Многогранность, многозначность символа прекрасно определяет Р. Бекер: «Символ можно сравнить с хрусталем, пропускающим свет самыми разными способами в зависимости от того, через какую грань этот свет проходит. Можно еще сказать, что символ – это живое существо, частица нашей собственной сущности, находящаяся в постоянном движении и трансформации. Когда мы в него проникаем, в тот момент, когда мы осознаем, что он является толчком для пересмотра и размышлений, изучая его, мы одновременно наблюдаем и изучаем свой собственный путь, перед нами открывается то направление, следуя которому наша душа улетит к новым далям». На самом деле между символом и простым обозначением существует такое же различие, как и между живым человеком и его изображением на фотографии. Символом может стать буквально все: ситуация, образ, предмет, явление, существо, персонаж, – но для этого они должны приобрести определенные свойства, характерные для любой вечно живущей бессмертной сущности. Та вторая загадочная параллельная жизнь, которую они содержат в себе и открывают перед человеком, должна выходить за пределы настоящего мгновения, за пределы данного физического существования. Свойства символа, о которых мы будем говорить, на самом деле характерны для всех истин, которые являются частью того, что древние философы называли Софией, – универсальной духовной мудрости, отражающейся в мировоззрении всех культур, религий и традиций.

Все современные исследователи, серьезно занимающиеся языком символов, подтверждают то, что давным-давно знали философы древности. Символ не только невозможно понимать буквально; даже зная, что в нем сокрыты глубокие познания о человеке, природе и Вселенной, его недостаточно исследовать обычным, рациональным способом. Многоплановые значения символа не изучаются, а проживаются, открываются перед нашим внутренним взором постепенно, один за другим, иногда внезапно и неожиданно, иногда в результате длительных безрезультатных поисков, когда мы уже начинаем думать, что все усилия были тщетными. Так или иначе, символ никогда не раскрывает перед человеком всего своего содержания, а только ту часть, которая для него становится актуальной, которую он может понять, поскольку она созвучна изменениям в его душе, его духовным поискам и стремлениям.

Древние философы говорили, что язык символов имеет, как минимум, семь ключей разгадки и понимания. Это значит, что существует по меньшей мере семь разных подходов к одному и тому же символическому материалу и за каждым из них скрываются различные содержания и значения, все более и более глубокие, относящиеся к разным граням существования и к разным наукам, но всегда дополняющие друг друга. Если нам открывается одно значение символа, на этом наша работа не заканчивается – напротив, она только начинается. Разгадывая одну загадку, мы на самом деле поднимаем лишь самую первую, самую верхнюю вуаль, скрывающую за собой другие вуали и другие тайны. Семь символических ключей – семь вуалей великой египетской богини Исиды; приоткрыв одну, мы только понимаем, что она ведет к другой вуали, к другой загадке, скрывающейся за ней. Язык символов сам по себе великая загадка.

Даже в системе, согласно которой многие познания были закодированы на языке символов, есть простая и красивая логика, хотя она может показаться чуждой нашему рациональному восприятию, привыкшему рассматривать все подобные подходы как оригинальный плод фантазии. В своей лекции «О лунопочитании древнем и современном» Джеральд Мэссей рассказывает: «Когда египтяне представляли луну как кошку, они не были настолько невежественны, чтобы предполагать, что луна была кошкою, также их подвижная фантазия не видела ни малейшего сходства между луною и кошкою. Миф кошки не был простым расширением словесной метафоры; также не было у них намерения создавать недоумения или загадки… Они подметили тот простой факт, что кошка видит в темноте и что ее зрачки становятся совершенно круглыми и особенно светящимися ночью. Луна была созерцательницей в ночных небесах, и кошка была ее эквивалентом на земле; и, таким образом, обыкновенная кошка была принята как выражение, как естественная эмблема и живое воспроизведение луны… Кошка называлась по-египетски мау, что означает „зрячий“, от глагола мау – „видеть“ … Луна как кошка была глазом солнца, ибо она отражает солнечный свет и потому, что глаз отображает изображение в своем зеркале. Под видом богини Пашт кошка стережет солнце, попирая лапою главу змия тьмы, именуемого его вечным врагом!»

На примере символики кошки мы можем проследить определенную динамику, по которой раскрывается каждый символ: начиная с самого первого, поверхностного содержания одно символическое значение ведет к другому, более глубокому. Ведь «глаз солнца», «зрящий в темноте», «зеркало происходящего», «сражение со змеем тьмы» – это уже новые символические образы, также имеющие многогранные и разнообразные значения, ведущие к новым далям и новым знаниям. Их мы можем встретить не только в символике кошки, но и во многих других символических материалах. В зависимости от того, в каком ключе их рассматривать, они могут привести нас как к познанию законов видимой и невидимой природы, так и к внутреннему миру человека и скрытым в нем потенциалам, к этапам ученического Пути, к этапам сотворения мира и многому еще.

Динамика раскрытия сокровенных значений символов, а также все процессы трансформации и эволюции, происходящие в человеке, природе и Вселенной, очень интересно и красиво прослеживаются в мифах, сказках, легендах, притчах. Е. П. Блаватская пишет об этом: «Ни один мифологический рассказ, ни одно традиционное событие в народных сказаниях никогда, ни в одну эпоху не были вымыслом, но каждый из таких рассказов имеет действительно историческую подоснову… Даже притча есть выраженный символ; вымысел или легенда, как думают некоторые; аллегорическая передача жизненной реальности, событий и фактов, говорим мы. Именно, как мораль всегда выводилась из притчи, причем подобная мораль была действенной правдою и фактом в человеческой жизни, так и историческое, реальное событие было извлекаемо теми, кто были сведущи в этих священных науках, из эмблем и символов, запечатленных в древних храмовых архивах. Религиозная и эзотерическая история каждого народа была уложена в символах».

Мудрецы древности учили, что каждый символ становится хранителем не только той актуальной для нас части Истины, которую мы в силах постичь на определенном этапе своей жизни в зависимости от наших способностей, стремлений и духовных поисков. Он также охраняет ту таинственную, сокровенную часть великой Мудрости, которая останется для нас вечной загадкой, ибо чем более мы будем пытаться ее разоблачить, тем более она будет скрываться, преподавая нам очень полезный урок: чем больше мы познаем, тем больше расширяется круг Непознанного. Чем больше мы знаем, тем сильнее осознаем, сколько осталось еще неведомого, чего мы недостойны и пока не можем понять.

Таким образом, каждый символ является хранителем Тайны, за которой скрывается еще одна Тайна и еще одна… и так до бесконечности.

Первым шагом к постижению сокровенного содержания символов становится пробуждение в нас некоего предчувствия, еще ничего не объясняющего, ничего не утверждающего и не отрицающего, а только впитывающего происходящее вокруг, постепенно ведущего к формированию в нашей душе более конкретных образов, представлений и предположений. За каждым предчувствием следует новое предчувствие, еще одно и еще одно… Это цепочка, не имеющая конца. На самом деле работа с символами – это целое искусство, в котором в равной мере сочетаются интуиция и разум.

Когда сокровенное значение символа становится в один прекрасный день известным и доступным всем, он частично умирает. Об этом пишет К. Г. Юнг в книге «Психологические типы»: «Пока символ сохраняет жизненность, он является выражением предмета, который иначе не может быть обозначен. Символ сохраняет жизненность только до тех пор, пока он чреват значением… Символ теряет свою, так сказать, магическую или, если угодно, освобождающую силу, как только осознается его разложимость. Поэтому действенный символ должен обладать свойством неприкосновенности. Он должен быть наилучшим из всех возможных выражений для данного миросозерцания, который по смыслу безусловно не может быть превзойден; кроме того, он должен быть столь далек от постижения, чтобы критический интеллект не имел никаких путей к его действительному разложению; и, наконец, его эстетическая форма должна столь убедительно действовать на чувство, чтобы против него не поднимались и аргументы чувства».