– Демон, прикрой меня, – сказал я и пошел доставать из багажника толстый промасленный ватник и кусок брезента. Я накинул их на верхнюю балку ворот, обмотанную колючей проволокой. И когда я уже перелезал с капота своей «десятки» на закрытую территорию, мне почудился звук: будто где-то скрипнуло что-то – то ли дверные петли несмазанные, то ли пружина ржавая. Не слишком этим обеспокоившись, я спрыгнул на землю. И вдруг осознал, что забраться назад будет не так просто.

Сразу стало жутковато. А тут еще краем глаза я уловил неясное движение на высоком помосте. Я резко повернулся и увидел сутулую фигуру, вставшую за пирамидами покрышек. Мне четко представилось, что сейчас произойдет, – я будто короткое кино просмотрел: этот зомби, роняя покрышки, подходит к краю помоста, переваливается через низкие перильца и падает вниз; я долго срываю топор с пожарного стенда, потом бегу к поднимающемуся чудищу и понимаю, что ничего не успею и не смогу сделать; а из вагончика охраны выбираются другие зомби, и они, так же раскидывая покрышки, подступают к краю и валятся вниз; припаркованные автомобили начинают раскачиваться, их стекла лопаются, крошатся, и новые обращенные ползут через окна наружу – ко мне; а я тут уже один, потому что товарищи мои бегут прочь, и правильно делают…

– Вон япошка моя, – соскочив ко мне, ласково проговорил Димка и брелком показал на черную «Мазду» в агрессивном обвесе, стоящую за крохотной «Микрой».

Минтай, закусив губу, помогал перелезть через ворота Кате и свирепо на меня поглядывал. Оля и Таня жались к «десятке», ждали своей очереди – чувствовалось, что им неуютно оставаться вдвоем на открытом месте. И никто не замечал зловещую фигуру на помосте.

Я, что-то крикнув товарищам, бросился к пожарному щиту, схватился за топор. Предвидения мои начали оправдываться: длинное топорище оказалось намертво примотано проволокой к выкрашенным в красное доскам; я вцепился в багор – та же история!

Я выругался, пугаясь до помрачения.

Димка, как ни в чем не бывало, шел к своей машине. Катя обкусывала сломанный ноготь. Минтай, дрыгая ногами, висел на воротах. Таня лезла на капот «десятки».

– Оставь инвентарь! – услышал я окрик.

Багор начал поддаваться. Я тянул его, и дергал, и крутил. Ругал себя, что полез на стоянку безоружным.

– Оставь инвентарь, говорю!

Я все же выворотил багор, повернулся с ним, чувствуя, что время упущено. Увидел подобравшегося Димку с «Осой» в руке и Минтая, поднимающего с земли камень, заметил, что Оля передает Тане через ворота туристический топорик, – наконец-то они обнаружили опасность!

Но стоящий наверху зомби не спешил атаковать. Он подошел к самому краю помоста. Он тянулся к нам, но не падал. И теперь я мог разглядеть его лицо – вполне обычное, не страшное, можно сказать, человеческое.

– Зачем ломаешь инвентарь?!

Я увидел, что существо открывает рот, но не сразу понял, что оно разговаривает и обращается ко мне, – у меня смещение какое-то в мозгу произошло, я очевидные вещи связать не мог.

– Не для тебя он тут повешен, – сипло заявил «зомби» и, багровея лицом, закашлялся долго и натужно, с хрипами, с клекотом – так кашлял мой отец, умиравший от рака.

Охранника звали Карпом. Это рыбье имя хорошо мне запомнилось – любое другое я, наверное, давно бы забыл. Он и лицом был на карпа похож: круглые глаза навыкате, толстые губы, усики. Столько лет с той встречи прошло, а я так хорошо его помню, что готов портрет нарисовать…

Мы сидели в тесном и теплом вагончике, пили обжигающий сладкий чай с печеньем и слушали неспешные речи Карпа. Наконец-то мы могли расслабиться. Здесь – на чужой территории, окруженной двухметровым забором, в избушке, поднятой на четырехметровую высоту, – мы чувствовали себя в безопасности. В крохотном прокуренном помещении нам было комфортнее, чем в огромной Димкиной квартире – наверное, потому, что на переносной газовой плите уже во второй раз закипал чайник, а в спальном углу за перегородкой светилась питаемая автомобильным аккумулятором лампочка, и тихонько мурлыкал древний кассетный магнитофон «Романтика», а под столом бродил и терся о наши ноги пушистый черный кот Мурзик. В металлическом шкафчике желтели стопки лапши быстрого приготовления, блестели банки тушенки и консервированных сосисок. На окне висела вобла, за оконной рамой остужалось пиво. В холодном тамбуре стояли канистры с водой, запасной газовый баллон и четыре заряженных аккумулятора. Имелись здесь даже небольшой телевизор и приставка «Денди» с дюжиной картриджей, среди которых были «танчики» и какая-то «Нация зомби» – это хозяйство вполне можно было подключить через китайский инвертор, валяющийся на полу.

Я видел, с каким интересом осматривается здесь Димка, и догадывался, что он думает о том же, что и я: на этой стоянке можно задержаться.

Карп с хлюпаньем тянул чай из эмалированной кружки и неспешно рассказывал о том, как охромел. Почувствовав наконец, что мы его почти не слушаем, он замолчал.

– А вы не пробовали судиться с фабрикой? – участливо спросила Оля.

Карп покачал головой:

– Это теперь неважно… Вы скажите лучше, что там в городе. – Он рукавом вытер со лба испарину, слабо махнул рукой:

– А впрочем нет, не надо… Не хочу знать… Посмотрите лучше, какую трость подарил мне Эдик. У меня же завтра день рождения, я разве не говорил вам? Юбилей!

– Город словно вымер, – сказал Димка. – Некоторые люди превратились в чудовищ. Вам известно, что произошло?

– Некоторые? – Карп опять заулыбался. – Люди всегда были чудовищами… Нет-нет, не хочу об этом. – Он замахал руками. – Лучше давайте я поделюсь секретом засолки огурчиков. Хитрость в том, чтобы добавить горчицу и…

– Они нападали на нас, – резко продолжил Димка. – Мы едва не погибли. Что вам обо всем этом известно?

Карп опять замолчал. Отвернулся, в окно глядя, хмурясь, губы рукавом вытирая. Буркнул:

– Я знаю то же, что и вы… То, что говорили по телевизору.

– Мы не включали телевизор последние несколько дней, – сказал я. – Мы не понимаем, что происходит. Расскажите нам… Пожалуйста…

Карп не отвечал очень долго. А мы смотрели на него и ждали, понимая, что, кроме этого человека, возможно, никто никогда ничего нам не объяснит, не подскажет. Нам нужна была информация – больше, чем любое оружие.

– То, что говорили по телевизору, – это все неправда, все ложь, – наконец заговорил Карп и покосился на нас, будто ожидая какой-то реакции.

Мы не шевелились, молчали.

– Это демоны… – увереннее продолжил Карп и вновь оглядел нас – не смеемся ли мы над ним, не перемигиваемся ли, не крутим ли пальцами у висков. – Демоны пришли за нами и овладели теми, кто был слаб душой и грешен. Теперь легионы пожрут одиноких праведников. И не будет никакой обещанной великой битвы. Потому что битва давно уже была: мы ее проиграли и не заметили этого.

Карп перекрестился дрожащей рукой – но сделал это неправильно: сперва левое плечо тронул щепотью, потом правое; вряд ли он был католик.

– По-твоему выходит, что те, кто не обратился – праведники? – тихо сказал Димка. – То есть мы здесь – безгрешные, что ли? – Он хмыкнул.

– Нет-нет-нет! – хмурясь, замотал головой Карп. – Среди нас нет праведных. Мы праведных будем есть, грызть их будем, потрошить и выть по-звериному. Мы – Легион. Мы – проклятые.

Сидящий на скрипучей койке Димка заерзал, будто ему мешало что-то; чуть приподнявшись, он поправил одежду. Все посмотрели в его сторону, но один я догадался, в чем дело, – Димка открыл кобуру «Осы».

– Я понял, – заявил он, нехорошо усмехаясь. – Сейчас ты оскалишься и прыгнешь на потолок.

– Вы не верите, – пожал плечами Карп, отворачиваясь. – Я надеялся, что вы поймете или хотя бы задумаетесь. Но ваша икона – телевизор. Только она больше не работает. Все кончилось. И уже все не имеет значения.

– Так что говорили по телевизору? – спросил я. – Это вирус? Эпидемия, да?

– Мне нужно идти, – сказал Карп, поднимаясь. – Я должен… Я чувствую это…