Опустив натянутый лук и присев рядом, Милена тронула меня за плечо и указала влево.
По ее наводке я увидел человека метров двух с половиной ростом, не ниже. Нас от него скрывали кусты. Ух, ну прямотаки хоть сейчас его на матч НБА! Шакил в сторонке нервно выкурил бы две пачки подряд. Из всей одежды на великане было лишь бесформенное нечто на бедрах, едва прикрывающее мужское достоинство, – это если тряпку, которой пару лет уже изо дня в день моют полы, можно назвать одеждой. Такая скудность искусственных покровов позволяла хорошенько рассмотреть телосложение «дяди Степы»: узкие плечи, худые руки и ноги, локтевые и коленные суставы выпирают, будто распухли после продолжительной болезни. И потому движения у великана какието неправильные, судорожные. Он будто бросал свое тело вперед, при этом руки его безжизненно болтались из стороны в сторону, сами по себе перемещались в пространстве, а потом, преодолев за шаг метра полтора, на миг замирал. Казалось, ему нужно собраться с мыслями, настроиться для следующего движения.
«Да ему же больно ходить», – понял я. Каждый шаг причиняет ему страдания.
Теория моя подтвердилась следующим обстоятельством: вытянутое и заостренное книзу лицо великана то и дело искажалось – он морщился и одновременно щерился, показывая ряды крупных, но кривых зубов, среди которых хватало прорех.
Если ему так плохо, то лежал бы себе, отдыхал… Что заставило его подняться и отправиться в путь вопреки протестам собственного тела?
Великан остановился на площадке, уложенной тротуарной плиткой, в стыке меж которой проросла трава, и чуть поклонился постаменту – эдаким солнечным часам, где на единственной стрелке, грозящей небу, было написано «PRIMA. Ликероводочный завод», а ниже еще много всего было написано, только читать вот недосуг. Чуть постояв, великан двинул, не разбирая дороги, к трехэтажному корпусу, который едва виднелся за могучими кронами деревьев.
У здания ржавела когдато дорогая тачка, собранная в Японии. Колеса давно спустили. Нашелся добрый человек – или зверь, – который заботливо выбил все стекла, разрешив природе устроить в салоне цветник. Черная краска на кузове облупилась, однако на номерных знаках все еще пафосно красовалось – «PRIMA». Вот так, без циферок и прочего непотребного. Чтобы издалека видели менты, кто на лимузине мчит, и не отвлекали. Увы, понты эти не шибко помогли хозяину тачки выбраться с Полигона, когда Полигон таковым стал, раз отнюдь не дешевый «тазик» до сих пор гниет на территории ЛВЗ.
И сразу вспомнилось сакраментальное: «А на ликероводочный нет?» В старом советском фильме задержанные милицией тунеядцы не оченьто радовались нарядам на цементный завод и в песчаный карьер, но хотели познать тайны производства крепких напитков. Я же многое отдал бы сейчас, чтобы оказаться подальше отсюда, и отработал бы бесплатно где угодно…
Наверняка Полигон образовался за очень непродолжительное время. И его зарождение сопровождалось значительными жертвами среди мирного населения. Такими значительными, что даже некому рассказать о случившемся. Иначе вояки с учеными не утаили бы, что под боком у Вавилона есть территория наподобие ЧЗО, только со своими вывертами. Байки о Полигоне, которые травят на лавочках бабульки да рассказывают друг другу детишки младшего школьного возраста, ничего общего с реальностью не имеют, они просто плод коллективного бессознательного, почуявшего опасность, но понятия не имеющего, в чем, собственно, дело…
– За великаном? – деловито спросила Милена, прервав мои размышления. – Интересно ведь, что за хмырь, да?
Я кивнул. Еще как интересно. Пока что все люди, которых мы встречали на Полигоне, либо уже были мертвы, либо вскоре после общения с нами трагически погибали. А «дядя Степа» вроде бы живой. Ну, пока что. Он как раз двигался вдоль трехэтажного корпуса и мачт, на которых еще сохранились обрывки флагов – в том числе жовтоблакытного и синезвездного. Он шел к одноэтажному блоку. Мы короткими перебежками поспешили за ним. В контакт, понятно, вступать даже не собирались. Мало ли что за тип? Он точно не был одним из трех грабителей банка, но мог быть их сообщником или просто сочувствующим.
Я едва удержался от ругани, когда зацепился за корень неизвестного мне растения и принял горизонтальное положение.
– Макс, ты чего? – шепнула на ухо Милена, опустившись рядом.
Очень вовремя, кстати, чета Краевых залегла в полном составе.
Потому что иначе нас заметил бы очередной персонаж нашей драмы.
Был ли он одет хоть во чтото, я не мог уверенно сказать. Его покрывала многослойная короста грязи, но при этом лысый череп – надраенный, что ли, чистейший – печально сверкал в зеленом свете «диодов».
На четвереньках человек – человек ли? – удивительно быстро и так же суетливо бежал вперед по дорожке, по которой толькотолько пронес свое тело великан. При этом непрямоходящий гуманоид нимало не заботился о сохранности коленей и локтей, которыми он перебирал по горизонтали так уверенно, будто они для этого предназначены матушкойприродой. Небось толстенные у него мозоли, подумал я. А вообще движениями гуманоид напоминал жука. Причем не какогонибудь неторопливого скарабея или жукаоленя, а жужелицу или таракана.
Врезавшись лысиной в очередное препятствие, то есть во флагшток – с ориентацией в пространстве у человекажука было явно не все в порядке, – он замер на пару секунд, потом подался назад и по большой дуге медленно обогнул преграду. И скрылся с наших глаз долой в густых кустах.
В прежние счастливые времена между зданий ЛВЗ были разбиты газоны с ровной травкой, которую, уверен, регулярно поливали водичкой, чтобы красиво зеленела, и вовремя подстригали. Но газоны давно уже превратились в непроходимые джунгли, прорваться через которые в принципе можно было, но я бы не стал рисковать, ибо обнаружил, что значительную часть флоры тут составляли заросли шиповника и ежевики. Почемуто нет желания оставить на колючках куски собственной кожи и глаза. Человекжук, видимо, считал иначе.
– Что это было? – шепотом спросила у меня супруга.
Если великан еще вписывался в нашу систему координат, то бегающие на четвереньках мужчины – както не очень. Тут что, не завод, а психбольница?..
– Смотри, любимая! – на этот раз я первым заметил новое существо, следующее тем же маршрутом, что и предыдущие двое.
По дорожке катил на трехколесном велосипеде ребенок.
Один, ночью, на территории Полигона?..
Милена дернулась было к нему – сработал материнский инстинкт: обнять, защитить дите, пусть и чужое, – но я схватил ее за локоть и зажал рот, чтобы не вздумала орать, а потом шепнул на ухо: «Карлик».
И угадал.
Вовсе не мальчик оседлал детское транспортное средство.
Вырядился карлик в обрезанную по плечи тельняшку и камуфляжные штаны на подтяжках. Логичным продолжением портрета стали бы ботинки с высокими берцами, но военную обувь для детей еще никто не догадался сшить. На непропорционально большой голове велосипедиста встопорщился петушиным гребнем панковский ирокез. Руки и плечи карлика поросли густым темным волосом, претендующим на звание шерсти или даже меха. На ремне у него висели две кобуры с револьверами. Колоритный товарищ. Сбежал из цирка лилипутов?..
И тут будто прорвало гнойник.
Десятки, а то и сотни странных людей возникли на территории завода и дружно двинули на мерный рокот, созывающий всех местных жителей на собрание трудового коллектива. Все они были разными, но похожими в одном: среди них не было ни одного нормального, то есть без признаков уродства или вырождения. В муторном зеленоватом свете «диодов» скрюченные, оскаленные, хромающие, хвостатые даже, грязные, в лохмотьях и совсем обнаженные люди бежали и ползли, едва шагали и скользили, будто призраки, над дорожками, бурлящим потоком стекаясь к одноэтажному зданию цеха. В стене его зиял пролом. Вот в пролом аборигены и просачивались. И концакрая не было этому паноптикуму.
Все они были мутантами и действовали как орда крыс, которой зачемто срочно понадобилось передислоцироваться на завод. Только те сразу же рассредоточились по ЛВЗ, а аборигены, наоборот, спешили сконцентрироваться в одном помещении.
