Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Дядя Архип, а Чудово отседова, видать, далеко-далеко? – спросил Митька.

– Далеко, – ответил Архип. Потом почесал свою кудлатую бороду, подумал и еще раз сказал: – Дале-ко-о!

– А наше село Закопанка еще дальше? – опять спросил Митька.

Снова почесал Архип свою бороду, снова подумал и ответил:

– Должно быть, дальше.

Больше от него Митька ничего не узнал. Тогда он решил поговорить с Варварой.

– Село Чудово? – переспросила она. – Есть такое село. Только далёко ли оно, не ведаю. Я дале трех верст отсель не бывала. Ты спросил бы у Архипа – он человек знающий.

Понял Митька, что и от Варвары проку не будет, решил выведать про дорогу у самой Мавры Ермолаевны.

Выждал Митька, когда барыня была в добром настроении, и спросил:

– Барыня, а куда та дорога, что мимо усадьбы лугом идет?

– На мельницу, – сказала барыня.

– А та, что через мост, на тот берег реки?

Но барыня не ответила. Отвлекли Мавру Ермолаевну какие-то дела. Ушла.

Через несколько дней Митька опять к ней с тем же вопросом.

Посмотрела Мавра Ермолаевна на Митьку, потом взяла за ухо и спросила:

– Дорога? А зачем тебе знать дорогу?

Митька растерялся.

– Так я так, барыня… – начал Митька.

– Я те дам «так»! – перебила Мавра Ермолаевна. – Ты у меня смотри, опять розог захотел?.. Архип, Архип! – позвала. – Дай-ка розгу, я покажу, какая дорога куда ведет.

А через несколько дней барыня, зайдя в коровник, нашла Митькины сухари. Подивилась барыня, а потом поняла.

И снова в этот день Митьку били. Отлеживался он в баньке, стонал и всё выговаривал:

– Убегу… убегу…

Присаживалась к нему Варвара, по голове гладила.

– Ить, родненький, – говорила, – и куда ты отсель побежишь? Дороги отсель тебе нету.

Глава вторая

Даша

Граф Гущин

Чтобы попасть в поместье графа Гущина, надо было из села Чудова ехать три версты полем, а потом еще десять лесом. А когда кончался лес и дорога выходила к реке, то, проехав мосток, надо было обогнуть усадьбу помещицы Мавры Ермолаевны, взять направо и ехать еще две версты по старинному парку, по липовой, ровной, как стрела, аллее.

И вот только тогда вырастал из-за деревьев большой господский дом с шестью белыми колоннами, флигелями, барскими конюшнями, псарней и прочими дворовыми постройками. Это и было новгородское поместье графа Алексея Ильича Гущина – Барабиха. А вокруг Барабихи, не охватишь глазом, лежали графские земли. И лес, что стеной стоял на горизонте, был графский. И луг, что зеленым ковром тянулся вдоль берега реки, графский. И сёла, что раскинулись кругом, словно жуки расползлись, были графские. И люди, что жили в этих сёлах, – тоже графские. Двадцать тысяч душ крепостных имел граф Гущин. Да и имение у Гущина не одно. Были графские земли еще под Смоленском и под Орлом, а в Петербурге, на Невском проспекте, стоял высокий, с каменными львами при входе дом Гущина. Здесь-то и жил сам граф. А в Барабиху наведывался всего раз в год. Приезжал осенью или зимой. Жил несколько дней и опять уезжал в Петербург.

Все остальное время старшим в Барабихе был управляющий Франц Иоганнович Нейман. Лет десять назад, будучи послом в Пруссии, граф Гущин привез тамошнего кучера Франца Неймана с собой в Россию. Нейман был расторопен, услужлив. Граф подумал и назначил немца своим управляющим.

Вместе с графом съезжались в Барабиху человек до тридцати разных господ. Устраивались развлечения. Каждый год новые. То охоту на медведей придумают, да еще так, чтобы обязательно живых изловить. То кулачные бои меж мужиками, да так, чтобы непременно кого-нибудь насмерть. То санные катания. А вместо лошадей впрягут в розвальни молодых парней и девок и наперегонки заставляют бегать. Потом призы вручают тому, кто пришел первым. Только призы давали не тем, кто вез, а тем, кто сидел в розвальнях и погонял.

А тут сообщил граф своему управляющему, что приедет на Новый год. И к приезду нужно организовать театр. Граф писал, что артистов пришлет из Петербурга. А управляющему наказывал, чтобы он набрал из местных мужиков и баб людей, склонных к пению и играм на инструментах, и чтобы к его приезду был в имении свой хор и оркестр. Однако о театре и музыке немец имел понятие малое.

То-то задал граф Гущин задачу своему управляющему!

Дудка

Говорила Варвара, что не уйти Митьке от Мавры Ермолаевны. А получилось иначе. Только не так, как он сам думал.

По весне, как только появилась на лугу трава, барыня приставила Митьку к новому делу – пасти гусей.

Сделал Архип Митьке дудку. «Это, – сказал, – для каждого пастуха вещь первейшая». Варвара сшила торбу для хлеба, напутствовала: «Только смотри далеко от гусей не отходи. И упаси боже, чтоб в графские хлеба не зашли! Не ровён час, увидит сам Франца Иваныч, ужо тогда тебе будет».

А про немца Митька уже слышал, и не раз, и всё недоброе.

«Этот Франца, – говорил Архип, – скупее свет не видывал. Он лошадям и то корм сам отсыпает».

«Немец-то антихрист, – шептала Варвара. – В церковь не ходит, постов не блюдёт».

И чуть что, так пугала Митьку: «Вот барыня продаст немцу – будешь знать!»

Пасти гусей Митьке нравилось. Угонит их лугом подальше от дома, развалится на траве. Гуси ходят, траву щиплют, а Митька на дудке играет. И так наловчился, что Архип только головой качал: «Ить и здорово это у тебя получается!»

И вот однажды – дело уже летом было – угнал Митька гусей лугом почти до гущинского парка. Сел на бережку, заиграл на дудке и не заметил, как гуси зашли в графские овсы. А в это время с горки от графского имения спускался на дрожках управляющий Франц Иоганнович и увидел гусей и Митьку.

– О майи гот![1] – воскликнул немец, повернул лошадь и съехал на луг.

Вылез из дрожек, стал к Митьке красться. Переступил раз, два… и вдруг замер.

А Митьку ровно кто дернул. Обернулся – немец! Дудка сама из рук вон. А тут еще увидел гусей в овсах и совсем оробел. Вскочил – бежать!

– Стой, стой! – закричал немец. – О, ты есть музыкант!

Отбежал Митька в безопасное место, остановился. Взглянул – немец ничего такого дурного не говорит, а в сторону гусей даже не смотрит.

– Иди сюда! – манит немец. – Я есть не злой человек.

Поколебался Митька, потом подошел, однако встал так, чтобы чуть что – сразу бежать.

– О, ты есть музыкант! – снова сказал управляющий. – Ты чей есть? – спросил.

– Барыни Мавры Ермолаевны, – ответил Митька.

– Гу-ут, – протянул немец. – Зер гут![2]

Потом нагнулся, поднял с земли дудку, покрутил в руке, усмехнулся. Порылся управляющий в кармане, достал кусок сахару, сунул Митьке, сел на коня и уехал.

Посмотрел Митька на сахар, хотел сгрызть, а потом спрятал в карман. Решил: как убежит – матери принесет гостинец. А про себя подумал: «Говорили – немец злой. Вовсе он и не злой».

Немой

Долго торговался немец с Маврой Ермолаевной. Наконец выменял Митьку на два мешка овса и старую графскую перину. Перина и решила всё дело. Уж больно хотелось барыне поспать на графском пуховике!

Привел немец Митьку в небольшую избу, сказал: «Здесь есть твой дом». Глянули на мальчика четыре женских глаза – два молодых, недобрых, два подслеповатых, старых, от которых повеяло домашним теплом.

Изба, куда привел управляющий Митьку, стояла тут же, на господском дворе. Жили в ней дворовая девка Палашка и тетка Агафья – барская повариха.

Вначале Митька всего боялся, а больше всего девки Палашки. Уже в первый вечер, когда ложились спать, Палашка стала кричать:

– И кой чёрт этого кутёнка сюда сунули!

Хорошо, заступилась тетка Агафья.

– Тише! – крикнула она. – Чай, не своей волей.

И погладила Митьку по голове.

вернуться

1

О боже! (нем.)

вернуться

2

Хорошо. Очень хорошо! (нем.)

3
{"b":"212283","o":1}