— Дойдите, — облегченно поддакнул атаман. — Вот он тут, рядышком. Отчего не дойти?
Выйдя на крыльцо, Степка увидел, что вожжа у Ветерка свалилась с головки кошевы, и пошел подвязать вожжи. А мужики тоже остановились перекурить. Матросов и лошадей у коновязи поубавилось изрядно.
— Слышь, браток, — обратился один матрос к другому, — ты ведь с Черного моря, кажется?
— С Черного, — ответил щупленький морячок.
— Я — тоже. Адмирала Колчака не доводилось там повидать?
— Был он у нас на корабле, — с достоинством ответил щуплый. — Как вот тебя, видал.
— А вон посмотри туда. Не он ли это, к нам топает.
— И пра-авда! Гляди ты, какое сходство! Только этот помоложе вроде бы чуток и походка дерзкая какая-то.
Степка оглянулся в ту сторону, куда показывал матрос, и увидел есаула Смирных. Без погон, в коротком белом полушубке торопливо прошагал есаул в станичное правление.
— Ну, этот кобель и поговорить-то с атаманом не даст, — ворчал Степка, подходя к своим. — Других слов, кроме матерных, он и не знает, наверно.
— Был у нас такой, — сказал Тимофей, сунув руку в карман шинели и поглядывая на свой порядочный еще окурок. Жалко ему было расстаться с таким добром. Стряхнул пепел желтым заскорузлым пальцем, затянулся раза три залпом и швырнул его, поворачиваясь к станичному правлению. — Тому, бывало, где надо бы сказать, мама, а он все мать да мать.
В правлении, кроме атамана Петрова и есаула Смирных, сидел еще и урядник Совков Родион. Узнал его Степка и у порога успел шепнуть своим, кто это такой. Еще до войны, ездили они с Ванькой Даниным к этим Совковым. Ванькина мать посылала их отвезти гостинцы сватам.
— С чем пришли, граждане солдаты? — ласково спросил Петров, маслено щурясь голубыми глазами. Рыжая с проседью борода расчесана была у него на две половинки — в разные стороны. Небольшие крючочки усов кверху закручены. Рыжие с едва заметным серебром волосы назад зачесаны. И такая светлость и доброжелательность во всем лице, взгляде — хоть целуйся с ним.
— Делегаты мы от хуторского собрания мужиков, — сказал Тимофей. — С Лебедевского.
— Знаю такой хутор, — подхватил атаман. — И кое-кого из ваших мужиков знаю… Так что же?
— Вышел декрет о земле от Советской власти, как вы знаете, — начал Тимофей, но Петров перебил его, изобразив на лице страдальческую гримасу:
— Милые вы мои ребятушки, да не в добрый час вы подъехали! Видите, — взглядом показал на окно, — у нас тут вот гости… Погодили бы вы с недельку.
— Земли захотели, мужланы паршивые! — заорал Смирных, вскочив и распахнув полу своего белого полушубка. Из-под ворота показался погон. — Е… в… мать! Да мы вам башки посворачиваем за нашу землю!
— Ни пяди своей земли не отдадим! — поднялся с лавки и Родион Совков.
Мужики сурово обернулись к ним. А Петров, ухватившись обеими руками за край стола, фиолетовым сделался, глядя на своих казаков.
— Землю-то вам Ленин посулил, — продолжал горланить Смирных. Белки глаз на темном лице сверкали ненавистью, закрученные концы черных усов подпрыгивали. — Вот он пущай вам и дает землю, а мы свою не отдадим лапотникам!
— Ти-ише! — сдавленно, но властно приказал Петров. — Не все съел, чего я тебе в рот положил? — И, крутанув пальцем возле виска, добавил: — Сходите проветритесь!
Выходя, Родион сжал кулак и погрозил им, промолвив:
— Мы вам покажем землю, паршивцы! Хватит и глаза вам засыпать!
За дверью еще слышался отборный мат есаула, а Петров так же ласково, как и в начале разговора, пригласил:
— Садитесь, ребятушки. Чего ж вы стоите-то? Завтра-послезавтра собирается у нас юртовый сход. Вот на нем и обсудим вопрос о земле. А вы бы с недельку погодили. Без земли не останетесь.
— Да мы ведь про землю-то какую спрашиваем, — взялся пояснять Василий, — какую завсегда у вас арендовали. А ваши казаки там сроду не сеяли. Вот по ей поколь и провести бы грань, до настоящего землеустройства.
— И где вы ту грань предполагаете? — спросил атаман.
— А вот от кундровинского клина на Длинный колок, потом — на Бутакову заимку…
— Знаю Бутакову заимку, — снова перебил его Петров. — Так это ж в стороне от нас!
— Конечно. Потом — правее Киргизского болота и — к Смирновской заимке.
За окном в это время построился, видимо, весь матросский конный отряд и двинулся в противоположную от города сторону.
— Так это можно! — вдруг что-то сообразив, обрадовался Петров. Только уж вы Смирнова-то, Ивана Васильича, не троньте, пожалуйста. Он ведь с фронта еще не вернулся. И брат его, Тимофей Василич, тоже там.
Обрадовались и мужики.
— Да для чего ж нам трогать-то его! — заспешил Василий. — Ведь речь мы ведем о той земле, какую ваши казаки никогда сами не обрабатывали. Завсегда мы ее в аренду брали, Михаил Василич.
— Понял я, понял, ребятушки. Да еще вот Купецкое озеро оставьте нам. А то ведь грань-то вон как загнется!
— У вас оно и останется, Михаил Василич, — успокоил атамана Тимофей. — А надо бы все это на бумаге закрепить.
— Да какая там бумага! — хлопнул руками по ляжкам Петров. — Придет весна, пашите, сейте там. Никто вас не тронет. А вот когда будет настоящее землеустройство, тогда все бумаги составят… А теперь вот с этим и домой поезжайте.
— Да больше нам и делать, нечего тут, — сказал, вставая с лавки, Василий. — Спасибо, — еще по привычке добавил.
— Пользуйтесь землей на здоровьице. Прощайте!
На крыльце стали мужики закуривать и Степку, как равного, угостили.
Остывший, застоявшийся Ветерок, выгнув шею, круто рванул от коновязи и легко понес кошеву с тремя седоками. Удивленные неожиданно легкой договоренностью, все молчали. Ведь ежели подумать получше, то выходит, что вековая мечта о земле решилась так вот быстро, просто и обыденно: пашите, сейте, мужики, никто вас не тронет!
А ведь недавно, весной минувшей, Родион Совков ухо у Леонтия отрубил. И вовсе не отнимал эту землю мужик, а по доброй хозяйской воле взял в аренду и заплатил за нее. А тут такой клин на весь хутор — берите и сейте!
— Тут вот Совковы-то живут, — указал Степка, — в этой избе.
— Знаю, — отозвался Василий. — Весной отсюда Валентину я домой увозил. А мужа ее первый раз видел. Злой, гад.
Впереди, на спуске с горы, увидели всадника на буланом коне. Что-то знакомое в нем грезилось, а признать никто не мог. Сблизившись, наконец, разглядели, что не всадник это, а всадница. Из-под серой заломленной папахи поблескивали шустрые черные глаза. Лицо, похожее на мальчишечье, горело свежим румянцем. Одета была она, в короткую черную шубку без воротника, по всей поле и по вороту отороченную серым мехом.
— Здравствуйте, товарищи! — звонко поприветствовала она, подъезжая и натягивая повода. — Вы ведь лебедевские, как я вижу.
— Здравствуйте! Лебедевские, — ответил Степка, придержав Ветерка.
— В станице спокойно?
— Спокойно вроде бы.
И, шевельнув каблуком сапога невысокого буланого конька, покрытого куржаком, пустила его рысью.
— Гляди ты, как едет-то ловко, — заметил Тимофей, оглядываясь на всадницу, — прямо настоящий кавалерист.
— Это ведь Мария Селиванова, — пояснил Степка.
— Да теперь уж и без тебя видим, что Селиванова, — отчего-то улыбнулся Василий. — Что за нужда ее гонит по морозу да против ветра?
— Слышь, Василий, а не кажется тебе подозрительным, отчего это Петров таким ласковым с нами был и на все так легко согласился? — спросил Тимофей, перебирая в памяти всю встречу с атаманом. — Вроде на языке у его мед, а под языком-то лед.
— А куда ж ему деваться-то? Видал, как на матросов он поглядывал, с почтением. И своих крикунов из правления выдворил. Власть-го ведь в городе Советская.
Тимофей, видимо, согласился со столь вескими доводами товарища, потому как вопросов не задавал.
В действительности же пуще всего не хотел атаман, чтобы мужики с матросами встретились да заговорили о своем деле. Матросы могли вступиться за них, а станица наводнена дутовскими главарями. Тут от малой искры пожар мог возникнуть. Да ведь и съезд казачий мог сорваться.
