- Иди-иди. Мне ещё работать до самого вечера. Как раз к песенному состязанию и отпустят. Приходи ещё! – И подмастерье побежал за кренделями.

Рин доела пирожок и подошла к фонтану напиться. Дно и стенки его чаши были покрыты серебром. В народе говорили, что оно может лечить почти от всех болезней. Доподлинно этого ещё никто не знал, однако свежесть воды с серебром ценили очень многие. Впрочем, воровка об этом больше не задумывалась. Она достала из сумки маленькую фляжку, наполнила её водой и убрала обратно. Затем зачерпнула горстью со дна фонтана и умылась. Солнце так и пекло. Надо было доесть пирожки, пока они не испортились, чем и занялась Рин.

Утолив голод и жажду, Горчица крепко задумалась. Больше в этом городе нельзя было оставаться – со дня на день её могли схватить, не стража, так гильдия воров. Благодаря ловким рукам и быстрым ногам Рин всегда успевала скрыться от возможной погони, зачастую подставляя какого-нибудь неприятного типа, что не могло не злить матёрых «коллег», иногда попадавшихся на мелочах. Так что они поклялись разделаться с дерзким воришкой, кем бы он ни был.

И всё-таки стоило дождаться конца праздников – можно было на украденные деньги сменить одежду и обувь. А заодно и род занятий. Рин пришла в голову чудная идея, как избежать излишнего внимания со стороны жертв – привлечь его более невинным способом, чем кражи и шутки с острыми приправами. (Да-да, проделка с пирогом и колбасами была на её совести, и сильно преувеличенная при этом. На самом деле она стащила лишь окорок да фунтов тридцать колбасы – вино не трогала вовсе. Что же до пирога, то это был отвлекающий манёвр – иначе повар хватился бы мяса раньше, чем Рин успела бы унести ноги. Благо, окно было открыто… А байку про три пуда колбас и бочку ланневиттского сочинили слуги, которые были весьма падкими на вино.) Стоило наведаться к знакомому старьевщику для смены личины. А потом – на состязания, глядишь, и повезет.

Лавка старьевщика располагалась на узкой улочке в получасе быстрой ходьбы от площади. Он скупал все, что другим людям было не нужно, торговал всем, чем только можно и чем нельзя – в том числе и воровскими штучками. Но сейчас Рин нужно было нечто другое. Она спустилась к нужному подвалу и побрякала дверным молотком. Старьевщик открыл довольно быстро.

- Что угодно? – прошамкал старик, щуря подслеповатые глаза. – А-а, это ты, шустрик! Что тебе нужно на этот раз?

- Не здесь, - тихо процедила Рин. – Можно зайти? Так будет легче выбрать.

- Конечно-конечно, заходи. – Старьевщик отступил от двери, подождал, пока девчонка проскользнёт внутрь, а затем спросил, понизив голос:

- Хвоста не привела? Здесь слишком много того, за что могут надолго превратить! А в моем возрасте вредно испытывать на себе заячье обличье…

- Вы еще многих переживете, дядюшка Шамги, - перебила его Рин. – Никакого хвоста не было. В этом беспорядке, я надеюсь, найдется пара-тройка музыкальных инструментов? Заплачу, сколько потребуется. Сегодня у меня есть даже золото, - добавила она, побренчав монетами в сумке. – Мне надо как можно быстрее убраться из города. Хорошо, что родители обучили музыке, а то бы пришлось сейчас к кому-нибудь наниматься в служанки! И прощай, вольная жизнь! – Во время этой тирады воровка успела присмотреть себе смену одежды.

- Не тараторь! – неожиданно резко оборвал её старик. – Здесь кое-что может найтись, если ты заткнешься. Идем!

В дальнем углу нашлась хорошая гитара, и даже с чехлом. Как оказалось, она лежала здесь уже лет десять – какой-то обедневший музыкант продал её за гроши, а покупателя не нашлось. Рин проверила – она отлично держала строй. Сошлись на десяти монетах. Рубашка стоила пять, саржевые штаны – столько же. Черный суконный плащ, к удивлению Рин, потянул на все пятнадцать.

- Зачем тебе столько? И десяти довольно! Он же даже мехом не подбит!

- Двенадцать, и ни монетой меньше!

- Ладно, это еще куда ни шло. А сапоги? – Рин примерила пару кожаных сапог. – Сколько запросишь?

- Двадцать!

- А давай так – я тебе отдам три золотые монеты, а ты мне продашь за них все, что я уже просила, и свирель со шляпой впридачу? Старую одежду оставлю здесь.

- Идет, - прищурился старьевщик. – Постой! Какую свирель?

- Вот эту. – Воровка протянула Шамги небольшую дудочку коричневого цвета, с клеймом ясеневого листа и полустертой надписью на древнем языке.

- Её я отдам тебе даром.

- Откуда такая щедрость?

- А я её не покупал. Эту свирель сюда принёс какой-то маг и велел отдать первому, кто попросит.

- Какой ещё маг? – подобралась девчонка. Неужели по её следу пустили герцогских колдунов? Бред какой-то!

- Нездешний, судя по выговору. Серый плащ с капюшоном, под ним – что-то вроде рясы, подпоясан широким серым поясом. В правой руке здоровенный посох, через плечо большая сумка.

- Нездешний? Это радует… Значит, есть шанс выбраться незамеченной ищейками. Ладно, - Рин порылась в сумке, - получай монеты и дай переодеться.

Переодевшись, девчонка посмотрелась в зеркало и радостно засмеялась. Теперь ничего больше в её облике не выдавало ту оборвашку с голодными глазами, которая думала лишь о пропитании и жалела себя. Из зеркала на неё смотрела, блестя озорными глазами, типичная искательница приключений пятнадцати лет от роду. Рин повесила за плечо гитару и положила в сумку свирель.

- Вот и готов странствующий бард! Ну, разве я не красотка? Несомненно, не будь я Принсипа Данари! Ну а теперь – на площадь… С прошлым покончено.

Уже от двери девчонка окликнула старьёвщика, который что-то искал в углу, бормоча себе под нос.

- Прощайте, дядюшка Шамги! Не забуду вашей щедрости!

- И тебе всего хорошего, шустрик, - проскрипел старик.

Глава 2. Взгляд в прошлое.

Теперь, когда Рин уверенно шагает на Площадь Мира, преисполненная самых радужных надежд, можно приглядеться к ней поближе. То, что она худа, читатель уже знает. У Принсипы Данари от природы была хорошая фигура, правильные черты лица и удивительно зоркие карие глаза. Она всегда производила впечатление лирической барышни, мечтательной и беззащитной. Однако что заставило её ступить на скользкую дорожку воровства, когда она могла вырасти завидной невестой?

Только крайняя бедность.

После рождения седьмого ребёнка семейство Данари едва сводило концы с концами. Старший сын, ушедший из дома в поисках счастья, не прислал ни одной весточки: жив ли, здоров, что его задерживает на пути домой – было совершенно неизвестно. Рин его почти не помнила, разве что имя – Андроникус, да то, что он был старше неё на десять лет. Отец залез в долги, только для того, чтобы все дети остались живы – он не вынес бы смерти хотя бы одного сына или дочери. Ему пришлось заложить родоое поместье, и срок уплаты неотвратимо приближался.

В четырнадцать лет Рин удалось подслушать разговор родителей, который подтолкнул её к решительным действиям. Это было весной, поздним вечером. Рин не спалось от голода. Она выбралась из комнаты в ночной рубашке и решила пройтись по замку. Её внимание привлёк обрывок фразы из-за двери родительской спальни.

- …Это просто невыносимо – смотреть, как безжалостные кредиторы оценивают твоё поместье, охотничьи угодья, коней… Даже платья наших дочерей! Винсент, родной, позволь мне написать брату. Последний раз! Он не откажет нам в помощи.

Даже через дверь девочка различила молящие нотки в голосе матери и тяжёлый вздох отца.

- Эглантина, мы столько раз просили его о помощи, что он может нас возненавидеть. Боюсь, нам придется поселиться в другом месте, и жить огородничеством. Но ни поместье, ни графский титул не спасут нас от разорения. А наши дочери слишком юны для замужества, да и приданого не собрать даже для Катарины. А ведь есть еще Лавиния, Принсипа, Эвлалия и крошка Анджели. Камилу всего семь лет, и его не отправишь в оруженосцы…

- Если бы только Андроникус вернулся!

- Я надеюсь на это. Но пока что он не прислал ни строки. Срок уплаты долгов через неделю… - Дальше Рин не стала слушать, а вернулась в комнату, где спала с младшими сёстрами. Дверь негромко стукнула. Закрываясь. Стук разбудил толстую Эвлалию.