– По крайней мере этот тип намерен жениться, и то ладно.

Мать смотрела на помолвочное кольцо, которое случайно осталось у меня на руке.

– Нет, мам, это мое.

Меня странно покоробило то, что она не заметила его раньше. Я сняла кольцо с крупным солитером с пальца и отдала маме. Она не глядя сунула его в сумочку.

– Беатрис, скажи, этот человек собирается жениться на Тесс?

Может быть, мне следовало проявить милосердие и сказать, что Эмилио Коди уже женат. Эта новость привела бы маму в ярость и задержала бы приход леденящего душу страха.

– Мамочка, давай сперва найдем Тесс, прежде чем переживать за ее будущее.

Специальная съемочная группа расположилась рядом со станцией метро «Южный Кенсингтон». Я – звезда этого маленького фильма – выслушала распоряжения молодого полицейского, у которого на голове вместо шлема была фуражка. Щеголеватый режиссер, тоже полицейский, сказал: «Начали!» Я пошла прочь от почтового отделения вдоль по Экзибишн-роуд.

Ты никогда не нуждалась в дополнительной уверенности, которую придают высокие каблуки, поэтому я неохотно сменила свои лодочки на твои разношенные балетки. Они были мне велики, так что пришлось набить мыски ватой. Помнишь, мы проделывали то же самое с мамиными туфлями? Как волшебно стучали ее каблучки, как нравился нам этот звук, олицетворяющий взросление… Плоские балетки ступали аккуратно, бесшумно, их мягкая домашняя кожа погружалась в лужицы, покрытые растрескавшимся льдом, и впитывали обжигающе-холодную воду. Перед Музеем естествознания тянулась длинная нервная очередь из нетерпеливых детей и задерганных родителей. Первые глазели на полицейских и съемочную группу, вторые провожали взглядами меня. Пока они не могли попасть внутрь и посмотреть на аниматронного тираннозавра и гигантскую белуху, я служила для них бесплатным развлечением. Меня это ничуть не волновало. Я лишь надеялась, что кто-то из них был здесь в прошлый четверг и видел, как ты выходила с почты. А что потом? Что еще они заметили? Разве могло произойти что-то по-настоящему страшное при таком количестве свидетелей?

Вновь посыпала ледяная морось, колючие крупинки забарабанили по тротуару. Полицейский велел мне идти дальше. В тот день, когда ты исчезла, шел снег, но и сегодняшняя погода более-менее подходила по сюжету. Я бросила взгляд на толпу перед музеем. Детские коляски обросли прозрачными пластиковыми чехлами. Родители накинули капюшоны и раскрыли зонтики. Снежная крупа сделала людей близорукими, в мою сторону никто больше не смотрел. Никто не смотрел на тебя. Никто ничего бы не заметил.

Длинные пряди парика промокли насквозь, за шиворот стекали холодные ручейки. Твое тоненькое платье, отяжелевшее от воды под расстегнутой курткой, липло к телу, обрисовывая каждый изгиб. Тебя позабавило бы превращение полицейской реконструкции в легкую эротику. Проезжавший мимо автомобиль сбавил ход. Водитель, мужчина средних лет, сидевший в теплом и сухом салоне, оглядел меня через ветровое стекло. Может быть, кто-то предложил тебя подвезти и ты села в машину? Может, так все и было? Я запретила себе представлять, что случилось в действительности. Воображение завело бы меня в лабиринт кошмарных сценариев и лишило бы разума, а я должна была сохранять ясный рассудок, чтобы помочь тебе.

Когда мы вернулись в участок, мама встретила меня в каморке, предназначенной для переодевания. Я промокла до костей, от холода не попадал зуб на зуб. Уже больше суток я не спала.

– А тебе известно, что запах состоит из мельчайших частиц, которые отделились от объекта? – спросила я маму, стаскивая твое платье. – Мы когда-то в школе проходили.

Мама безразлично покачала головой. Знаешь, посреди мокрой улицы я вдруг вспомнила этот факт и мне в голову пришло, что платье сохранило твой запах именно потому, что крохотные частички тебя застряли между тонкими волокнами ткани. Выходит, думать, что ты рядом, вовсе не было нелепостью. В некоем жутком смысле ты все-таки находилась со мной.

– Разве непременно нужно было изображать ее обтрепой? – укорила меня мама.

– Мамочка, Тесс выглядит так на самом деле. Что толку устраивать маскарад, если ее никто не узнает?

Мама прихорашивала нас перед каждой фотосъемкой. Даже когда мы приходили на дни рождения к другим детям, едва завидев объектив фотоаппарата, она успевала быстро вытереть наши перемазанные шоколадом рты и больно провести карманной расческой по волосам. Уже тогда она постоянно говорила тебе, насколько лучше ты станешь выглядеть, если будешь «стараться, как Беатрис». А я испытывала от этих слов гадкое удовольствие, ведь если бы ты действительно постаралась, твоя красота на моем невзрачном фоне бросилась бы всем в глаза. Вдобавок мамины упреки в твою сторону служили своеобразным комплиментом мне, а комплиментами она меня не баловала.

Мама отдала мне кольцо, я надела его на палец и почувствовала приятную тяжесть золотого ободка, как будто Тодд взял меня за руку.

В раздевалку вошла констебль Вернон; ее лицо блестело от мокрого снега, а румяные щеки еще больше раскраснелись.

– Спасибо, Беатрис, – поблагодарила она. – Вы справились замечательно.

Я почувствовала себя странно польщенной.

– Сюжет выйдет в эфир сегодня вечером по каналу местных новостей, – продолжила констебль Вернон. – Если кто-то откликнется, сержант Финборо сразу же вам сообщит.

Я заволновалась – а вдруг кто-то из друзей отца увидит реконструкцию и позвонит ему? Констебль Вернон, чуткая душой, предложила выход из положения: если мы не хотим звонить отцу, о твоем исчезновении его известит сотрудник французской полиции. Я согласилась.

Мистер Райт ослабляет узел полиэстрового галстука; для батарей центрального отопления жаркое весеннее солнце явилось полной неожиданностью. В отличие от него в тепле я чувствую себя лучше.

– Вы больше не разговаривали с детективом Финборо в тот день? – спрашивает мистер Райт.

– Только сообщила ему мой контактный номер.

– В какое время вы покинули участок?

– В половине седьмого. Мама уехала часом раньше.

В полицейском участке даже не подозревали, что мама не умеет водить и у нее нет машины. Констебль Вернон извинилась передо мной и сказала, что сама отвезла бы миссис Хемминг домой, если бы знала. Вспоминая об этом теперь, я понимаю, что ей хватило добросердечия разглядеть в нашей матери хрупкую женщину, спрятавшуюся под панцирем темно-синего костюма и бурного недовольства – характерного признака среднего класса.

Дверь участка захлопнулась за моей спиной, в лицо ударил шершавый ночной воздух. Свет автомобильных фар и уличных фонарей сбивал с толку, людской поток внушал робость. На короткий миг мне померещилось, что среди чужаков промелькнула ты. Позже я узнала, что для тех, кто разлучен с родными и близкими, видеть их в толпе – совсем не редкость. Это как-то связано с участками мозга, отвечающими за узнавание, – в периоды разлуки эти участки перевозбуждены и часто дают ложное срабатывание. Злая шутка разума длилась всего пару мгновений, но и за это время я физически ощутила, как сильно мне тебя недостает.

Я припарковала машину у парадного входа. Рядом с чистенькими зданиями по соседству твой дом смотрелся бедным родственником, который уже долгие годы не может найти денег на хорошую побелку. Волоча в руке чемодан с твоей одеждой, я спустилась по крутым обледенелым ступенькам в цокольный этаж. Желтый уличный фонарь почти не давал света. Как тебе удалось за последние три года не сломать ногу в такой темноте?

Онемевшими от холода пальцами я нажала кнопку звонка. А вдруг откроешь? Увы. Затем я принялась шарить под цветочными горшками, где ты обычно прячешь ключ. Ты даже говорила мне, под каким именно растением, только я забыла название. Это ведь вы с мамой всегда обожали цветоводство. Кроме того, гораздо больше меня волновало твое легкомысленное отношение к безопасности, о чем я постоянно тебе твердила. Как можно оставлять ключ от квартиры под цветочным горшком рядом с дверью? Да еще в Лондоне. Вопиющая безответственность! Заходите, пожалуйста, господа грабители.