Тут ход его мысли был прерван. Огромный черный жеребец, на котором он скакал утром, узнал хозяина, подскочил к изгороди, пытаясь просунуть через нее голову, и призывно заржал. Дарси сошел с тропинки, приблизился к изгороди, протянул руку, ласково потрепал жеребца по холке, а потом полез в карман и достал какое-то угощение. Элиза подошла поближе и смотрела, как лошадь благодарно слизывает с его ладони хлебные крошки.
– Прежде чем начать, – сказал Дарси и обернулся к ней, – вам, наверное, надо объяснить, почему моя семья веками разводила на этих благодатных землях породистых лошадей, настоящих чемпионов.
Заметив, что Дарси отвлекся, черный жеребец ревниво покосился на Элизу, вскинул гордую голову и снова звонко заржал, требуя внимания.
– Видела у вас на воротах табличку, – сказала Элиза, осторожно поглядывая на великолепное животное, которое по-прежнему немного пугало ее. – Подумать только, поместье существует… С тысяча семьсот восемьдесят девятого, я не ошиблась? Это невероятно!
Дарси кивнул.
– Да. И мы всегда гордились своим наследием. Покупали и продавали лошадей, в конце тысяча восьмисотых о них уже знали по ту сторону Атлантики. И мой приезд в Англию три года тому назад носил обычный, чисто деловой характер. – Он на секунду замялся. – Вообще-то он оказался довольно необычным… Видите ли, я приехал в Англию с одной целью: посетить аукцион коннозаводчиков, где должны были продавать вот этого жеребца. Чемпиона среди чемпионов. – Он ласково погладил черный бархатистый нос лошади. – Прошу знакомиться. Лорд Нельсон, Элиза Найт.
Дарси взглянул на девушку и улыбнулся. Та не сдержалась и тоже ответила улыбкой.
Теперь они стояли спиной, к изгороди. Дарси явно колебался, не зная, как продолжить рассказ. Воспоминания об аукционе возбуждали его, и одновременно он немного смущался, даже стыдился их. Все дело было в Фейт Харрингтон. В тот давний день блондинка таскалась с ним повсюду, висела на руке, без умолку болтала, изо рта у нее сладковато попахивало шампанским, и всякий раз, когда на электронном табло загорались голубоватые цифры, она визгливым голоском подбадривала и понукала его.
Вопреки сопротивлению Дарси Харв все же сумел настоять на своем. И пришлось отправиться в Англию в компании его сестрицы. Дарси совсем не нравилась эта затея. Она могла только подогреть распространяемые желтой прессой слухи об их предстоящей помолвке; к тому времени об этой блестящей паре в газетах и журналах упоминалось все чаще. Вопреки пылким отрицаниям девушки он порой даже подозревал, что источником этой информации была сама Фейт – воображение у нее было слишком буйное, и она часто выдавала желаемое за действительное. Дарси же вовсе не хотелось служить пищей для этих фантазий. Но, как это часто бывает, он уступил настояниям друга, и Фейт отправилась в Англию вместе с ними.
Отмахнувшись от малоприятных воспоминаний, он продолжил свой рассказ:
– Мне безумно хотелось заполучить этого жеребца. Для улучшения породы на нашем конезаводе. – Он удрученно покачал головой. – Проблема заключалась лишь в одном: смогу ли я позволить себе такую покупку.
В стойле, напротив того места, где остановился Дарси, нетерпеливо перебирал копытами арабский скакун – в третьем или четвертом поколении потомок целой лошадиной династии, принадлежавшей разбогатевшему на нефти шейху с Ближнего Востока. Шанса когда-либо вступить на престол в своей стране у этого молодого человека не было, зато нехватки в средствах не наблюдалось. Красивый принц постепенно превратился во всемирно известного плейбоя и дамского угодника, к тому же обладал непререкаемым авторитетом во всем, что касалось лошадей скаковых пород. В тот день, окруженный целым сонмом белокурых английских актрис и моделей, а также плотной стеной широкоплечих охранников и всякого рода прихлебателей в отлично сшитых костюмах, блистательный богач был единственным серьезным соперником Дарси, могущим перекупить черного жеребца.
Ставки уже перевалили за психологическую отметку в миллион фунтов стерлингов – для Дарси то был абсолютный предел, – как вдруг, благодарение богам, молодой его соперник внезапно потерял интерес к происходящему и вышел из игры.
– В конце концов, – сказал Дарси Элизе, – победа осталась за мной. Но потратил я на этого жеребца гораздо больше, чем планировал. Сразу же после торгов я распорядился перевезти Лорда Нельсона в имение одного моего друга в Гемпшире, милях в пятидесяти от Лондона. Где конь и должен был оставаться до тех пор, пока я не организую его перелет в Штаты.
Дарси помолчал немного, словно рассказ давался ему с трудом.
– В тот вечер, – продолжил он, – мои друзья решили, что такое событие следует отметить. Сам я не любитель бурных вечеринок, всех этих чрезмерных возлияний и того, что обычно за этим следует…
Он снова замолчал. Ему хотелось как можно деликатнее изложить свою историю, опустить детали пьяной вечеринки, что происходила в огромном особняке в эдвардианском стиле – этот дом его друзья Клифтоны снимали на лето. Он также не стал упоминать о том, что закончилось празднование очень поздно, и, когда он поднимался наверх, в спальню, Фейт продолжала висеть у него на руке.
Во время всего этого повествования Элиза не сводила с Дарси пытливого взгляда и по долгим паузам и путаным фразам поняла, что он сглаживает историю, чтобы не смутить ее. Правда, пока что она не понимала, какое все это может иметь отношение к Джейн Остин или ее письмам.
Он поймал на себе вопросительный взгляд ее темных глаз и покраснел от смущения.
– Вы, наверное, недоумеваете, при чем тут лошадиный аукцион и пьяная гулянка в загородном доме, какое отношение они имеют к письмам Джейн Остин, верно? – спросил он. Словно мысли ее читал.
Элиза усмехнулась и кивком указала на запад.
– Солнце зайдет через несколько часов. Это неоспоримый факт, – заметила она.
Дарси улыбнулся ее шутке и заметно расслабился.
– Простите, – сказал он. – Впрочем, я предупреждал, что никому и никогда этого не рассказывал. Понятия не имел, как это будет непросто.
– У меня создалось впечатление, что вы говорите мне далеко не все, – ответила она. – Возможно, если б вы поведали мне без недомолвок обо всем, что тогда произошло, я бы лучше вас понимала.
Дарси кивнул.
– Вы правы. Видите ли, кое-что из случившегося тогда носит сугубо личный характер.
Элиза торжественно подняла правую руку.
– Обещаю, что ни единая живая душа об этом не узнает! – поклялась она.
– Хорошо, – решился наконец Дарси. – Суть истории сводится к тому, что три года назад я отправился в Англию купить очень дорогого жеребца и что покупка отмечалась в загородном доме моего друга в Гемпшире.
Элиза кивнула.
– Да, я поняла.
– Прежде чем продолжить, хочу объяснить еще кое-что, – сказал Дарси. – Я собираюсь поведать вам о вещах, о которых сам не подозревал в тот момент, когда они происходили, и о которых мне рассказали позже… – Дарси явно затруднялся, подбирая слова. – Рассказал человек, который оказался там.
Элиза снова кивнула.
Дарси смотрел в сторону, на поля и леса.
– Ночь после аукциона выдалась очень долгая и бурная, но проснулся я в то утро еще перед рассветом.
Он закрыл глаза, словно вспоминая, как все происходило.
Итак, он проснулся и увидел, что лежит в огромной кровати с резным изголовьем и пологом, в одной из многочисленных гостевых комнат в загородном доме своего друга. Причем лежит не один – рядом на скомканных простынях раскинулась в не слишком пристойной позе Фейт.
Осторожно выбравшись из постели, Дарси подошел к окну. За стеклами простирался затянутый туманной дымкой серый утренний пейзаж.
– Голова у меня раскалывалась от боли, – сказал он Элизе. – И мне захотелось выйти на улицу, вдохнуть холодного, свежего воздуха…
Дарси осторожно покосился на кровать. Он с самого начала опасался, что Фейт превратно поймет его согласие взять ее с собой в Англию, а из-за этой несчастной пьянки ситуация только усугубилась и грозила нешуточными осложнениями. В другие времена его сочли бы хамом и подлецом, воспользовавшимся состоянием женщины, которая выпила лишку и плохо понимала, что происходит. Его мучил стыд, и еще он опасался, что за последствия этой некрасивой истории придется долго расплачиваться. Дарси снова взглянул через окно на затянутые утренним туманом долины за пределами поместья. В тот момент ему хотелось только одного: удрать из этого дома, и поскорей.
