Челси лишилось Мика – во всяком случае, на обозримое будущее. Под командованием Эндрю Олдэма и Эрика Истона «Роллинг Стоунз» получали около 20 фунтов в неделю – как большинство крупнейших британских футболистов тех времен. Трое обитателей Эдит-гроув смогли уехать из убогой дыры, где мерзли и голодали, но подпитывали себя идеализмом и товариществом, каких им больше не видать.

По своему обыкновению балансируя на тонкой грани между сатириазом и сексуальным насилием, Брайан Джонс сделал ребенка очередной несовершеннолетней подруге. Мать этого четвертого отпрыска – которому предстояло родиться летом 1964-го – была шестнадцатилетней ученицей парикмахера, по имени Линда Лоренс. Как ни странно, вопреки своему традиционному сценарию Брайан не бросил Линду тут же, но, по всем признакам, планировал содержать и ее и ребенка; еще страннее то, что он поселился с ней в муниципальном доме ее родных в Виндзоре, Беркшир, где Мик поначалу ухаживал за Крисси Шримптон. Лоренсы так полюбили будущего зятя, что в честь Брайана нарекли свой дом «Роллинг Стоун» и приютили белого козла, которого Брайан водил гулять по Виндзору на поводке.

Надо ли говорить, что Мик и Кит продолжали жить в одной квартире. Однако, по обыкновению балансируя на тонкой грани между авторитетом и почетным членом группы, Эндрю Олдэм предположил – или же объявил, – что ему следует жить с ними. Свенгали требовалось быть как можно ближе к Трильби, дабы лепить его день за днем.

В результате Трильби переехал из модного Челси в прозаичный район Уиллсден, на севере Лондона. Новая квартира состояла из двух скромных спален на втором этаже дома 33 по Мейпсбери-роуд, целой улице одинаковых домов 1930-х, в которой было еще меньше шарма, чем в Эдит-гроув, зато несравнимо больше чистоты и тишины. Формально квартиру снимали Мик и Кит, а Олдэм приходил и уходил, живя то там, то поблизости, у овдовевшей матери в (более желанном) Хэмпстеде.

Обычно соседи рок-музыкантов обречены жить в чистилище, но с Джаггером и Ричардом Мейпсбери-роуд повезло. В основном они мотались по гастролям, а вернувшись, спали по двенадцать или четырнадцать часов подряд. Их поклонники не имели представления, где они живут, и никому еще недостало смекалки выяснить. Ни буйных ночных веселий, ни ревущих машин или мотоциклов, ни взрывов оглушительной музыки, ни звона бьющегося стекла. Тогда еще не было никаких наркотиков, да и пили не особо. «В их квартире полбутылки вина – это уже было событие», – вспоминал потом Олдэм.

Поскольку Мика целиком поглотила эта новая звездная жизнь, в Дартфорде он почти не появлялся, и о его занятиях и местонахождении родители узнавали только из все менее лестных отзывов в прессе. Когда Олдэм подмял под себя «Стоунз», ему не пришлось мучиться, как Брайану Эпстайну с «Битлз», и уламывать родню музыкантов, выставляясь ответственным менеджером; Олдэм даже не познакомился с Джо и Евой Джаггер, и все дела с ними поначалу вел Тони Калдер. «Как-то раз, – вспоминает Олдэм, – в конторе раздался звонок, и мужской голос очень вежливо произнес: „Меня зовут Джо Джаггер. Я так понимаю, мой сын теперь довольно знаменит. Если нужна любая помощь, пожалуйста, обращайтесь“. Мне каждый день звонило столько злобных истериков… Я ушам своим не поверил, когда услышал такой вежливый голос».

Связи с Джо и Евой укрепились, когда Олдэм нанял семнадцатилетнюю Ширли Арнольд, давнюю и верную поклонницу «Стоунз» клубных времен, рулить растущим общебританским фан-клубом. Ширли присоединилась к анклаву Олдэма в офисе Эрика Истона на Пикадилли, в конторском здании под названием Рэднор-хаус. Среди сотрудников был также пожилой тесть Истона, некий мистер Борэм, который консультировал клиентов по вопросам долгосрочного финансового планирования. Ширли вспоминает, как изумлялся мистер Борэм, проконсультировав Мика. «Он говорил, Мик спрашивал его, сколько будет стоить фунт на валютном рынке через несколько лет. В то время о таких вещах в шоу-бизнесе никто не думал».

Отныне Ширли сообщала Джо и Еве все новости об их сыне – «очаровательные люди», говорила она, никогда ничего не требовали для себя и не рассчитывали нажиться на его успехе. «В браке главенствовала Ева, очень переживала, что другие подумают, и вообще не знала, как все эти заголовки понимать. А вот отец Мика всегда очень спокойно реагировал».

Брайан Джонс, конечно, эффектно смотрелся со своим козлом на улицах Виндзора, но в любых других декорациях ему все сложнее было переключать на себя столь желанное внимание. По иронии судьбы, переход «Стоунз» под профессиональное менеджерское управление, которого Брайан так отчаянно добивался, почти разъел его могущество и статус основателя группы, ее главной движущей и творческой силы. До прорыва Олдэм и Истон дорожили Брайаном – он был их союзником в рядах музыкантов и как таковой мог добиться особого отношения, лишних денег, комфортных гостиничных номеров. Но теперь, когда группа взлетела на вершину, судьба Брайана была, в общем, предрешена.

Полагая себя безусловной звездой, он не понимал, отчего Олдэм так носится с Миком и отчего зрители с таким пылом откликаются на результаты этой менеджерской работы. «Брайан приходил в контору за письмами поклонников, – вспоминает Тони Калдер, – в конторе лежала крошечная кучка писем, а рядом огромная гора. „А это чьи?“ – спрашивал он. „Это Мику“, – отвечал я. Брайан в ярости хлопал дверью, даже свои письма не забирал».

Один из способов сопротивляться судьбе – конкурировать с Миком эффектностью на сцене, как нередко поступают соло-гитаристы с вокалистами. Но с любопытной твердолобостью – той же твердолобостью, что погнала его жить с подругой и козлом в Виндзоре, даже не попытавшись сохранить былую дружбу Эдит-гроув, – на концертах Брайан совершенно отказывался от драматических и волнующих поз, обычно вполне соответствующих его роли. Концерт за концертом он стоял, будто к месту прирос, со своей лютнеподобной «вокс-тирдроп», невинный, как юный елизаветинский менестрель, и разве что изредка загадочно улыбался. Эта метода редко подводила его в ситуациях тет-а-тета с отдельными женщинами, но не приносила плодов перед восьмью или девятью тысячами поклонниц, сходящих с ума от Миковых кривляний.

И этим потеря власти не ограничивалась. До той поры публичным представителем группы был он – говорил тихо, воспитанно и, в отличие от Мика, без всякого псевдококни. Однако Олдэм счел, что Брайан чрезмерно многоречив и – по причине неисправимой ипохондрии – чересчур пространно описывает свои недавние простуды. И, поначалу крайне неохотно, Мик стал не только петь, но и разговаривать (Кита полагали немым в обоих амплуа). «Когда Эндрю говорил Мику: „У тебя сегодня два интервью“, Мик неизменно спрашивал: „Ты уверен, что они хотят меня?“ – рассказывает Тони Калдер. – Эндрю репетировал с ним выступления и ровно так же репетировал беседы с журналистами». По правилам поп-журналистики начала шестидесятых это подразумевало всего лишь цитирование пресс-релиза о записях и гастрольных планах «Стоунз». Кроме того, к особо ценным интервьюерам требовалось выражать почтение, каким Мик едва ли обладал от природы. Когда явился лично редактор «Нового музыкального экспресса» («New Musical Express») Дерек Джонсон, хорошо подготовленный Мик пожал ему руку и сказал: «Приятно познакомиться, сэр».