Из Верхотурья Распутин вернулся месяца через три, по воспоминаниям односельчанина Подшивалова, «без шапки, с распушенными волосами и доро́гой все время что-то пел и размахивал руками»¹⁴, так что сразу привлек к себе внимание всего села. Возвратился он совершенно иным человеком: не пьющим, не курящим, не употребляющим мяса, сторонящимся людей, усердно молящимся и овладевающим церковнославянской грамотой. «На меня в то время, – рассказывает крестьянин Распопов, – Распутин произвел впечатление человека ненормального: стоя в церкви, он дико осматривался по сторонам, очень часто начинал петь неистовым голосом»¹⁵. Перемена с ним произошла внезапно. Он вдруг резко изменил свое поведение. Сделался набожным, кротким, перестал пить, курить, начал бродить по монастырям и святым местам, стал водиться «с юродивыми, блаженненькими, всякими божьими людьми, слушает их беседы, вникает во вкус духовных подвигов»¹⁶.

Через месяц Григорий отправился в новое паломничество. Судя по всему, он с самого начала воспринимал себя не как простого богомольца-странника, но как грядущего старца – православного подвижника, опытом своей жизни постигшего бесценные христианские добродетели и имеющего в силу этого, несмотря на отсутствие духовного сана, моральное право выступать в роли духовного наставника верующих. Как пишет Р. Мэсси, «русская история помнит целые армии нищих странников, шедших по равнинам от деревни к деревне, от монастыря к монастырю, живя на подаяние крестьян и монахов. Многие юродивые шли босиком или увешивали себя цепями и веригами. Одни проповедовали, другие исцеляли. Если Православная церковь находила в их проповедях ересь, их сажали в тюрьму, но их бедность и самопожертвование часто делали их в устах молвы более благочестивыми, чем местных священников»¹⁷.

Однако, для того чтобы стать настоящим старцем, была необходима полноценная духовная стажировка. С этой целью Распутин отправился к старцу Макарию, живущему в лесу неподалеку от Верхотуринского монастыря. «Сам старец… в молодости был мотом, спустил отцовское наследство. А в один прекрасный день проснулся, преисполненный отвращения к земным радостям»¹⁸. Григорий пришел к Макарию и долго истязал себя под руководством опытного отшельника: «не переменял белья по полугоду», не мылся, молился что есть мочи, носил тяжелые вериги. В конце концов Макарий осенил Распутина крестным знамением и отправил с Богом в Палестину.

Вернувшись из своего первого путешествия в Святую землю, Григорий стал еще богомольнее и – с точки зрения односельчан – страннее. На глазах у всего народа бился в церкви лбом об пол до крови. В своем дворе вырыл яму, которую нарек молельней и в которой, подражая Господу, избравшему не «царские чертоги», а «ясли убогие», молился в промежутках между обеднями и заутренями.

Через некоторое время, как и положено, во сне Распутину явился св. Симеон Верхотурский и дал духовное поручение: «Иди, странствуй и спасай людей». Вскоре после этого, находясь в пути, в одном из домов Распутин повстречал чудотворную икону Абалакской Божией Матери, которую монахи носили по селениям. Ночью он проснулся и увидел, что икона плачет живыми слезами, причитая: «Григорий! Я плачу о грехах людских; иди, странствуй, очищай людей от грехов их и снимай с них страсти»¹⁹.

Два жизненных удара (смерть от скарлатины сына Михаила 16 мая 1893 года и от дизентерии – сына Георгия, родившегося 25 мая 1894 года и 13 сентября того же года умершего) произвели сильное впечатление на Распутина. Он воспринял эти трагедии «как знак, которого так долго ждал», хотя и «не мог предположить, что этот знак будет таким страшным»²⁰, и с еще большим рвением и настойчивостью продолжил работу по духовному самосовершенствованию.

Каждый год, вплоть до 1904 года, по окончании страды Распутин брал посох и отправлялся странничать, возвращаясь в Покровское лишь к следующему лету. Однажды не являлся домой два года подряд (скорее всего, в 1900–1902 годах). За десятилетие исходил всю Россию. Был в Киеве, Троице-Сергиеве, на Соловках, Валааме, в Сарове, Почаеве, Оптиной пустыни, Нишове, Святых Горах.

Иногда из паломничества Григорий возвращался с двумя-тремя странницами. Постепенно вокруг него сложился кружок почитателей, с которыми Григорий совместно молился, водружал на деревьях кресты во славу Божию, предпринимал иные богоугодные инициативы. Среди адептов Распутина были и мужчины: Илья Арапов, крестник Распутина Николай со своим двоюродным братом Распоповым.

На годы странствий пришлось рождение у Григория Распутина сына Дмитрия (25 октября 1895 года) и двух дочерей – Матрены (26 марта 1898 года) и Варвары (28 ноября 1900 года).

Односельчане над Григорием в основном посмеивались и между собой иронически называли его Гришкой-святым. Сам Григорий, правда, излагает несколько иную версию: «…стал мне народ в ноги кланяться. Христовым сыном величать. И пошла обо мне слава большая. <…> И имя Григория разнеслось повсюду: куда дует ветер, куда залетает птица, куда несется волна – туда неслась сказка про нового пророка Григория. И отовсюду шли ко мне и несли, как пчелы в улей, свои подаяния – бери и дай свою молитву. И ничего я не брал от людей. Ничего не просил. Ибо чист был в то время душой»²¹.

Как рассказывает Григорий Распутин в своем «Дневнике», в 1902 году, находясь в Афоне во время одного из своих странствований, он привлек внимание какого-то священнослужителя, произнесшего слова, которые сыграли в дальнейшей судьбе «старца» решающую роль: «Вижу, сила большая в тебе. <…> Теперь ты мне ближе брата, точно мною рожден. Скажу тебе, что поведу тебя к архимандриту Феофану²² – святой он старец. Духовник царицын – титулярный. С тем – ты в его душу войдешь, как в мою вошел, что судьба твоя великая, дорога перед тобой – широкая. Понравишься ему – перед тобой – великий путь. А уж он об тебе – наслышан»²³.

Илиодор подтверждает: первые слухи о том, что «в Сибири, в Томской и Тобольской губернии, объявился великий пророк, прозорливый муж, чудотворец и подвижник, по имени Григорий», пошли по Петербургской духовной академии в ноябре-декабре 1902 года. «В религиозных кружках студенческой молодежи, группировавшихся вокруг истинного аскета, тогдашнего инспектора академии – архимандрита Феофана, рассуждения о новоявленном пророке велись на разные лады»²⁴.

Решающий рывок на пути в Петербург Распутину помог сделать бывший начальник Корейской духовной миссии, викарий Казанской епархии Хрисанф Щетковский, с которым Григория свела миллионерша Башмакова (из села Реполова, на реке Иртыше, Тобольского уезда), познакомившаяся со «старцем» в 1903 году на богомолье в Абалакском монастыре, где Распутин сумел успешно утешить недавно овдовевшую купчиху. В итоге она решила составить протекцию «старцу» и повезла его сперва в Казань, к Хрисанфу, затем в Киев, Москву и, наконец, в Петербург. Здесь Башмакова представила его своему знакомому – популярному и авторитетному православному деятелю Иоанну Кронштадтскому. «Этот – настоящий, не верхотурский», – отзывался Распутин об Иоанне²⁵, на которого, как говорят, сумел произвести «большое впечатление»²⁶.

Илиодор, правда, пишет о том, что прибывшего в Петербург в дни Великого поста 1903 года (Материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, впрочем, датируют это событие поздней осенью 1904 года) «великого старца Григория» сопровождал лично Хрисанф Щетковский. Однако более вероятной представляется версия, согласно которой Распутин приехал в столицу Российской империи с рекомендательным письмом, составленным Хрисанфом Щетковским на имя ректора Петербургской духовной академии Сергия Страгородского.

Свой первый визит к отцу Сергию «опытный странник» Григорий вспоминает так: «Выхожу из Александро-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа духовной академии Сергия. Полиция подошла, „какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель“. По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ призвал меня, увидел, и вот мы стали беседовать тогда…»²⁷