Затем гнойник перешел на шею, грудь и руки. Доктора то пускали принцу кровь, то ставили ему банки, то прибегали к слабительному. Привезли врача-мавританина из Валенсии. Тот применил какие-то свои жгучие мази черного цвета, от которых череп Карлоса сделался «как чернила». Мавританина изгнали с позором.

По всей стране выставлялись драгоценнейшие христианские реликвии для поклонения, в том числе и шипы от тернового венца Спасителя; многочисленные религиозные процессии и шествия различных монашеских орденов протекли по улицам с образами Пресвятой Девы и святых.

Люди прикладывались к статуям, святым мощам, другим реликвиям и молили Бога спасти жизнь принца. Всех охватил странный энтузиазм. Для чего жители Испании просили Всевышнего сохранить на земле безумца, человека, который похищал и избивал девушек, увечил неугодных, убивал животных себе на потеху?

Говорили, что он жарит кроликов живыми, что он бьет лошадей так, что потом их приходится пристреливать — они больше ни на что не годны после поездок с принцем. Несколько знатных дворян, по слухам, были кастрированы по приказу Карлоса.

Филипп II был суров; его наследник уродился чудовищем.

И все же молитвы о здравии особы королевской крови истекали к Небесам из тысяч сердец.

Протестанты — преимущественно это были люди королевы Елизаветы Английской, занимавшие официальные посты при испанском дворе, — с насмешкой смотрели на это безумие. Англичане не признавали ни святых, ни мощей; поэтому нетленное тело брата Диего, миссионера, проповедовавшего слово Божие на Канарских островах, было для них лишь «высушенным трупом».

Эти почитаемые мощи угодника Божия доставили в комнату принца и положили на кровать рядом с умирающим. Король — которого Карлос считал своим «врагом» — плакал, не осушая глаз. Другого наследника у него не было, несмотря на то, что Филипп недавно женился в третий раз — на французской принцессе Елизавете Валуа.

Сраженный горем, Филипп отправился в монастырь святого Иеронима, заранее заказав себе траурное платье и оставив указания о похоронах наследника.

Однако произошло чудо. Очередная операция по удалению гноя оказалась успешной. Через двадцать дней непрерывной лихорадки и балансирования на грани смерти, принц начал поправляться.

Голову, изрезанную лекарскими ножами, обрабатывали порошком из коры гранатового дерева. Рана заживала медленно, но отека и гноя больше не было. Принц побывал у мессы, получил причастие, посетил бой быков и наконец вернулся в Мадрид.

Карлос не забыл о том, что отец «бросил его умирать», удалившись в монастырь, и объявил, что единственной причиной выздоровления стали заслуги брата Диего и заступничество этого святого брата перед Господом за несчастного, всеми покинутого принца. Несколько десятилетий Филипп и его сын Карлос атаковали Римских пап просьбами о канонизации брата Диего, что и совершилось в конце концов в 1588 году.

Болезнь оказала на Карлоса сокрушительное влияние. Принц сделался буйным и неуправляемым. Несмотря на свою юность, тучность и малый рост, он обладал достаточной силой, чтобы калечить и убивать людей. Несколько раз этого разъяренного подростка оттаскивали от его жертв, когда те уже были на последнем издыхании.

При этом дворе и появился фокусник Дитрих Киссельгаузен.

Этот человек зарабатывал на жизнь забавными фокусами и трюками. Иногда с ним путешествовали акробаты, иногда — танцовщицы; случалось ему приезжать с выступлениями в одиночку или с одним-единственным помощником. И почти всегда Дитрих бывал обременен тайным поручением от какого-нибудь высокопоставленного лица.

В Испанию его прислала Елизавета, прекрасная рыжеволосая Бесс, которую весьма интересовало происходящее при испанском дворе. Католическая Испания, безусловная владычица на морях, была самой серьезной соперницей протестантской Англии, породившей нацию моряков, которые всерьез изумлялись: «Как это — моряки без моря?!». Елизавета намеревалась потеснить своего «царственного брата» Филиппа.

Переговоры о будущем браке Карлоса уже велись и в зависимости от результатов этих переговоров Филипп обзаведется новыми союзниками. Елизавета хотела знать некоторые подробности — желательно от непредвзятого очевидца.

— Вы — не англичанин, не мой подданный, вы не зависите от моих милостей, — сказала Елизавета фокуснику, которого по ее приказанию разыскали в гостинице и доставили во дворец через тайный ход.

Киссельгаузен молча кланялся и ухмылялся, выставляя длинные желтые зубы. Елизавета резко повернулась к нему. Заскрипели тугие шелка ее роскошного платья, густо расшитого жемчугом. Жемчуг был слабостью англичанки, о чем, естественно, превосходно были осведомлены решительно все в Европе.

Однако воспользоваться этой слабостью можно было лишь в тех случаях, когда Бесс сама дозволяла это. Другие варианты оказывались более плачевны: жемчуг Елизавета, естественно, брала, но в просьбах отказывала.

Впрочем, у Киссельгаузена не было ни жемчуга, ни желания покупать расположение королевы. Он просто терпеливо ждал, что она ему скажет. По слухам, Елизавета очень умна, очень проницательна, весьма скупа и расчетлива, как трое жидов сразу, вместе с их женами и тещами.

Однако служить ей интересно. Это Киссельгаузен тоже слыхал. Интересно — потому что все, к чему она прикасается, имеет неожиданные для ее помощников результаты.

— Я хочу, чтобы вы отправились в Испанию, сказала Елизавета. — Мне нужны глаза при дворе Карлоса. Если вы согласитесь, мой друг, то узнайте: насколько Карлос готов к браку и какие идеи имеет на сей счет его родитель, мой царственный брат Филипп.

Последние слова она произнесла с едва заметно усмешкой, и Киссельгаузен вспомнил сплетни, которые гуляли по Европе, заглядывая по преимуществу в придорожные трактиры: будто король Филипп, не удовлетворенный своей старой, некрасивой и вечно хворой женой Марией Тюдор, на самом деле заглядывается на юную сестру Марии, Елизавету, и даже его сговаривается с ней — прямо через постель умирающей английской королевы — о возможном браке.

Однако хитренькая рыжая лисичка Елизавета обошла матерого испанского волка. Счастливо избежав десятка покушений на свою персону, она забралась на английский престол без помощи Филиппа — и тот вынужден был убраться за Пиренеи — к сыну-уроду.

Решающая битва с Испанией была еще впереди. И теперь Елизавета наводняла эту страну своими шпионами. У нее везде были глаза и уши.

— Вы согласны? — нетерпеливо спросила она Киссельгаузена.

Тот разглядывал королеву маленькими, чуть насмешливыми глазками.

Так вот она какая! У нее мало времени. Она спешит. Она не ломает величество перед своим возможным будущим шпионом — говорит прямо, ясно, сразу по существу.

Никаких намеков. Елизавета даст фору любой рыночной торговке зеленью.

Королева сжала маленький кулачок, уперла его в бедро. Необъятное платье чуть колыхнулось от этого энергичного движения.

— А сколько вы мне заплатите за сведения? — спросил Киссельгаузен.

— Беретесь? — жадно осведомилась Елизавета. — Отлично!

Она быстро написала на листке несколько строк.

— Я заплачу вам золотом. Хотите поместье? Маленькое могу дать. Проведете старость в достатке.

— Да я еще не стар, — сказал Киссельгаузен немного нагло. — Лучше деньгами.

— Договорились! — воскликнула английская королева. — Сведения должны быть интимными. Постарайтесь узнать в точности, в состоянии ли Карлос зачать ребенка. Найдите способ. Я должна это знать!

— Понятно. — Киссельгаузен поклонился, и молчаливый английский офицер в немного погнутой испанской кирасе увел его из дворца.

Через день Киссельгаузену принесли деньги, а еще спустя месяц фокусник уже устраивал первое представление при дворе Карлоса.

Принц недавно выздоровел после тяжелой болезни. Он был еще более зол и раздражителен, чем обычно, и Филипп пытался развлечь его. Карлоса тревожили ходившие по дворцу слухи о его предстоящей женитьбе. Сомнительное удовольствие сделаться супругой этого уродливого безумца предлагали шотландской кузине Елизаветы — Марии Стюарт, которая недавно овдовела. Филипп, впрочем, осторожничал. Он боялся, что такой брачный союз в конце концов сильно не понравится ни Франции, ни Англии. Англия была его естественным врагом, но заполучить еще и второго?..