ничего пока не менялось. Обносились все, город почти ничего не мог дать деревне. Война, как громадная черная яма, поглотила все.
В. И. Ленин писал тогда в тезисах к «Политическому положению»:
«… Никаких иллюзий мирного пути больше, никаких разрозненных действий, не поддаваться теперь на провокации черных сотен и казаков, а собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к вооруженному восстанию… Переход земли, к крестьянам невозможен теперь без вооруженного восстания, ибо контрреволюция, взяв власть, вполне объединилась с помещиками, как классом».
Но до мужика эти слова не дошли тогда.
Убедившись в том, что меньшевики открыто ведут соглашательскую политику, идут на сближение с буржуазией и во всем ее поддерживают, руководители Троицкой организации РСДРП во главе с Ф. Ф. Сыромолотовым вынуждены были распустить ее, чтобы создать большевистскую партийную организацию, свободную от предателей интересов народа. Начинать пришлось с образования оргкомитета.
Существовал в городе и Совет рабочих и солдатских депутатов. Исполком Совета в основном состоял из меньшевиков, беспартийных солдат 131-го запасного полка, казаков и малой части большевиков, сгруппировавшихся в рабочей секции.
Но даже такой Совет казался местной буржуазии бельмом в глазу, и терпеть его не хотели. Не деревенские мужики, городская верхушка знала, для чего создаются такие органы правления. Думали лихорадочно, действовали без промедления.
На квартире купца и хозяина электростанции Башкирова собралась небольшая группа старших офицеров запасного полка во главе с начальником гарнизона казачьим полковником Кузнецовым. Среди этой компании не было ни одной женщины. Пили немного, курили отчаянно. Сначала обговорили все новости. Споров не возникало, так как собравшиеся были единомышленниками. Но не для того собрал их Башкиров, чтобы поболтать о новостях.
— Господа! — властно и громко обратил на себя внимание хозяин. — Надеюсь, всем известно, что в июне заседал Всероссийский казачий круговой съезд в Петрограде и что товарищем председателя был на нем наш оренбургский офицер Александр Ильич Дутов. — Он сделал паузу и, увидев дружные согласные кивки, продолжал: — А ведомо ли вам, Андрей Спиридонович, что, вернувшись на родину, Дутов собирает вокруг себя офицеров, юнкеров, надежных казаков, чтобы захватить власть в Оренбурге? К этому и нам готовиться надо.
— А ведомо ли вам, господин Башкиров, — ответил Кузнецов, самодовольно подправив крючки жестких усов, торчащие вверх, — что я уже принял надлежащие меры на этот счет? — Уловив вопросительный взгляд хозяина, полковник разъяснил: — Сейчас валом валят с фронта переодетые офицеры. Эти люди нуждаются в деятельности, и я по мере сил удовлетворяю их потребности. Создан так называемый Союз эвакуированных солдат. Полковой комитет запасного полка — полностью наш. Это мои люди вывели всех казаков из состава Совета рабочих и солдатских депутатов.
