Публий стал героем дня. Он возвращался в Рим, неся останки и доспехи трех поверженных Куриациев. У городских ворот он встретил свою сестру, которая была невестой одного из поверженных братьев Куриациев. Заметив, что Публий несет его плащ, она распустила волосы, разразилась рыданиями и стала выкрикивать имя своего возлюбленного.

Публий, еще не остывший от ярости битвы, выхватил меч и ударил им свою сестру прямо в сердце. «Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! — воскликнул он. — Да погибнет всякая римлянка, которая станет оплакивать врага!»

Публия приговорили к смерти за убийство и передали дело на рассмотрение народу, но никто не одобрил казнь народного героя. Однако для искупления вины такого серьезного преступления необходимо было что-то совершить. Род Горациев обязали провести искупительные церемонии. После их проведения через улицу перебросили деревянный брус, под которым прошел Публий с покрытой головой, в знак подчинения.

Что характерно, эти два древних памятника сохранились, и многие считали их доказательством истинности этих событий. В конце I века Ливий описывал их так: «Этот брус существует и по сей день, и всегда его чинят за общественный счет, и называют его «сестрин брус». Гробница убитой девушки — на месте, где та пала мертвой, — сложена из тесаного камня».

Для таких людей, как Цицерон и Варрон, Рим представлял собой сцену, где одновременно происходило великое и ужасное. Их современники испытывали восхищение и душевный подъем от невидимых актеров блистательного прошлого. Поступок Горация очень характерен для римлянина: он совершил преступление, которое показало не его порок, а его достоинство — в данном случае благородный гнев доблести.

Война с Альбой вызвала не только гнев отдельных личностей, но и коллективный гнев. Военные действия возобновились, и победа, в конце концов, осталась за римлянами. Население неприятельского города перевели в Рим и предоставили ему римское гражданство, как обычно поступали с побежденными. Однако весь их город был разрушен. Ливий писал: «Все здания, общественные и частные, сравнивают с землею, в один час предав разрушению и гибели труды четырех столетий». Получалось, как будто бы Альба-Лонга никогда не существовала. Ранее не случалось такого, что римляне уничтожали вражеский город и от страха в полную силу проявляли свою ненависть.

Переправиться через Тибр можно было двумя способами. Первый способ — перейти или переехать на телеге через один брод, который вел на остров Тиберина, расположенный посреди реки, а затем — через другой брод, ведущий уже на противоположный берег. Такой переход был не очень удобным. Второй способ — переправиться на лодке. Им очень часто пользовались торговцы солью, когда поднимались от соляных разработок, расположенных около устья реки.

Преемником Тулла стал Анк Марций. Одним из достижений этого царя стала замена парома мостом. Этот первый римский мост назывался «Сублиций», то есть — «Свайный». Этот мост построили только из дерева, так как по каким-то, давно забытым, религиозным причинам для его сооружения было запрещено использовать металл. Ремонт моста возложили на главную коллегию римских жрецов, понтификов (pontifices означает «строители мостов»). Мост часто страдал от наводнений, и его восстановление являлось священной обязанностью. Этот мост просуществовал около тысячи лет, вероятно, им пользовались даже в V веке н. э.

Объявление войны не обходилось без религиозных церемоний. Римляне считали, что если бы они отправились на войну с неправедными целями, то навлекли бы на себя гнев богов. Причина войны обязательно должна быть справедливой. Анку Марцию приписали создание ритуальной формулы, благодаря которой действия Рима принимали законный характер.

Когда объявляли о каком-нибудь нарушении, о каком-нибудь поводе к войне, глава делегации или «отец-отряженный» (pater patratus) вместе с тремя сопровождающими (выбранными из коллегии жрецов и называемыми фециалами (fetiales)) отправлялся к границам того народа, от которого требовали удовлетворения. Посол покрывал голову шерстяной накидкой и говорил: «Внемли, Юпитер, внемлите рубежи племени такого-то. Я вестник всего римского народа, по праву и чести прихожу я послом, и словам моим да будет вера!» Затем он подробно разъяснял суть предполагаемого нарушения и, призывая в свидетели Юпитера, завершал свою речь так: «Если неправо и нечестиво требую я, чтобы эти люди и эти вещи были выданы мне, да лишишь ты меня навсегда принадлежности к моему отечеству».

После этого посольство пересекало границу, и «отец-отряженный» повторял эту формулу первому встречному (по-видимому, несколько удивленному) человеку, а затем снова — в воротах чужого города, и еще один, заключительный, раз на торговой площади. Если его требования не удовлетворяли в течение тридцати дней, он продолжал формальное объявление войны, обращаясь уже не только к царю богов, но также к богу ворот и дверей и вообще ко всем богам: «Внемли, Юпитер, и ты, Янус Квирин, и все боги небесные, и вы, земные, и вы, подземные, — внемлите! Вас я беру в свидетели тому, что этот народ (тут он называет, какой именно) нарушил право и не желает его восстановить. Но об этом мы, первые и старейшие в нашем отечестве, будем держать совет, каким образом нам осуществить свое право».

Если их обращение не принимают, то посланники возвращаются домой и обсуждают сложившееся положение с сенатом. Каждого участника спрашивают, что он об этом думает, и те, как правило, отвечают так: «Чистой и честной войной, по суждению моему, должно их взыскать; на это даю свое согласье и одобренье». Если большинство давало свое согласие, то один из фециалов возвращался к границам противника и официально объявлял войну. Он бросал копье через границу в знак того, что начались военные действия.

В более позднее время с расширением территории Рима эту процедуру проводить стало все трудней. Поэтому в городе выделяли участок земли, который символически считали территорией противника и на который можно было бросить копье. Вместо фециалов теперь действовал специально назначенный сенатор. Однако принцип обязательного оправдания войны сохранялся, по крайней мере теоретически.

Анк Марций также занимался увеличением территории города. Он включил в его состав два холма — Авентинский и Целийский, — которые находились у границ города. Он также основал порт Остия в устье Тибра. Это является признаком того, что Рим развивал торговлю.

Крошечное поселение на Палатинском холме начинало становиться на ноги.

К северу от Рима жил загадочный народ, создавший высокоразвитую культуру. Это были этруски; их родина — Этрурия, расположенная приблизительно на месте современной области Тоскана. Они впервые появились на исторической сцене в IX веке до н. э. Для своего языка этруски приспособили греческую письменность, однако, в отличие от языков многих средиземноморских и ближневосточных народов, их язык не относился к индоевропейской языковой семье. Этрусский язык еще полностью не расшифрован, а его происхождение неизвестно.

На самом деле мы до сих пор точно не знаем, откуда произошли сами этруски. Некоторые говорят, что они прибыли из Лидии — царства, располагавшегося на западе современной Турции (где позднее, в VI веке до н. э., правил царь Крез, ставший олицетворением огромного богатства). Этруски якобы прибыли в Италию во главе с сыном Креза — Тирреном. Греки называли этрусков тирренцами. Такое предположение имеет большие основания, поскольку в течение многих сотен лет Апеннинский полуостров был своего рода архаичной Америкой. Это был новый мир, открытый для колонистов всех мастей. Предприимчивые финикийские и греческие торговцы бороздили моря в поисках разных товаров и рынков сбыта. Аристократы рассматривали себя как особый класс, не связанный с каким-то одним народом. Они контактировали друг с другом, невзирая на границы государств. Ничто не мешало военным силам лидийцев (или, еще шире, азиатов) вторгнуться в Италию почти так же, как герцог Вильгельм с горсткой нормандских рыцарей захватил власть во всей англо-саксонской Англии.