Харузин так похоже передразнил интонацию пересудов, что оба брата опять засмеялись. «Клоуна из меня сделали и рады, — подумал Харузин горько. — Ну что ж, может быть, они и правы. Кто я такой? Жениться мне надо. Женюсь — сделаюсь серьезным и важным, брюхо себе отращу и буду тюбетейку носить, как сталинский колхозник. Какой-нибудь сторож на бахче, вроде тех, что в книжке „Почемучка“ послевоенного издания…»

— Я тебе о комете вот что скажу, Сванильдо, — заговорил Лаврентий. — Теперь уже без шуток. Ты прости нас, дураков, что смеялись. Больно уж рады, что наконец-то свиделись, и все беды, вроде как, позади остались. Помнишь, волхвы пришли за звездой к колыбели Спасителя?

— Угу, — сказал Харузин.

Это была еще одна сторона здешней жизни, которую он плохо понимал. Здешняя вера была простой, а здешнее время шло по кругу. Время не было линейным, и богослужения раз за разом убеждали в этом людей. Ежегодно рождался Спаситель, ежегодно люди распинали Бога, ежегодно Бог воскресал. Все повторялось. Не вспоминалось — а именно повторялось. И присутствуя в церкви на праздничной службе здешние люди верили, что на самом деле собрались у колыбели, в которой спит младенец Христос. Это было слишком просто — и слишком сложно для начитанного, образованного Харузина.

Хорошо Наталье — она просто такими вопросами не озабочивается.

Велено быть в церкви тогда-то — как штык, пришла и стоит. Велено петь: «Христос рождается — славьте!» — поет. «Сэр, йес, сэр!»

А Харузин все тужится и пыжится — пытается сделать так, чтоб вера до самых печенок пробрала. Дается пока с трудом.

Лаврентий, слава Богу, эти его усилия видит и помогает по мере сил, не насмехается и даже разъяснения дает. Вот и сейчас потрудиться изволил.

— Ну вот, волхвы… — сбивчиво начал Харузин. — Если астрология от демонов и носит низкий характер — в чем я, честное слово, не сомневаюсь, — то как же волхвы… с их звездой? Астрологией воспользовались, разве не так? Вот и получается, что они были чем-то вроде белых магов. А ты сам говорил, что магии «белой» быть не может.

— Волхвами они названы не потому, что были магами, — ответил Лаврентий. — Это слово обозначает мудрецов. Знаешь ли, о звезде на Востоке было предсказано в Ветхом Завете. Этой звезды ждали — как знака от Бога. Ну вот, например, в Числах: «Восходит звезда от Иакова». И пророк Даниил, который был назначен в вавилонском плену начальником волхвов, естественно, знал эти предсказания и не скрывал их. Кроме того, лично ему принадлежат пророчества о времени Рождества Богомладенца.

— Да? — удивился Харузин. — Даниил — это который во львином рву? У нас на уроке истории в школе, помню, рассказывали забавную вещь про него. Будто он ел рыбу накануне или чистил рыбу для остальных рабов, а львы терпеть не могут запах тухлой рыбьей крови, вот они его и не тронули…

Лавр высоко поднял одну бровь, но никак не прокомментировал услышанное.

Вместо этого он сказал:

— У Даниила есть пророчество. Он говорит, что после того, как вавилоняне дозволят восстановить разрушенные ими иерусалимские стены, должно пройти семь седмин и шестьдесят две седмины — и тогда появится Христос Владыка. А после — по истечение шестидесяти двух седмин — предан будет смерти Христос, и город потом разрушится, и на месте Храма будет мерзость запустения.

— Как ты все это помнишь? — изумился Сергей.

— Я не все помню, — посмеиваясь, отозвался Лавр. — А только кое-что, но это очень важно. У нас ведь читают Писание постоянно. Слушай внимательно — и ты будешь помнить.

— В церкви трудно бывает слушать, — сказал Харузин. — Читают плохо, бубнят под нос, слова произносят странно. Почерки у переписчиков жуткие, что ли?

— Может быть, — сказал Лавр. — Да ты сам читай. Ты ведь книги разбирать умеешь. Все со временем и опытом приходит.

— Ладно, — вздохнул Харузин. — Давай дальше о комете. Волхвы знали пророчества и поглядывали на Восток в поисках нужного знака.

— Именно, — кивнул Лавр. — Вероятно, было совпадение нескольких звезд.

— Это называется «парад планет», кажется, — не слишком уверенно сказал Эльвэнильдо. — Такое бывает.

— Бог послал им знак. Он предупредил тех, кто умеет слышать и видеть, о знаке, о том, где этот знак появится и каким он будет. Бог даже назвал сроки. Поэтому для мудрых волхвов не составило большого труда понять, о чем говорит им Бог.

— Здорово, — вздохнул Эльвэнильдо. — Тебя послушать, все очень просто.

— Все действительно просто, — согласился Лавр. — Астрология тут в любом случае не при чем. Волхвы пришли поклониться Христу не потому, что пользовались магическими познаниями, а потому, что Сам Господь открыл это им тем путем, который посчитал наилучшим для их спасения. Небо и звезды — такое творение рук Божиих, которое видно всем. Поэтому в определенных случаях Богом посредством их даются знамения, возвещающие важные события в грядущей судьбе человечества. Вспомни, что было во время крестных мук Спасителя!

— Сделалась тьма по всей земле, — пробормотал Харузин. «Вспомни»! Это «вспомни», обращенное к нему, не обозначало «вспомни, что читалось в книге на прошлую Пасху», вовсе нет! Оно означало: «Вспомни, как на прошлую Пасху мы с тобой присутствовали при крестных муках Спасителя!». Харузина пробирало до костей при одной только мысли о том, что это происходит на самом деле, что они не притворяются и не устраивают «театр для самих себя», как назвала однажды религию одна знакомая барышня.

— Померкло солнце, — кивнул Лавр. — Вот видишь? Людям возвещалось, что человеческими руками убит Тот, Который пришел спасти род человеческий, возвестить и открыть путь в Царство Небесное. Произошла временная победа тьмы, совершилось дело беззакония, и в знак этого земля покрылась тьмой. Умер Христос — Солнце Правды, и померкло обычное наше земное солнце — источник материальной жизни. И при кончине века будут знамения в солнце, луне и звездах.

— Об этом в церкви не читают, — сказал Харузин почти укоризненно. — Кстати, почему?

— Книга Апокалипсис не читается на службах, — сказал Лавр, — потому что она о будущем. Потому что некоторые умники могут соблазниться и начать ее толковать, а толковать эту книгу — дело опасное и Под силу только духовно многоопытным людям.

— Бог с ним, с Апокалипсисом, — тряхнул головой Харузин. — Я все-таки хочу спросить тебя о комете.

— А что меня спрашивать? — Лавр беспечно хмыкнул. — Я не волхв, я не умею читать знаки небесные.

— Все-таки может так статься, что сия планида предупреждает нас о грядущей беде? — гнул свое Харузин, а сам про себя думал: «Просто „Муми-тролль и комета“, чудная детская сказка! Самое время зарыться в пещеру и заложить отверстие камнем. И отсидеться там.»

— Ты помнишь что-нибудь о бедствиях 1561 года? — спросил Флор, становясь более серьезным. — Напрягись! Что у вас говорили?

— Понимаешь, Флор Олсуфьич, — медленно проговорил Харузин, — вот какая ситуация… Новгороду грозит очень большая беда, и беда эта связана с тем, что у царя Иоанна сильно испортится характер.

— Уже испортился — куда больше? — возразил Флор. — Уж и Адашева сослал, и от Сильвестра отделался, стал завистлив и к людям придирается.

— Это цветочки, — сказал Сергей. — Ягодки еще впереди, подожди десяток годков, он вам покажет Ивана Грозного!

Братья переглянулись.

— Ты уверен? — спросил Лавр.

— Более чем! Вы даже не представляете себе, что здесь будет твориться! Но весь вопрос в другом: когда?

— Когда? — хором спросили близнецы.

Харузин вцепился себе в волосы.

— Вот этого ни один из нас не может вспомнить! — в отчаянии воскликнул он.

Тем временем Ливония уже перестала даже мечтать о сохранении независимости; война на западе заканчивалась, и несколько хищников, из которых главнейшими были польский Сигизмунд, шведский Эрик и русский Иоанн, принялись терзать поверженное тело этой небольшой страны.

Молодой Эрик Ваза, человек резкий и самолюбивый, ввел войска в Ревель и одновременно с тем вступил в переговоры с Иоанном. Известное дело, самый докучливый неприятель — это ближайший сосед. Из русских земель таковым соседом был для Швеции Господин Великий Новгород. Поэтому Эрик Ваза предложил Иоанну заключить мирный договор и обменяться дружескими клятвами, однако напрямую, минуя новгородцев, которые прежде ведали русскими отношениями со Швецией.