«На старт, внимание, марш!» была новаторской передачей – идеальная обстановка, в которой музыкальные новаторы могли впервые появиться перед британской аудиторией. Более ранние телевизионные поп-музыкальные передачи – «Барабанный бой»[95], «Спасибо счастливым звездам» – решительно отказывались пускать молодую аудиторию в кадр; здесь же слушатели были естественным элементом происходящего, танцевали новомодный гоу-гоу в студии, уставленной незамаскированными камерами и микрофонами, и тусовались с певцами и группами, как будто их всех пригласили на большую вечеринку. Лозунг, мигавший на экране во вступительных титрах, отражал новую прелесть Лондона: «Выходные начинаются здесь». По совпадению передачу снимали в штаб-квартире «Редиффьюжн» на Кингзуэй, прямо за углом от Лондонской школы экономики.
В «На старт, внимание, марш!» «Роллинг Стоунз» показали британской молодежи, какая группа в действительности скрывается за странным именем и довольно безжизненным дебютным синглом. Оделись они единообразно – кожаные жилеты, черные брюки, белые рубашки и галстуки – и пели под фонограмму, и, однако, аудиторию зацепили тотчас, как в Ричмонде или на острове Ил-Пай. Праздничная атмосфера, в результате воцарившаяся в студии, оказалась несколько чересчур даже для снисходительных помощников режиссера. После краткого выступления «Стоунз» их подстерегало столько вопящих девчонок, что группа не могла выйти из здания через парадный вход. Побег был осуществлен через Микову альма-матер – в задний дворик, примыкавший к «Редиффьюжн» и ЛШЭ, затем в студенческое кафе, где Мик совсем недавно сидел в полосатом шарфике, обсуждал Рассела и Кейнса и на весь вечер растягивал полпинты горького.
Согласно своду правил бит-групп (правило первое: хватай любую работу, какая подворачивается), «Стоунз» стали давать однократные концерты – крайняя противоположность комфортному и привычному обитанию в одних и тех же клубах. Расстояния их не смущали, и нередко им приходилось по двести с лишним миль трястись на дорогах в фургоне «фольксваген» Иэна Стюарта – не шутка в эпоху, когда скоростные шоссе строились редко и даже двухполосные дороги попадались отнюдь не всегда. Эти поездки нередко заводили их на Север, на родину Джаггеров – не то чтобы Мик ностальгировал, – через кирпичные городишки, где проезжую часть еще мостили булыжником, фабрики еще гудели, еще крутились колеса над шахтами, а на волосатых лондонцев взирали, отвесив челюсти, будто на заезжих инопланетян.
Концерты проводились в кинотеатрах, в театрах, в викторианских ратушах или на рынках; один раз их зазвали на детский утренник, и гости, ожидавшие развлечений более традиционных, забросали их кремовыми пирожными. В Великобритании 1963 года не было фастфуда, зато были ларьки, торговавшие рыбой с картошкой, и гамбургерные «Уимпи»: если б не они, а также китайские и индийские забегаловки, некая прожорливая пасть всю ночь оставалась бы голодной. Местные промоутеры, приглашавшие «Стоунз» вслепую, на результаты взирали в недоумении и ужасе различных пропорций. Однажды после концерта перед почти пустым залом в рабочей глухомани промоутер лишил их гонорара, потому что они «слишком шумели», а затем выпроводил, призвав на помощь свирепую немецкую овчарку и на всякий пожарный надев боксерские перчатки.
Поначалу Мик и Кит полагали себя миссионерами и, выполняя клятву, принесенную еще в Дартфорде, проповедовали темным массам ритм-энд-блюз. Однако выяснилось, что десятки других групп, особенно на Севере, пережили такое же обращение и горят таким же прозелитским пылом. Разница была в том, что остальные из Чака Берри играли только «Roll Over Beethoven», а «Стоунз» назубок выучили все его сочинения. Мик также отмечал, что северные группы ощущали некое сродство со старомодным мюзик-холлом и, по примеру «Битлз», «превращались в водевильных эстрадников». В этот капкан он попадаться не желал. Грэм Нэш из The Hollies, второй успешной северной группы, поневоле восхищался нонконформизмом этих неулыбчивых южан: «Они никого не изображали – они срать хотели на всех».
Слово, которое бежало перед ними и описывало исключительно их волосатость, – «грязный». К действительности это не имело никакого отношения. Мик был крайне щепетилен в вопросах личной гигиены – один из тех счастливых людей, к которым грязь не липнет; Брайан так рьяно полоскал каждый день свою белокурую копну, что остальные звали его «мистер Шампунь»; Билл Уаймен в детстве всю работу по дому делал вместо матери; студентка Художественной школы Хорнси Джиллиан Уилсон, у который был роман с Чарли Уоттсом, вспоминает, что его нижнее белье было чище, чем ее. Они к тому времени отказались от малейших намеков на униформность и на сцену выходили в том же пестром гардеробе с Карнаби-стрит, в котором приезжали к месту выступления. Все они были помешаны на одежде и последней моде, но этот революционный отказ от традиции добавил потную вонь к предполагаемым перхоти и вшам. Их менеджер пользовался любой возможностью вдвойне, а то и втройне их оскорбить: «Они редко моются, и одежда им в основном по барабану. Они играют невоспитанную музыку, неукротимую и маскулинную. Меня вечно спрашивают, не идиоты ли они…»
Ибо Олдэм наконец со всей ясностью божественного откровения постиг, куда развивать группу – и лично Мика. «Битлз» постепенно завоевывали старшую аудиторию и истеблишмент, газетчики носили их на руках, но первые молодые поклонники чувствовали, что их как будто предали. Что это за радость – и что это за бунт, – если тебе нравится та же группа, что твоим родителям и даже бабушкам с дедушками? Олдэм превратит «Роллинг Стоунз» в анти-«Битлз» – в злобную рожу на реверсе монеты, которую чеканил этот новый Мидас Брайан Эпстайн. Двойной парадокс: ангельская четверка за плечами имела откровенно гнусную жизнь в гамбургском районе красных фонарей, а плохие мальчики, которых планировал слепить Олдэм, и особенно их солист, были чисты как белый снег.
С точки зрения имиджа Джаггер в тот период вполне мог пойти в противоположном направлении. В первых публикациях его по-прежнему называли Майком, что намекало на буржуазные пабы воскресным утром, спортивные автомобили и водительские перчатки. Из его интеллектуальных успехов тоже можно было выжать полезную рекламу. До той поры лишь одна британская поп-звезда Майк Сарн[96] продолжил образование после школы (и тоже, кстати, в Лондонском университете).
По воспоминаниям Тони Калдера, Мику решительно не понравился план Олдэма – и не только потому, что план этот коверкал ему личность. «Он сказал, что погодит и посмотрит, что получится. Но раз за разом Мик приходил в контору, а Эндрю заказывал две чашки чая и закрывал дверь. И сидел с Миком часа по два, вселял в него уверенность. Самоуважение? Да он себя не уважал. Он был не человек, а тряпка».
Одна из последних британских кинохроник сняла известный цветной клип, где «Стоунз» на сцене кинотеатра «Эй-би-си» в Халле под неумолчные маниакальные вопли толпы в стотысячный раз играют «Around and Around». Удивительно, сколь мало они провоцируют такой фурор: Билл, как обычно, играет на басу, держа его вертикально, Кит увлечен своими аккордами и ничего вокруг не замечает, Брайан со странной новой электрогитарой, смахивающей на елизаветинскую лютню, почти неподвижен, точно уличный мим. Мик в своей знаменитой матроске, такой чистенький, что аж сияет, включен в действо меньше всех. Он поет хвалу освобождающему восторгу музыки, но влажные губы едва шевелятся, в тексте звучит сарказм («Rose outta my seat… I just had to daynce…»[97]), и сарказм же читается в глазах с поволокой и в редких хлопках ладоней а-ля фламенко. Во время гитарного соло он пляшет на негнущихся ногах, набычившись и выставив зад, по иронии судьбы – в стиле водевильной «эксцентрики», хранителями которой выступали тогда ветераны вроде Макса Уолла и Нэта Джекли[98].
