В течение своего второго срока Гай почувствовал на себе недовольство союзников. На примере судьбы Эмилиана он понял, что ему будет трудно завоевать одобрения в обществе, если он станет угождать италийцам. Его коллега, второй трибун, несколькими годами ранее занимавший должность консула, внес предложение о предоставлении гражданства любому римскому союзнику, который того пожелает, а для тех, кто не пожелает — право обжалования действий римских чиновников. Сенат очень возмутился и в качестве ответной меры отправил консула в Галлию, чтобы он привел из порта Массалия военную помощь. Вопрос сняли с рассмотрения.
Трибун понимал, что лучше было бы не касаться вопроса о союзниках, однако опасность серьезного недовольства во всей Италии была слишком велика. Он предложил, чтобы латинские поселения (то есть, имеющие второразрядное гражданство) получили полноправное римское гражданство, а остальные союзники получили те права, которые прежде имели латины. Римская толпа возмутилась, а оппозиция в сенате против этого категорически возражала.
Один из консулов пошел в нападение. Он высказывал устрашающие заявления, проводя своего рода антииммигрантскую кампанию того времени. Он заявил: «Представь себе, если мы дадим гражданство латинам, то останется ли у тебя место в народном собрании, где сейчас находишься, и хватит ли тебе места на играх и празднествах. Разве ты не понимаешь, что они все заполонят?»
Второй трибун, поддерживающий сенат, по своему популизму даже превзошел Гая. Он выдвинул такие предложения, удовлетворяющие как народное собрание, так и италийцев. Их сразу же одобрили, но так никогда и не осуществили (они и не были предназначены для осуществления), отклонив при этом законопроекты Гая. Единственным практическим результатом этих предложений была дискредитация Гая среди народных масс города.
После того как Гай проиграл выборы на третий срок, его противники сразу начали свертывать его законодательство. Сам он недавно вернулся из Карфагена, чтобы заняться постройкой Юнонии, и в переполненном народном собрании на Капитолийском холме один из новых трибунов 121 года высказался против закона о создании этой колонии. Теперь, когда начались трудные времена, Корнелия забыла о своих разногласиях с сыном и помогла ему найти телохранителей. Эти нанятые люди скрывались где-то на задах собрания и смотрели за Гаем, который в сильном возбуждении прохаживался по портику. Может быть, он просто хотел понаблюдать за дебатами, а может, собирался расстроить встречу.
Затем судьба сыграла злую шутку. Опимий, ликтор одного из консулов Луция, обнажил руку и сделал оскорбительный жест. Какой-то возмущенный сторонник Гракха нанес ему удар палочкой для письма. Это был всего лишь предлог, на который рассчитывал консул. Он немедленно пошел в сенат и убедил его членов проголосовать за введение чрезвычайного положения. В этот раз впервые появилось постановление сената о чрезвычайном положении, обязательное к исполнению — «сенатус-консульт» (senatus consultum ultimum). Сенат постановил «консулам озаботиться, чтобы государство не потерпело никакого ущерба» (Videant consules ne quid detrimenti res publica caperet).
Такая расплывчатая формула означала, что высшей государственной власти предоставлялось право применять крайние меры против преступников, которые подвергали опасности существование государства. Но была ли у сената реальная власть приостанавливать осуществление римскими гражданами своего права? Ответ зависел от политических взглядов человека и от ощущения данного момента. Если рассмотреть этот вопрос беспристрастно, то сенат был только совещательным органом, хотя и высшей инстанции, и его постановления не имели юридической силы. Консул имел абсолютную власть, однако по закону он не мог наказывать граждан без суда (что было подтверждено недавно принятым законом Гая Гракха). По этой причине граждане имели право на апелляцию (provocatio) к народу. На самом деле немногие осмеливались противодействовать приказам действующего консула, однако, будучи мудрым человеком, он понимал, что когда-нибудь, после сложения своих полномочий, он тоже мог испытать на себе гнев народного собрания и предстать перед судом.
Такие высокопарные рассуждения никого не интересовали в крайне обостренной ситуации. Опимий обратился к сенаторам с призывом вооружаться, и велел всем всадникам на следующее утро выступить, приведя с собой двух вооруженных рабов. Ночь прошла в Риме тревожно. Утром сторонники Гракха захватили Авентинский холм, который во все времена служил традиционным убежищем плебейских предводителей. Гай не хотел вооружаться (у него был только кинжал) и вышел из дома в тоге, как всегда, когда он просто спускался на Форум по своим обычным делам.
После неудачных переговоров Опимий отправил на Авентинский холм лучников, которые стали выпускать стрелы в толпу, чем привели сторонников Гая в смятение. Отчаявшись от того, что произошло, Гай не стал принимать участия в схватке. Широкими шагами он удалился в храм Дианы, поднялся на вершину и вошел в святилище. По иронии судьбы, святилище было посвящено единению, убежищу и примирению, что никак не подходило для описания того дня. Гай пребывал в таком унынии, что собирался покончить с собой, но его друзья отобрали у него кинжал и убедили его бежать.
Уходя от преследующих врагов, Гай, его раб и два его друга бросились к узкому деревянному мосту через Тибр. Друзья Гая остановились и остались у входа на мост, где, подобно Горацию и его соратникам, приняли бой со своими преследователями, чтобы Гай смог бежать. Но вскоре они оба погибли.
За Гаем следили какие-то люди с той стороны реки. Они призывали его бежать скорее, но не предложили никакой помощи. Когда он попросил дать ему коня, никто не внял его просьбе. Когда они попали в руки врагов, раб так крепко обнял своего хозяина, что оказалось невозможным нанести смертельный удар второму, пока не погиб первый. (Согласно другой версии гибели Гая, он все-таки успел покончить с собой.) Убийцы отрубили голову Гая и принесли к Опимию, который обещал выдать им за нее столько золота, сколько весила голова. Некоторые рассказывали, что убийца Гая вытащил из головы мозг и залил череп свинцом, чтобы она весила намного больше.
Несмотря на благие намерения братьев Гракхов, проведение реформ привело к катастрофе. Политика Гракхов была вполне рациональной, и, в конечном счете, большая часть их законодательства вошла в систему римского права. Экономические последствия земельных реформ принесли большую выгоду. Сенат относился к братьям как генерал, столкнувшийся с мятежом. Он признал большинство своих ошибок, но казнил зачинщиков мятежа.
Однако результаты их усилий применительно к системе государственного управления оказались отрицательными. Жители Апеннинского полуострова как никогда прежде выражали свое недовольство. Народ наращивал свое могущество в народном собрании, всадники впервые почувствовали свою силу против сената. До Гракхов никто не понимал, что республикой можно было управлять со скамьи трибунов. Как сенат, так и народ в своих действиях проявляли крайнюю степень эгоизма, не считаясь ни с какими общественными интересами.
Государственное устройство Рима представляло собой сложное переплетение рычагов и противовесов, в котором отжившие институты органично уживались с более современными. Для эффективного управления требовались восприимчивость, изобретательность и, прежде всего, способность приспосабливаться, уступать и добиваться компромисса. В течение многих веков эти качества вызывали восхищение у римских политиков, независимо от того, кто обладал ими — их друг или их противник.
И вот теперь трагический путь Гракхов ясно показал, что Римская республика превратилась в огромное нестабильное государство, совершенно не способное развиваться. Не случайно Аппиан начал свою историю гражданских войн именно с этого момента. Он заметил: «Никогда прежде не приносили меч в народное собрание, никогда не проливали кровь граждан. Так дело продолжалось до тех пор, пока Тиберий Гракх… первый погиб во время народного волнения, причем были перебиты около храма на Капитолии многие его сторонники. После этого гнусного дела волнения уже не прекращались, причем всякий раз враждующие партии открыто поднимались одна против другой. Часто пускались в ход кинжалы, и то одно, то другое из должностных лиц в промежутках между волнениями находило себе смерть либо в храмах, либо в народном собрании, либо на форуме, и этими жертвами были то народные трибуны, то преторы, то консулы, то лица, добивавшиеся этих должностей, а то и просто люди, бывшие на виду. Все время, за исключением коротких промежутков, царила беззастенчивая наглость, постыдное пренебрежение к законам и праву».
