Сохранившиеся рукописи свидетельствуют о кропотливой, тщательной работе драматурга над художественной формой произведения.

Впервые о «новой комедии» и своем обещании «доставить» ее ранее сентября 1852 г. Островский сообщил М. П. Погодину 15 мая 1852 г. 5 июня он писал тому же адресату: «Я сам сижу за работой пока прилежно, а дальше, что бог даст». В начале августа 1852 г. Островский просил Погодина: «Пришлите мне какого-нибудь переписчика. Если я сам стану переписывать, то кончу не ближе будущего нового года; во 1-х, потому что 50 листов, а во 2-х, потому что я буду по часу думать над каждой строкой, нельзя ли ее как поправить. Это уж моя страсть».

В конце августа Островский с удовлетворением уведомлял Погодина: «Бог мне помог написать хорошую комедию; но Вам я ее прочту только тогда, когда совершенно отделаю. Я дней 5 посижу дома и займусь ей…». В начале сентября драматург продолжал еще усиленно трудиться над пьесой. «Я должен еще дня три заняться своей комедией, — извещал он Погодина, — и прежде совершенной отделки ее не хочу к Вам являться, да и не могу, потому что болен».

В сентябре 1852 г. пьеса в основном была завершена, так как 6 октября состоялось ее чтение автором. «Прослушал его комедию. Хорошие портреты, но все нет crescendo драматического», — записал в своем дневнике Погодин. Однако и в октябре и в ноябре автор, по-видимому, продолжал еще отделывать пьесу. Только в середине ноября Островский написал Ф. А. Бурдину: «Новую комедию я кончил и на днях отправляю в Петербург». 19 ноября, послав пьесу в театральную цензуру, Островский просил Погодина: «Если можно, то замолвите о ней словечко кому следует. Против нее, как мне известно, уже начинаются интриги».

В конце декабря пьеса была затребована в Петербург к директору императорских театров А. М. Гедеонову. Встревоженный Островский вновь просил Погодина: «Михайло Петрович, похлопочите еще раз за меня, напишите к Гедеонову сыну, чтобы он походатайствовал у отца, чем Вы меня обяжете очень много». На письмо Погодина С. А. Гедеонов ответил 5 января 1853 г.: «О пьесе „Не в свои сани не садись“ я узнал, что запрещена не будет».

Островский внимательно следил за появлением первой публикации пьесы. При выходе в свет в марте 1853 г. «Москвитянина» писатель сразу обратил внимание на неудовлетворительное качество набора. «При отдельном издании, — писал он Погодину, — надобно будет приложить листок опечаток, которых много. Вы распорядитесь, а я займусь этим». В отдельном издании комедии многие опечатки были исправлены, но далеко не все, чем и объясняется большое количество поправок, внесенных в текст настоящего издания.

Узнав в мае 1853 г. о том, что К. А. Зедергольм — московский лютеранский пастор, переводчик, автор учебников латинского и немецкого языков — собирается переводить «Не в свои сани не садись» на немецкий язык для постановки в Берлинском театре (перевод пьесы вместе с рисунками декораций был сделан) Островский написал к своей комедии интересный подробный комментарий с характеристиками действующих лиц (Русакова, Авдотьи Максимовны, Бородкина, Маломальского и других), описанием обстановки действия, декораций и реквизита.

14 января 1853 г., в бенефис актрисы Л. П. Никулиной-Косицкой, на сцене московского Большого театра состоялась премьера комедии. «Не в свои сани не садись» была первым произведением Островского, сыгранным в театре. О дне, когда его пьесы дойдут наконец до зрителя, драматург мечтал шесть лет. Потрясающее впечатление, произведенное комедией на сцене, давало автору все основания считать 14 января 1853 г. днем своего сценического рождения.

«Я счастлив, моя пьеса сыграна», — писал.

«В бенефис Л. П. Косицкой, 14 января 1853 г., — вспоминал Островский впоследствии, — я испытал первые авторские тревоги и первый успех. Шла моя комедия «Не в свои сани не садись»; она первая из всех моих пьес удостоилась попасть на театральные подмостки».

Блистательная первая постановка определила последующую сценическую судьбу пе только данной комедии, но и других пьес Островского.

Роли в первом спектакле исполняли: Русакова — П. М. Садовский, Авдотьи Максимовны — Л. П. Никулина-Косицкая, Арины Федотовны — С. П. Акимова, Маломальского — П. Г. Степанов, Анны Антоновны — А. П. Сабурова, Бородкина — С. В. Васильев, Вихорева — С. В. Шумский, Баранчевского — К. П. Колосов, Степана — А. А. Кремнев, Полового — Е. А. Матвеев.

Успех в Москве побудил театральное начальство поставить пьесу и в Петербурге. Драматург сам принимал участие в постановке комедии на сцене Александрийского театра.

Первое представление состоялось 19 февраля 1853 г. при следующем составе исполнителей: Русаков — П. Г. Григорьев, Авдотья Максимовна — А. М. Читау, Арина Федотовна — П. И. Орлова, Маломальский — А. Е. Мартынов, Анна Антоновна — П. И. Громова, Бородкин — Ф. А. Бурдин, Вихорев — С. Я. Марковецкий, Баранчевский — П. А. Каратыгин (Каратыгин 2-й), Степан — Л. П. Фалеев, Половой — А. А. Рассказов.

После столичных премьер восторженная молва о комедии пошла по всей литературной России.

«„Не в свои сани не садись“ действительно превосходная комедия, — писал И. С. Тургеневу В. П. Боткин 17 февраля 1853 г. из Москвы. — Я видел ее три раза — и каждый раз не выходил из театра без слезы на глазах <…> Актеры стоят вполне в уровень с автором; более артистической игры я не видал нигде; правда, натура, жизнь — так и охватывают <…> Театр — вот уже 9-е представление — каждый раз полон, шумит, смеется, плачет, хлопает…» В письме от 24 февраля 1853 г. Тургенев просил П. В. Анненкова: «Скажите мне Ваше мнение о новой комедии Островского — Боткин ее чрезвычайно хвалит». Анненков ответил Тургеневу, что комедия «имела огромный успех в обеих столицах — и совершенно заслуженный. В ней нет почти ничего. Не широка она и не глубока она, а только умна». Вскоре Тургенев поделился с Анненковым собственным впечатлением от пьесы: «Комедию Островского прочел нам на днях М. С. Щепкин <…> Прочел ее он отлично, и впечатление она произвела большое — но у меня все из головы не выходил „Père de famille“ и другие драмы Дидеро — с сильной начинкой естественности и морали — я не думаю, чтобы эта дорога вела к истинному художеству. У Островского нет сентиментальности, которая терзает Вас у Дидро — но сентиментальность, слава богу, кажется навсегда умерла. Словом — пиэса чрезвычайно умна, показывает в авторе замечательный драматический талант…».

Об успехе комедии в Москве и Петербурге сообщил Тургеневу в это же время и Е. М. Феоктистов, упомянув при этом, что он получил письма от П. Н. Кудрявцева и А. Д. Галахова, которые «не очень-то довольны ею в художественном отношении…». 11 марта Тургеневу писал из Абрамцева И. С. Аксаков: «…впечатление, производимое этою пиэсою на сцене, не только силою своею побеждает все предубеждения, но едва ли с каким-либо прежде испытанным впечатлением сравниться может. Вполне понятна эта пиэса только в театре…».

В письме к А. Д, Блудовой от 4 марта 1853 г. высокую оценку пьесе дал А. С. Хомяков:

«…Москва нынешний год не без литературных новостей. Я говорю о замечательной драме „Не в свои сани не садись“. Успех огромный и вполне заслуженный. Жаль только, в сцене на постоялом дворе нет этого развития и этой постепенности, которые должны были дать полноту художественному творению. Автор забыл, что купеческая дочь представляет ее благородному жениху капитал во сто тысяч и что он не может и не должен вдруг терять надежду на аферу. Как бы то ни было, драма все-таки очень хороша и Островский оправдывает надежды, которые подал первыми своими произведениями».

О триумфе драматурга на первых представлениях пьесы вспоминали многие современники Островского.

«С появлением на сцене комедии Островского „Не в свои сан и не садись“, — писал И. Ф. Горбунов, — на московской сцене начинается новая эра. Я был на первом представлении этой комедии. Она была дана в бенефис Косицкой. Взвился занавес, и со сцены послышались новые слова, новый язык, до того не слыханный со сцены <…> Посреди глубокой тишины публика прослушала первый акт и восторженно, по нескольку раз, вызывала исполнителей. В коридорах, фойе, в буфете пошли толки о пьесе. Восторгу не было конца <…> Восторженный ментор наш Андрей Андреевич (учитель словесности. — Э. Е.) обтер выступившие на глазах его слезы и произнес: — „Это — не игра. Это — священнодействие! Поздравляю вас, молодые люди, вам много предстоит в жизни художественных наслаждений. Талант у автора изумительный. Он сразу встал плечо-о-плечо с Гоголем.“