— Дядя!

Ее грустное лицо заставило Три-Вэ вспомнить о странных звуках, которые донеслись однажды ночью из комнаты Кингдона. О его «храпе».

Он сильнее сжал руку девушки.

— Я так тронут, милая, так тронут... Никто еще не делал мне такого подарка...

— Значит, этого хватит?

Полторы тысячи долларов — маловато, но для начала достаточно.

— Тесса, я приму твой дар при одном условии, — сказал он. — Кингдону нужны деньги...

— Кингдону?.. — эхом отозвалась она.

— Ты удивлена? Кинозвезда с протянутой рукой? Ему нужны деньги. Он не умеет экономить, как и Лайя, а судебное разбирательство по делу Фултона — дорогое удовольствие. Он залез в долг к Римини. Я возьму твой чек и сделаю еще одну попытку. Если ты не возражаешь, чтобы я взял его к себе компаньоном.

Она наклонилась и поцеловала его в бороду.

— Дядя, вы замечательный человек!

— Да нет, куда там! — ответил он. — Вот ты, милая, и вправду самый замечательный человек на свете!

На каменной пирамиде лежала сухая веточка. Она счистила ею грязь с туфель.

— Но примет ли Кингдон помощь? Пусть даже из ваших рук? — покраснев, спросила она.

«Она неравнодушна к нему», — подумал Три-Вэ.

Вся страна была влюблена в Кингдона, толпы женщин гонялись за его туманной тенью на экране. И то, что Тесса не отличалась в этом от остальных, несколько принизило ее в глазах Три-Вэ. «Что ж, по крайней мере она лично знакома с лихим летчиком. Значит, имеет право им увлечься». Удивительно, но несмотря на всю свою проницательность, Три-Вэ никогда не предполагал, что между Тессой и Кингдоном может что-то быть. Он считал, что они слишком разные.

— Я как-нибудь сумею уговорить его, — сказал он.

Тесса раскрыла сумочку и достала оттуда сложенный вдвое чек.

— Следует что-то написать на обороте? Или на лицевой стороне?

Он рассмеялся, вспомнив, как однажды, много лет назад, обратился в банк за займом. Бад о таких вещах знал все досконально. А Тесса не умела даже чек подписать.

— На обороте. Поставь свою подпись, а чуть ниже напиши: «Выплатить предъявителю сего Винсенту Ван Влиту», — сказал он.

Она достала золотую авторучку и подписала чек. Ее глаза светились радостью.

— Вот теперь, — сказала она, — вы непременно найдете нефть.

Вечером за ужином Три-Вэ рассказал Юте, Лайе и Кингдону, что один друг решил помочь ему. Шея Юты пошла красными пятнами. Это был знак опасности. Три-Вэ заметил, что намерен заплатить Кингдону за проживание в его доме. А когда Кингдон на это ничего не ответил, Три-Вэ произнес:

— В таком случае ты станешь моим компаньоном.

— Ничего не понимаю! — воскликнула Юта. — Платить за жилье в доме собственного сына... Это ж надо такое сморозить?! Это что тебе, наши меблирашки в Бейкерсфилде?

— Спасибо, папа, — тихо сказал Кингдон. Он поднял стакан с виски. — Удачи тебе!

На деньги Тессы Три-Вэ купил леса для своей вышки и взял кредит в компании «Херрон» на Лос-Анджелес-стрит, чтобы заказать необходимое буровое оборудование.

Когда Кингдон решил жениться на Тессе, то просто выразил свое давнее намерение. Он уже понял, что их близкое родство гораздо менее важно для него, чем желание быть с ней, и ничто не могло помешать его решению. Теперь, думая об этом, он испытывал противоречивые чувства в связи с тайной помолвкой. С одной стороны, напряжение исчезло, и он испытывал облегчение. С другой стороны, чувствовал, что цена, которую придется ему за это заплатить, будет высокой.

И цена эта — Лайя.

С каждым днем она все больше нуждалась в нем. Постоянно спрашивала его мнения по поводу той или иной публикации в газете. Советовалась с ним, что надеть на допрос в полиции, как вести себя с адвокатом Джулиусом Редпатом.

Лайя с головой ушла в религию. Она всегда предпочитала внешние, поверхностные формы проявления веры. Исповедь. Причастие. Теперь ей вдруг почему-то взбрело в голову, что ей удастся смыть темное пятно на ее настоящей жизни ревностным отношением к вере и церкви. Они с Ютой не пропускали ни одной мессы и часами беседовали, осуждая падшие души, грех ограничения рождаемости, дарвинизм и светское образование. Причем, разговаривая об этом, обе ожесточенно жестикулировали: Юта агрессивно, а Лайя драматически. Только сейчас Кингдон обратил внимание на то, что раньше его не удивляло: Лайя оставалась католичкой. Нет, в отчаяние она не впала. Она любила театральность, а церковные ритуалы и догмы помогали ей преодолеть острую тоску по сцене.

Он давно уже стал бы хлопотать о разводе, если бы Лайя не пообещала вознаградить его за то, что в трудную минуту он ее не бросил. А какая еще может быть награда, как не ее согласие на развод?

Однажды вечером, когда его родители уже легли спать, они с Лайей сидели в библиотеке, курили и знакомились с очередными сенсационными разоблачениями в газетах о пристрастии Дэвида Манли Фултона к наркотикам.

— Когда все это в конце концов закончится, — небрежно сказал Кингдон, — ты оставишь Орлиное Гнездо себе?

Она оторвалась от статьи в «Экзаминере» и настороженно посмотрела на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты останешься здесь жить?

— Вспомни, во сколько он нам обошелся! Бассейн! Резные панели испанской работы! Итальянский мрамор! Мебель! Я считаю, что это наш дом.

— Только не мой!

— Если тебе здесь не нравится, дорогой, я подыщу нам другое жилье!

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Наш брак меня не устраивает.

И снова Лайя сделала вид, что не понимает.

— Господи, ты хочешь переехать? Давай переедем. — Она улыбнулась. — В любое время.

— Ты обещала мне развод!

— Никогда! — ответила она. — Как же я могу развестись с тобой, дорогой? Мы венчались в церкви.

— Наш брак оказался неудачным. Вспомни, что ты именно так говорила, когда хотела сниматься в «Умирающем лебеде»! Да, именно так!

— И как я только позволила бедняге Дэвиду уговорить себя? — вздохнула она. — Вот теперь приходится за все расплачиваться.

Вскочив с кресла, Кингдон крикнул:

— Ты расплачиваешься?! А обо мне подумала?! Сижу здесь, как в клетке!

— Кингдон, почему ты кричишь?

— Я не кричу! — заорал он.

— Тише, тише. Ты разбудишь родителей. Что ты несешь? Развод? Зачем? Я ведь тебе не мешаю постоянно встречаться с твоей сестричкой?

— Еще один намек, и я тебя убью!!! — крикнул он.

На шее у него вздулись жилы.

Он выбежал из библиотеки, хлопнув дверью. Перед глазами все плыло. Он бросился вверх по лестнице и остановился только на площадке.

— Сука, сука! — цедил он вполголоса. — Я должен добиться развода!

«Да, я должен! Доказательств измены Лайи достаточно. Я получу развод! Хотя бы для этого понадобилось пригласить в свидетели полсотни женщин, которые опровергнут то, что написала в дневнике Лайя!.. Я уже вижу газетные заголовки: КАПИТАН ВЭНС, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ВОВСЕ НЕ ИМПОТЕНТ, КАК УТВЕРЖДАЮТ МНОГИЕ КИНОАКТРИСЫ.

Если я добьюсь развода, — думал он, — Лайя непременно приплетет к этому Тессу. Тессу... в эту грязь?! Хватит ли денег дяди Бада, чтобы имя его дочери не попало в газеты? РОМАН В СЕМЕЙСТВЕ ВАН-ВЛИТОВ! ЕВНУХ УХАЖИВАЕТ ЗА БОГАТОЙ НАСЛЕДНИЦЕЙ!

Сколько еще нам предстоит выстрадать? Какие чувства мы будем испытывать друг к другу, когда все закончится? Как она будет относиться ко мне?»

Он зашел в свою спальню и налил себе выпить. Подойдя к окну, Кингдон взглянул на небо. Только там он был самим собой. Он вспомнил пять суток, полных нежности, любви и покоя, которые они провели в маленьком домике в Беверли-Хиллс. Пять дней! «Повторится ли еще когда-нибудь такое счастье?»

Холодные, безучастные звезды с высоты равнодушно взирали на несчастного.

Для избрания состава Большого жюри[35] собрались все местные судьи. Каждый написал на листке бумаги имя предлагаемого кандидата в присяжные, потом тянули жребий. Всего надо было избрать двадцать человек. Быть присяжным считалось большой честью. Поэтому неудивительно, что среди избранных оказалось немало приятелей Бада Ван Влита. В этом году членом суда присяжных стал его самый давний и близкий друг Чо Ди Франко.