— А сам-то Лавруха что же не поехал? — пристрастно спросила Катя. — Теперь бы уж к Осиповке подъезжал.

— Да ведь на той дороге дозоры казачьи повсюду шныряют, догадаются, зачем он поехал.

— Эт, стало быть, себя-то он поберег, — ядовито заметила Дарья, — а тебя под топор поволок. Так, что ль?

— Я ж не из Бродовской еду, и не казак, — разъяснял Василий, затягивая опояску на полушубке. — Кто знает, чего на уме-то у мине?

— И я с тобой, Вася, — бросилась одеваться Катерина. — Будто бы в больницу везешь ты бабу по срочному делу.

— Еще чего! Спите! — и хлопнул дверью Василий.

Заложил он верного своего Карашку и погнал по городской дороге, соображая, что соврать, ежели дозор возле Солодянки встретится, да к кому в городе обратиться. Где тот Совет находится, не знает Василий, да и за полночь перевалит к тому времени, пока доскачет он туда. Лучше всего, наверное, прямо на Болотную вдариться, к Виктору Ивановичу. Ночью-то надежнее дома его застать можно.

Угостила бабушка Маланья гостей щами наваристыми. Печь для того подтопить пришлось. Самовар поставила. Чаек заварила с душицей, шиповником да еще черенков дикой вишни в него бросила. Сахарку нет, конечно, а блюдечко меду нашлось, оттого чай получился у них прямо-таки господский. Весь лютый мороз, какой за день под шкуру залез, такой чай выживает начисто. Пьют мужики, потеют, похваливают чаек да хозяйку благодарят.

Вдруг с улицы шум донесся, калитка скрипнула, простучали мерзлые сапоги в сенях, и распахнулась дверь.

— Ни с места! — сдерживаясь, пророкотал полковник Кузнецов, распрямляя стройный стан и держа револьвер наизготовку. — Руки вверх! Оружие сдать!

За ним вломилось пятеро офицеров с винтовками. Они направили стволы на застолье. Бабка Маланья, прижавшись у шестка, крестилась истово, творя молитву и поминая заступницу. Терентий сидел спиною к двери, и штык офицера застыл возле самого его затылка. Рук никто не поднял, потому как заняты они были чашками с чаем. А Дерибас, полуобернувшись к вошедшим, подчеркнуто спокойно сказал:

— Оружие вы нам не давали и требовать его не имеете права, Андрей Спиридонович.

Красивое лицо Кузнецова с седеньким клинышком бороды будто позеленело враз. Крючочки темных усов кверху дернулись, а пронзительные глаза вспыхнули азартом, как у кота на охоте.

— А-а-а-а! Так это ты, голу-убчик! «Чай пила я с кислым квасом, ночь гуляла с контрабасом», — вспомнил он частушку из «Казачьей мысли». — Много ты крови попортил добрым людям. Н-но теперь не уйдешь отсюда живым! Р-разоружить их!

Как стая цепных псов, кинулись к пленникам офицеры. Одни уперли в них штыки, другие стали вытаскивать у них револьверы. Загремела на столе посуда, слетела и разбилась недопитая чашка. В это время вошел атаман Петров. Побоялся он, видать, чтобы ретивые исполнители не наломали дров.

— Не безобразничать! — крикнул атаман сурово и прошел к столу.

— Мы требуем вернуть оружие, — обращаясь к нему, сказал Дерибас.

— Ну, без оружия вам спокойнее спать будет, я думаю.

— Тогда выдайте нам хотя бы расписку на конфискованные револьверы, — настаивал Дерибас.

— И без расписки поколь обойдетесь, — объявил атаман. — Показывать ее некому. Находитесь вы под надежной охраной.

— А как же обещанный завтрашний сход? — спросил Алексей Малов.

— Суленого три года ждут… А сход может разрешить только полковник Половников. Я вам тут не помощник. Вы под арестом.

— Все вы не очень осторожно шутите, — сдерживая гнев, сказал Дерибас. — Мы ведь знали, куда едем, потому и условились перед отъездом, что ежели не вернемся в течение трех дней, то нас будут считать погибшими, а на Бродовскую двинется всей боевой мощью Семнадцатый стрелковый полк, включая артиллерию. Вот со мною два представителя от этого полка. А отвечать за все здешние порядки придется станичному атаману. Вы же нас в западню определили, вы могли бы и предупредить о положении в станице.

— Ну, квас воды ядренее, утро вечера мудренее, — сказал Петров. — Каждый, видно, за свое ответит, когда черед придет. А теперь — все. Спите, никто вас не тронет.

Вся компания разом вывалилась за дверь. Тихо стало и просторно в избе.

— Господи праведный! — взмолилась Маланья. — Да что ж это на свете творится! Чего такое они замыслили? Побьют ведь вас теперь, сыночки.

— Не побьют, — успокоил ее Антон. — Мы еще повоюем.

— Они вас побьют, — не унималась Маланья, — а ваши придут, всех нас из пушек побьют.

— Не тронут они нас, успокойтесь, пожалуйста, — заверил ее Алексей Малов. — А вас тем более никто не тронет.

Никакого уговора насчет выступления 17-го Сибирского полка не было, конечно. Дерибас таким способом решил охладить затуманенные злобой горячие головы казачьих старшин. В городе знают, что вернулись в станицу бежавшие от Северного летучего отряда казаки, что не могло быть спокойно в Бродовской, но всю напряженность и сложность обстановки понял и сам Дерибас только теперь.

— Быстро убрать со стола, приготовить постель и погасить свет, — скомандовал он. Забегала бабушка Маланья, как молодая. Мужики подхватывали ее команды и моментально исполняли их. Быстро соорудили постель на полу и улеглись вповалку. Бабка давно не спала в горнице. Погасив лампу, постанывая и шепча молитву, она полезла на печь.

Сперва тихо лежали все, но спать никто и не думал. Первым поднялся Антон. Осторожно обошел все окна сначала в прихожей избе, потом — в горнице. Постоял возле каждого, всматриваясь в темень январской ночи. От снега на улице было светлее, чем в избе, потому кое-что можно было разглядеть. Вернулся Антон и доложил:

— Спите, братцы, спокойно, как в тюрьме. Охрана самая надежная. Почти полтора десятка человечков с ружьями насчитал я.

— Вот ложись да и спи, коли уснется, — отозвался Малов.

— А ты ведь один у нас не испытал спокойного тюремного сна, Алексей Григорич. — заметил Дерибас. — Мы с Антоном знаем, как это бывает.

Антон хотел сказать, что не очень спокойно и в тюрьме спится, когда тебе петлю готовят, да постеснялся хозяйки: подумает, что заехали к ней страшные разбойники, по тюрьмам всю жизнь да под виселицами прожили. Потому совсем другое сказал:

— А ведь мы не просто в станицу приехали, в самое пекло угадали, коли дутовский начальник штаба здесь.

— И весь штаб с офицерами здесь, — добавил Терентий, — да еще делегаты из многих станиц.

— Много, много тут всяких чужих понаехало, — подтвердила с печи бабушка Маланья, — проходу от их нету с прошлой недели.

Говорили обо всем и ни о чем. Сон не приходил. Опять поднялся Антон. Шинель накинул, шапку, ноги в хозяйские опорки всунул.

— Куда ты? — спросил Терентий.

— На лошадей да на погодку взглянуть.

Но стоило ему приотворить сеничную дверь, как во всю глотку заорал часовой:

— Куда? Назад! Стрелять буду!

Заперекликались и остальные вокруг избы, выясняя, что там за шум.

— Я же раздетый, — возразил Антон. — Что же, нельзя и до ветру сходить, что ли?

— Нельзя, тебе говорят, красная морда! Назад!

Часовой прикладом толкнул Антона в грудь, захлопнул сени, накинул на пробой накладку и чем-то ее закрепил. В избе все было слышно.

— Ну, сходил? — спросил Малов. — Помогли тебе охранники?

— Помог один гад прикладом в грудь и всех остальных всполошил…

— Ах, ведь какие собаки! — опять подала голос Маланья. — А вы не стесняйтеся, ребятки: там под рукомойником ведро поганое стоит, коли понадобится.

— Да проверял я их, кобелей, — ответил Антон, укладываясь на свое место. — А ты бы спала, бабушка.

— Уснешь тут с такими-то страстями. Они вон как зачали пырять вас штыками, я думала, и серце-то в пятки выскочит.

Так и прошла вся эта ночь — ни сон, ни явь. Лишь перед утром подремали немного. А потом снова завертелись разные догадки, предположения. Бабка Маланья приоделась так же, как вчера застали ее, и, захватив ведро с помоями, двинулась на выход. В сенях едва толкнулась она в запертую дверь, опять услышала: