«Не все это понимали, милый, – задумчиво сказала туманная фигура Ксении. – Женечка называла наши отношения любовным беспределом. Но, если вдуматься, она была права. Настоящая любовь не имеет границ. Она – какой-то таинственный феномен беспредела чувств. По непонятному праву любовь овладевает тобой, как заразная болезнь. Проникая в каждую клетку организма, она что хочет, то с тобой и творит. А чужое счастье порождает шлейф недовольных. Самим своим существованием любовь выделяет двоих из массы недолюбленных людей, и тогда…»

«У любви нет оправданий, – вздохнул Павел, – кроме самой любви. В самом деле, для чего она? Для продолжения рода хватило бы секса. Тогда зачем эти страдания, эти любовные треугольники? Нет ответа. Просто два человека не могут жить друг без друга».

Они замолчали, а Вера старалась не дышать, чтобы не спугнуть, и не понимала, снится ей это, или диалог звучит в ее голове от слишком усердных попыток вжиться в прошлое, понять его. И пульсировала, стучала в мозгу мысль: предупредить о болезни, сказать, может, там этого еще не произошло… Хотя где это – «там»?

Мужчина спокойно произнес:

«Да, да… Ее болезнь свалилась на меня страшно и неожиданно. Не хотелось верить. Терзаемая страданиями душа отказывалась принимать реальность. Но я видел приступы ужасной боли, видел ее искусанные в кровь губы, и муки меня самого прожигали насквозь. Болезнь терзала нас обоих. Вся предыдущая жизнь перестала иметь значение. Осталась только Ксения и короткие передышки, когда боль отступала. Человек заболевает – и человек умирает, так всегда было и будет. Но как быть с тем, что в промежутке? Унизительна не конечность жизни, а физическое страдание. И, признаюсь, я мечтал о той самой ампулке…»

«Просто у тебя нет опыта потерь, – ласково сказала Ксения. – Да и возможен ли тут опыт? У тебя никогда не было такого, что разговариваешь с человеком – и знаешь, что время его жизни отмеряно. – Туманный силуэт вдруг повернулся к Вере. – А вот она такое испытала. Бедная… Не будем ее мучить. Она справится. Пойдем».

Они взялись за руки и медленно удалились в туман, продолжая беседу. До Веры донеслось на пороге исчезания: «Ты знаешь, мы скоро станем бабушкой и дедушкой…»

– Верунчик, ты что?! – Андрей тряс ее за плечо. Вера очнулась. Она сидела в кресле, осколки кофейной чашки лежали у ее ноги.

– Так… Сон вспомнила. Не беспокойся, все нормально.

– Точно? Ну ничего, это к счастью. – Андрей принялся собирать осколки, отпихивая ногой любопытного Пая. А Вера пошла принимать душ. У нее было ощущение поднявшейся температуры тела, как минимум тридцать восемь градусов. Но она решила пересилить недомогание.

Потом она советовалась с Андреем, как поскорее закончить «семейное дело». Надо собрать их всех и разложить по полочкам события тех лет. Причем Вере не терпелось сбросить с себя этот груз.

– Хорошо бы прямо сегодня, – сказала она.

– Значит, ты уже выяснила, кто сделал эвтаназию? – обрадовался Андрей.

– Выяснила, и даже больше, чем мне хотелось, – вздохнула Вера.

– Расскажи!

– Неохота сейчас…

– Жалко, – расстроился Двинятин. – Мне на ипподром нужно заехать… А давай со мной? С Дельфином пообщаешься, – соблазнял он. – А потом поедем в Голосеевский лес, устроим пикничок. И ты мне все расскажешь.

Она легко дала себя уговорить. Уж очень не терпелось проведать своего любимца Дельфина. Может, полегчает? Вера знала: общение с животными прекрасно снимает болезненные состояния.

Посвежевшая после душа Вера сделала несколько тостов с сыром, Андрей налил в термос сладкого чаю с лимоном. А за тобой, Пай-мальчик, мы позже заедем, ложись спать, собакам на конюшню нельзя, там кони большие со страшными копытами…

И вновь, выходя из дома, Вера почувствовала знакомый холодок между лопаток. Обычно так сообщал о себе грипп или настоящие серьезные неприятности. Она оглянулась по сторонам. Странно, ведь никакой слежки быть уже не могло. Лученко отогнала от себя назойливое чувство дискомфорта. «Расхожусь, и все пройдет!» – договорилась она сама с собой, загоняя поглубже тринадцатое чувство, предупреждавшее об опасности.

На ипподроме Андрей, как обычно, наблюдал за пробежкой лошадей. Вера на правах подруги ветеринара отправилась к Дельфину. В этот час, перед началом скачек, озабоченные работники носились по службам. Группами проходили жокеи в ярких куртках и кепках. В конюшне хлопотала уборщица.

Не успела Вера переступить порог, как Дельфин принялся резво пританцовывать в узком стойле, помахивая головой и вытягивая морду в сторону своей приятельницы. Он учуял ее духи намного раньше, чем увидел саму Веру, и теперь с нетерпением стучал копытами в дверь денника. Как только женщина подошла к нему, Дельфин склонил к ней свою благородную голову: на, приласкай меня.

– Ну что, дорогой, соскучился? – приговаривала Вера, гладя черную морду Дельфина. – Я тоже по тебе скучаю, красавец мой! – Чуткие лошадиные ноздри вдыхали запах подружки и одновременно обнюхивали содержимое сумки на ее плече. – Лакомка ты, Дельфин! – Женщина достала мелко нарезанную морковь.

По Вериной спине вновь явственно пробежал холодок. Она обернулась, но в конюшне никакого сквозняка не было. Двери длинного помещения были закрыты. «Странно, – подумала Лученко. – Когда я входила, двери были нараспашку, виднелись жокеи в ярких костюмах. Теперь же кто-то заботливо прикрыл дверь».

В конюшне царил сумрак. Сквозь маленькие оконца пробивалось немного света. Уборщица уже подмела средний проход и была совсем близко от стойла, где находилась Вера со своим любимцем. Лошади в соседних загонах мирно стояли, неспешно перебирая ногами.

Где-то далеко, в самой глубине Вериного сознания кто-то вскрикнул – еле слышно, тревожно. И исчез. Внезапно Дельфин беспокойно затоптался на месте. И вдруг, оттеснив Веру в сторону, вышел и встал в проходе. Встал и окаменел. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было подумать, что это изваяние, а не живой конь. Его фигура в сумрачной конюшне в этот миг напомнила Вере аспидно-черную грозовую тучу, опустившуюся на землю. Неожиданно «туча» поднялась на задние ноги, а передними копытами ударила обо что-то за Вериной спиной. Точно молния сверкнула… В тишине раздался глухой хруст.

Вера обернулась. Прямо под копытами Дельфина лежало безжизненное тело уборщицы.

Превозмогая ватную слабость в ногах, Вера шагнула к пострадавшей, рефлекторно становясь в этот миг доктором: быстрее помочь, определить серьезность травм, проверить пульс, вызвать «скорую»… Повернула несчастную, убрала с ее лица платок и волосы… и в ужасе отшатнулась.

Перед ней распростерлась Евгения Бурау. В ее руке был намертво зажат шприц.

И тут у психотерапевта сдали нервы. Она кинулась бежать вон из конюшни, почти сразу нашла Андрея и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.

– Верочка? Что случилось?! – Двинятин обнял ее, прижал к себе и все повторял: – Что случилось, Верочка?

– Там! – Она показала в сторону конюшни.

Прямо за ее спиной стоял Дельфин и спокойно прядал ушами. Его вид вызвал новый поток слез. На этот раз Вера прижалась плачущим лицом к шее коня и, всхлипывая, шептала: «Ты мой спаситель!»

– Что происходит?! – громко спросил подскочивший конюх.

– Несчастный случай… В конюшне… – Женщине трудно было говорить. Слезы продолжали душить ее.

– Что-то с лошадьми?! – всерьез перепугался работник ипподрома и бегом рванул внутрь строения.

– С человеком! – вслед ему крикнула Лученко. – Дельфин ударил…

– Веронька, милая, что же случилось?! – Андрей обнимал ее, словно загораживая от всех трагедий мира.

– Д-дай, п-пожалуйста, сигарету… Д-давай где-то п-присядем! – Ее била нервная дрожь.

– Сперва глотни. – Он достал из своей ветеринарной сумки крепкий горячий чай, припасенный для пикника.

Вера благодарно посмотрела на любимого. Сделала несколько глубоких глотков – и оттаяла. Слезы отпустили. Утреннее болезненное состояние прошло. Сейчас она чувствовала себя совершенно здоровой.