В голове шумело. Желудок клокотал вулканом, грозя извержением. Глаза заволакивало то темным занавесом, то белым маревом. И все же Заур сумел одеться, не потеряв сознание. Разок всего растянулся на паркете, засунув обе ноги – родную и искусственную – в одну штанину. Долго не мог попасть новеньким протезом в рукав плаща.

Приподнявшись на локтях, Хельга удивленно глядела на его метания:

– Лысик, что случилось? С кем на свидание собрался?

Заур лишь отмахнулся. Некогда объяснять. Прыгнуть бы с балкона, не тратя драгоценных минут на спуск по лестнице, пропахшей табачным дымом и котами, – лифт не работает уже неделю, никак не починят. Но гарантированно сломаешь ноги, десятый этаж всетаки…

Пискнув, магнитный замок отпустил стальную дверь. Заур выпал из подъезда в вечерний Киев. Асфальт у лавочек был присыпан шелухой от семечек, детскую площадку оккупировали подростки, попивающие энергетик.

Врубив автопилот, Заур пересек двор. Вот и стоянка. Он плюхнулся в машину, под задницей заскрипел потертый дерматин. Ключ, замок. С визгом стирая покрышки, полуторалитровая «воля» палача выехала на проспект.

Обогнав серебристый «ланос», потом «ланос» зеленый, Заур промчал через перекресток на красный. Раньше он никогда не позволял себе нарушать ПДД, даже если надо было обезвредить опаснейшего преступника.

Как назло, вдоль всего проспекта трудились рабы. Неподалеку от их группок неспешно прогуливались надсмотрщики. Приходилось сбрасывать скорость, объезжая ремонтируемые участки дороги. У нарушителей Закона иногда бывает шанс попасть не на кладбище, а всего лишь на принудительные работы. Таких заковывают в колодки, навешивают на них цепейзамков и заставляют мести улицы, собирать собачье дерьмо или стирать со стен граффити.

Требуя уступить дорогу, пикнул длинный лимузинчленовоз. Заур опустил стекло и выставил наружу Знак – узнаваемый издалека рыцарский щит в миниатюре. Деревянную колоду на щите и мужчину в колпаке да с топором ни с чем не спутать. А уж девиз палачей «Закон суворий, але це закон ^[19]» знают даже грудные дети. Водитель лимузина прекратил давить на клаксон.

После Вавилона родной Киев казался другой страной, где все живут в страхе. Такова цена за стабильность и мир. На новостных сайтах пишут и по ящику талдычат, что у нас нет гражданской войны, наши друзья и дети не гибнут в братоубийственной бойне, и это есть благо, заслуга Президента… Будто в Борисполе каждый день не выгружают цинковые гробы, присланные изза границы в обмен на безусых миротворцев.

Толстяк в кожаной куртке махнул полосатым жезлом, веля Зауру притормозить.

Как бы не так. Проведя ладонью по лысому черепу, палач прибавил скорость.

От бордюра отлип восьмиколесный патрульный бронетранспортер. Сунув жезл за пазуху, толстяк удивительно споро для своей комплекции забрался на броню, поднес мегафон ко рту и потребовал, чтобы синяя «воля», номерной знак такойто, прижалась к обочине и остановилась.

Машину Заура – модель лет семь как сняли с производства – уже трижды расстреляли бы из пушки на башне броневика, но опасались зацепить ни в чем не повинное гражданское население.

Заур поставил на крышу «воли» мигалку и врубил сирену на максимум. Если это не поможет, он откроет огонь по коллегам, тем самым поправ Закон. Обстоятельства вынуждали пойти на крайние меры. Господь простит слугу своего, ибо он всемилостив!..

Оставляя позади грешников в джипах и блудниц в электрокарах, «воля» мчалась так, будто ее водитель мечтал выиграть Гранпри Монако. Даже едва не сбив двух рабов в неизменных оранжевых жилетах с люминофорными полосами на груди и спине, Заур не сбавил скорость. Ну нельзя же латать асфальт там, где едет палач!

Если он будет гнать, то успеет. Возможно, успеет. Он должен успеть.

Еще один перекресток. Проскочив на желтый, Заур поднес планшет к уху. Это называется «звонок другу». Если ситуация безвыходная, позвонишь и дьяволу, а тут всего лишь работорговец.

– Ильяс, утро… вечер добрый! Узнал? Нужен мясник. Нет, подпольного не надо. С лицензией. И проверенный. Знаю, что правильно. А то ляжет клиент под нож, чтобы продать лоскут кожи с задницы, а очнется без сердца и поджелудочной… Нет, я не буду продавать грешников. Что значит, все равно убью, так чего добру пропадать? – «Воля» метнулась через скрежет тормозов на красный, резкий поворот, вывернуть руль. – Товар – моя почка. Или часть печени. Или еще что, без чего можно жить.

Динамик планшета затих. Сломался? Спустя пару секунд девайс воскрес, поинтересовавшись, на кой Заур все это затеял. Если экстрима на работе не хватает, пусть переходит в вертухаи, тут недавно такое было! Один пацан столько народу покрошил, его, Ильяса, чуть не угробил…

– Просто найди мясника, – оборвал Заур работорговца.

Пообещав помочь, Ильяс отключился.

* * *

Через полчаса напряженной гонки по городу «воля» палача притормозила у мощных чугунных ворот. Отворив окошко пропускника, наружу высунулся сторож, мужчина лет шестидесяти. Над верхней губой седые усы, на голове кепка. Махнув рукой, – Заур автоматически отметил, что пальцы у него сплошь в никотиновых пятнах – сторож рявкнул:

– Здесь для служебного транспорта! Назад сдавай! Кому говорю?! Езжай отсюда! Не положено!

И зашелся хриплым лающим кашлем.

Заур молча показал ему Знак, будучи уверен что этого окажется достаточно, и потому удивленно хмыкнул, когда сторож вдруг вздумал ерепениться:

– Ты меня жестянкой своей не пугай! Пуганные мы! А ну езжай отсюда! Я права знаю, я Законы знаю! Не положено!

Палач поправил очки и провел ладонью по черепу, чтобы успокоиться. Не помогло. Что ж, у него есть дополнительное средство для поддержания душевного комфорта – из кармана плаща, в который запросто можно засыпать пару кило картофеля, Заур вытащил «микробика». Так он ласково называл свое оружие. Для прочих – для грешников – это пистолетпулемет «микроузи», двадцать патронов в магазине, шестьсот выстрелов в минуту. Второй «микробик» лежал в другом кармане.

Продемонстрировав ствол, Заур предположил:

– Кажется, я сейчас когото узаконю. За оказание сопротивления палачу при исполнении.

Говорил он бесстрастно, будто не клокотал в груди гнев и никуда не надо было спешишь.

Усатый грешник нырнул обратно в сторожку. Ворота со скрипом открылись.

Не щадя подвеску, палач бросил «волю» на старый разбитый в хлам асфальт. Дорогу тут не ремонтировали, похоже, со времен последнего съезда КПСС. Справа темнел парк. Подсвеченные редкими фонарями местечки в нем казались проплешинами в шевелюре. В тех проплешинах перед сном прогуливались граждане в накрахмаленных больничных халатах. Тянуло дымком – то ли жгли палые листья, то ли грешникипациенты баловались запрещенными веществами растительного происхождения. Слева возвышалось краснокирпичное здание с пригоркомподъездом для карет «скорой помощи».

Заур припарковался в сумраке под нависающим над дорогой каштаном. Захлопнул дверцу «воли». Прихрамывая, метнулся к входу в приемный покой.

Помимо обожаемого шефа, «петушиный крик» он поставил на звонки главврача этой богадельни. Со Львом Аркадьевичем Глоссером Заур давно знаком лично. И если раньше Глоссер был отличным человеком, приветливым и отзывчивым, всетаки друг отца, то в последнее время его точно подменили…

В этой больнице Заур провел детство – с того момента как на Крещатике во время перестрелки, затеянной бандами, погибли его родители. Будущий палач стал инвалидом, но все же болееменее поправился – благодаря заботе Учителя, работавшего в этой больнице вместе с отцом Заура и Глоссером. А вот сестра, неунывающая Танюшка… Ей становилось все хуже и хуже, пока она не впала в кому. Это случилось в тот день, когда умер Учитель, оплачивавший содержание Танюшки в больнице. Оказалось, уход за ней, процедуры и лекарства стоят огромных денег, каких у палача не было и быть не могло.

Раз в два часа сестру нужно переворачивать на другой бок, чтобы не возникли пролежни. И протирать ее тело, и массировать, а то мышцы потеряют эластичность. А еще – санировать носоглотку и рот, иначе в верхних дыхательных путях возникнет инфекция. Кормят ее с помощью зонда, а потом опорожняют кишечник клизмами и ставят катетер, чтобы вывести лишнее из мочевого пузыря.