Двое стоят на песке и смотрят в море. Их кожа покрыта великолепным северным загаром. Одежды на них нет, но они держат себя так, будто на них красуются самые пышные наряды, будто их тела – роскошная одежда, которую они носят со сдержанной торжественностью, но совершенно естественно и даже с какой-то изящной небрежностью, переходя от одной позы, которую назвать картинной мешала лишь ее совершенная простота, к другой с непринужденной пластикой борца или танцора, когда он не танцует и не борется. Один из них молод и строен. Он не уступает в росте второму, но тот намного шире в плечах.

Однако не в возрасте и стати состояло главное и разительное различие между ними. Тот, что моложе, выглядел столь изящным в пропорциях и сочленениях своего тела, что казался нарисованным в воздухе, очерченным несколькими сильными взмахами огненного угля. Не нужны были никакие подробности, чтобы восхищаться этим очерком. Все прочие черты казались случайными. Другой, постарше, был плотно вырезан из огромной глыбы живого камня. Он весомо отливался совершенно нереальными деталями своей чудовищной мускулатуры, легко преодолевая бремя бытия концентрированностью своего в нем присутствия. Даже стоя на месте со сложенными на груди руками он просто взрывал треугольником спины пространство вокруг себя, в то время как его товарищ плыл, рисовался в нем, и его, прямоплечего и узкобедрого, еще надо было разглядеть в глубине резкости трехмерного мира.

– О чем ты все время думаешь? – внезапно, точно потеряв терпение, спросил тот, что моложе.

– Я бы тебе сказал, но, боюсь, ты заснешь, меня слушая, – ответил широкоплечий. – Мои мысли не сделают тебя счастливее.

– Конечно, не сделают. Ведь невозможно быть счастливее, чем я есть!

– Никто не может сказать о себе, что счастлив, пока не узнает свою смерть.

– Мне кажется, что я так счастлив, что буду счастлив даже умереть.

– Я об этом и говорю. Придет день, и ты будешь счастлив умереть.

Ванглен открыл глаза и, как всегда, в первое мгновение едва не задохнулся от счастья. Он был счастлив просто оттого, что проснулся.

Как бы ни был прекрасен сон, проснуться – вот что было настоящим счастьем. Радость пробуждения была столь острой, что Ванглен вновь закрыл глаза, не в силах стерпеть брызги солнца на потолке и стенах. Ванглен лежал, привыкая к плеску света, к свежести морского воздуха, врывающегося в распахнутое окно, к тяжести литых мышц своего тела. Пробуждение! Всякий раз это было, как сотворение мира.

Ванглен рывком вскочил с постели, прошлепал босыми ногами по мозаичному полу, изображавшему море, солнце и горы, глянул на море, солнце и горы за окном. Пол приятно холодил ступни. Ванглен быстро прошел к выходу и, сладко потягиваясь, выскочил на порог, где замер в розовых лучах восходящего солнца, обозрел лазурную гладь залива, густую зелень пальмовых рощиц, белизну песка, сирень неба. Не в силах больше стерпеть ослепительного счастья бытия, Ванглен вскинул вверх свои руки и возопил во всю мощь легких, затем сорвался с места, одним махом пронырнул бассейн перед домом, прямо по газону пробежал через сад к пляжу и ринулся в море, бешено работая руками и ногами. Ванглен плыл и плыл навстречу зеленому солнцу, пока не выбился из сил настолько, что перестал чувствовать что-либо, кроме стучащей в висках крови. Он полежал на воде, приходя в себя, разгоняя розовый туман перед глазами. Берег казался узенькой полоской песка и зелени в беспредметной акварели моря. Ванглен неторопливо поплыл назад.

Выйдя из воды, юноша пошел в сад и принялся поднимать над головой и швырять на траву огромные камни, чтобы разогреться и почувствовать каждую клеточку своего тела. Некоторые камни были столь велики, вровень с его ростом, что он мог лишь ворочать их с бока на бок, да и для этого требовалось собрать всю силу. Он швырял, тягал и катал валуны, пока его кожа не залоснилась от синего пота. Мышечная радость привела Ванглена в эйфорию, и он с дикими воплями принялся плескаться у берега, поднимая искрящиеся брызги до самого неба.

Ополоснувшись, Ванглен напился прямо из моря, зачерпывая воду пригоршнями и наслаждаясь ее свежестью и сладостной чистотой.

Утолив жажду, он вылез на берег и лег на песок, слушая, как плещутся волны, как шелестит ветер листьями пальм, как гудят вершины сосен с огромными лазоревыми цветами, торчащими из хвои. Он сел и долго смотрел на то, как удивительно расположились разбросанные в саду камни, какие причудливые тени рисуют на девственном песке тени фруктовых елей. Мир был столь прекрасен, что казался нереальным. Ванглен словно оцепенел. О, какое это странное, странное, странное чувство – жить! Он вдруг ощутил себя счастливым, как никогда раньше.

А это был всего лишь крепкий порыв ветра.

И тогда Ванглен встал и побежал. Он бежал что есть мочи, чтобы сильнее почувствовать, как приятель-ветер ласкает его кожу и гладит волосы, как влюбчивое солнце нежит ему спину и целует плечи. Иногда, дурачась, он начинал бежать огромными скачками, крутился колесом, делал сальто. Он то сбегал на рыхлый песок, то несся по колено в воде, стараясь напрячь радость бега, и вновь переходил на ровную трусцу по самой кромке шелкового моря. Подошвы плотно впечатывались в мокрый песок – и это тоже было наслаждение, которое хотелось длить и длить. Ванглен бежал уже довольно долго, когда увидел девушку на берегу.

Девушка сидела на песке, у самого моря. Ванглен заметил ее еще издали – маленькая фигурка на пустом пляже. Она была прекрасна, как и все девушки Антарктиды, и сердце Ванглена радостно подпрыгнуло.

Он еще издали окликнул ее, но девушка сидела неподвижно, уставившись в песок прямо перед собой. Лишь ветер слегка шевелил полог ее густых волос, казавшихся необыкновенно черными даже на фоне до синевы загорелой спины. Девушка никак не реагировала на его оклики, но лишь оказавшись рядом, Ванглен понял, в чем дело, и сам едва не оцепенел. Прямо перед ней на песке лежала… книга!

Увидев книгу, Ванглен чуть не вскрикнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки. Прежде всего он ногой отшвырнул книгу далеко в море. Затем наклонился и заглянул девушке в лицо. Она была уже где-то очень далеко, но ее светло-серые глаза еще не потухли. Пульс все еще сочился по капле в ее запястье, казавшемся таким хрупким в огромной ладони Ванглена. Девушка ушла в себя, но ее тело еще не окоченело. Еще не поздно было попытаться вернуть ее к жизни.

Ванглен подхватил на руки и перенес пушинку девичьего тела в тень пальм. Ее голова и ноги безвольно обвисли. Ванглен от волнения сам едва не терял сознание, но руки делали, что положено. Он положил девушку на песок, пристроив ее голову так, чтобы язык не запал в горло, а затем приник ртом к ее полуоткрытым губам… Бесполезно. Поцелуй жизни не сработал. Девушка быстро остывала на горячем песке, и Ванглен принялся за сердечный массаж. Он старался согреть маленькое тело, мял груди, гладил живот и узенькие бедра. Он щипал ее соски и вновь страстно целовал губы, нос, лоб, прекрасное лицо, кусал мочки маленьких, почти прозрачных ушей. Все было напрасно. Девушка оставалась холодной и бездыханной. Ее прозрачно-серые глаза быстро стекленели.

Торопясь и волнуясь, Ванглен раздвинул девушке ноги. У нее, как и у всех девушек Антарктиды, не было возраста, но теперь Ванглен увидел, что она жила на свете дольше, чем он думал: на ее лобке уже росли волосы.

Дальнейшее оказалось не так легко осуществить с безжизненным телом, ведь по сравнению с девушкой Ванглен был огромен. Он подтянул одну ее ногу и терпеливо совершал свои попытки, пока не справился с узким местом. Ванглен был осторожен и все же чувствовал, что буквально раздирает бесчувственную плоть. Как и все девушки Антарктиды, она была девственницей.

Ее лицо теперь оказалось на уровне его груди, и Ванглен не мог больше целовать ее губы, но он внимательно смотрел в ее застывшие глаза, стараясь уловить малейшее движение век, хотя бы легкую рябь жизни в глубине зрачка. Средоточие его нежных усилий стало твердым, словно кость. Он чувствовал, как тугая плоть поддается его напору.