— Вчера вечером мне позвонила дама из приемной в редакции Риттера и оставила сообщение на «голосовую почту», — сказал Боденштайн. — Я его только что прослушал. Риттер ушел вчера из офиса около половины седьмого, а она осталась еще ждать курьера. Он пошел вниз вместе с мужчиной, который должен был передать ему пакет от фрау Эрманн. Когда она потом в половине восьмого вышла из офиса, автомобиль Риттера одиноко стоял на парковочной площадке.

— Туда. — Пия указала направо. — Это странно.

— Разумеется.

— Как прошла вчера встреча с Юттой Кальтензее? Вы узнали еще что-нибудь интересное? — Она с удивлением отметила, как у Боденштайна напряглись челюстные мышцы.

— Нет. Ничего особенного. Потерянное время, — лаконично ответил шеф. Он вздохнул, остановился на обочине в нескольких метрах от здания фирмы Новака и мрачно сказал: — Бог мой, избави меня от того дня, с которого она преследует меня по пятам. Я сделал огромную глупость. Действительно не знаю, как это могло произойти, но по дороге к автомобилю она внезапно… ну, да… повела себя безнравственно.

— Что вы сказали? — Пия скептически посмотрела на своего шефа, потом рассмеялась. — Вы хотите подурачить меня?

— Нет. Это правда. Я всеми силами пытался ей противостоять…

— Вам это удалось или нет?

Боденштайн избегал смотреть на нее.

— Увы, нет, — признался он.

Пия размышляла, как бы поделикатнее сформулировать следующий вопрос, чтобы не обидеть шефа.

— Вы случайно не оставили на ней ваши следы ДНК? — спросила она осторожно.

Боденштайн не засмеялся и ответил не сразу.

— Боюсь, что оставил, — сказал он и вышел из машины.

Кристина Новак была уже или все еще одета, когда Боденштайн предъявил ей постановление на обыск. У нее были глубокие круги под покрасневшими глазами. Она с апатией наблюдала, как полицейские вошли в квартиру на первом этаже и начали свою работу. Оба ее сына с испуганными лицами сидели в пижамах в кухне, а младший плакал.

— Вы что-нибудь слышали о моем муже? — тихо спросила она.

Пие было очень сложно сконцентрироваться на работе. Она все еще была в полной растерянности от признания Боденштайна. Когда фрау Новак повторила свой вопрос, Кирххоф пришла в себя.

— К сожалению, нет, — ответила она. — Не было даже никаких откликов на наше обращение по поводу розыска.

Кристина начала всхлипывать. На лестнице послышались голоса. Новак-младший громко кричал; брат Маркуса Новака, заспанный, с шумом спускался по лестнице вниз.

— Успокойтесь. Мы найдем вашего мужа, — сказала Пия, хотя сама не была в этом убеждена. В глубине души она была уверена, что Элард Кальтензее избавился от сообщника. Новак доверял ему, а в таком состоянии он все равно не смог бы воспрепятствовать его действиям. Очень вероятно, что Маркус уже давно был мертв.

Обыск в квартире не дал никаких результатов. Кристина открыла полицейским дверь в офис своего мужа. После последнего визита Пии здесь было все тщательно убрано. Папки опять стояли на полках, документы были разобраны и лежали в лотках для бумаг. Полицейский вытащил из розетки вилку компьютера, другие освобождали полки.

Среди мужчин появилась коренастая фигура пожилой фрау Новак. Она не пыталась утешать жену своего внука, которая, как окаменелая, стояла в дверях с заплаканным лицом. Женщина хотела войти в офис, но двое полицейских преградили ей путь.

— Фрау Кирххоф! — крикнула она, обращаясь к Пие. — Мне нужно непременно с вами поговорить!

— Попозже, фрау Новак, — ответила Пия. — Пожалуйста, подождите меня внизу, пока мы закончим.

— Так, а что у нас здесь? — услышала она голос Бенке и обернулась. Позади папок-регистраторов находился стенной сейф.

— Значит, здесь он нас тоже обманул. — Жаль, Маркус Новак был ей симпатичен. — Он утверждал, что на его фирме нет сейфа.

— 12–24–08, — продиктовала Кристина, хотя ее не просили называть шифр, и Бенке набрал комбинацию цифр.

Раздался писк, и дверца сейфа с треском распахнулась. В этот момент в офис как раз вошел Боденштайн.

— Ну что? — спросил он.

Бенке нагнулся, сунул руку в сейф и обернулся с торжествующей улыбкой. В правой руке, на которую была надета перчатка, он держал пистолет, а в левой — картонную коробочку с патронами. Кристина Новак жадно глотала воздух.

— Я думаю, это и есть орудие убийства. — Он поднес к носу дуло пистолета. — Из него стреляли некоторое время назад.

Боденштайн и Пия переглянулись.

— Поиски Новака надо расширить, — сказал Оливер. — Сделайте обращения по радио и телевидению.

— Что… что все это может означать? — прошептала Кристина. Ее лицо было белым как снег. — Зачем мой муж держал в сейфе пистолет? Я… я больше ничего не понимаю!

— Вы присаживайтесь, — Боденштайн придвинул ей стул, стоявший за письменным столом.

Она нерешительно села. Пия, несмотря на протесты бабушки Новака, закрыла дверь в офис.

— Я понимаю, что вам это все сложно воспринять, — сказал Боденштайн. — Но мы подозреваем вашего мужа в убийстве. Этот пистолет с большой долей вероятности является тем самым оружием, из которого были убиты три человека.

— Нет… — прошептала растерянно Кристина.

— Вы, как его жена, можете не давать показаний, — проинформировал ее Боденштайн, — но если будете говорить, то это должна быть правда, так как вы несете уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний.

За дверью послышался громкий голос Новака-старшего, который о чем-то говорил с полицейским.

Кристина не обращала на это внимания и только пристально смотрела на Боденштайна.

— Что вы хотите знать?

— Вы можете вспомнить, где был ваш муж в ночь с 27 на 28 апреля, с 30 апреля на 1 мая и с 3 на 4 мая?

Ее глаза наполнились слезами, и она опустила голову.

— Его не было дома, — сказала она подавленным голосом. — Но я никогда не поверю, что он мог кого-то убить. Зачем ему было это делать?

— Где же он был тогда в те ночи?

На какой-то момент Кристина заколебалась, губы ее задрожали. Тыльной стороной руки она провела по глазам и выдавила из себя:

— Я думаю, что он был у той женщины, с которой я его видела. Я знаю, что он мне… изменял.

— Я почти ничего не пил, — сказал Боденштайн позже, в автомобиле, не глядя на Пию. — Только один бокал вина. Тем не менее я чувствую себя так, как будто влил в себя две бутылки. Я едва понимал, что она мне рассказывала. До сих пор не могу вспомнить большую часть того, что происходило тем вечером.

Он сделал паузу и потер глаза.

— Мы уходили из ресторана последними. На свежем воздухе мне стало чуть лучше, но я с трудом мог идти прямо. Мы стояли около моей машины. Работники ресторана закончили работу и уехали. Последнее, что я помню, это то, что она меня поцеловала и…

— Достаточно! — поспешно прервала его Пия. Мысль о том, что менее восьми часов назад, возможно, именно на этом сиденье разыгрывалось нечто, была ей ужасно неприятна.

— Этого со мной не должно было произойти, — сказал Боденштайн сдавленным голосом.

— Может быть, ничего и не случилось, — сказала Пия, в голосе которой ощущалась неловкость.

Конечно, она понимала, что ее шеф тоже всего лишь человек, но она не допускала, что он на это способен. Возможно, ее смутила его непривычная откровенность, так как, несмотря на то что они ежедневно встречались на работе, интимные подробности из личной жизни до сего времени были запретной темой.

— В свое время это утверждал также Билл Клинтон, — сказал Боденштайн разочарованно. — Я только спрашиваю себя, зачем она это сделала.

— Да уж, — ответила осторожно Пия. — Вы не так дурны собой, шеф. Возможно, она всего лишь искала приключений.

— Нет. Ютта Кальтензее ничего не делает без причины. Это было запланировано. В последние дни она звонила мне минимум раз двадцать. А вчера под совершенно необоснованным предлогом обедала вместе с Козимой… — Впервые за время всего разговора Боденштайн посмотрел на Пию. — Если меня отстранят от дела, вы будете самостоятельно продолжать расследование.